Глава XXIX. Между прошлым и будущим

Лето заняло уверенную позицию в Лэствилле с первых дней июня. Всё вокруг было обласкано яркими солнечными лучами, Мартин старательно поливал газон, Адель училась на террасе, а Кэт распахнула окна во всём доме.

Однако Лайя не ощущала тепла. Она снова и снова перебирала в голове увиденное в вашингтонской квартире Влада, не могла отпустить, забыть, успокоиться. Немного отвлекалась, обмениваясь редкими сообщениями с мужем или разговорами с падчерицей, однако пятница большую часть времени давила на голову тяжёлыми мыслями. Лайя пыталась отвлекаться изучением проектов благотворительного фонда, но чаще всё равно бессмысленно лежала на шезлонге, глядя на гладь бассейна, или бесцельно слонялась из угла в угол. Будто пыталась что-то найти — ещё одну тайную комнату? Очередной алтарь, который оставит на сердце новый рубец?

Суббота не стала исключением из нового правила. С самого утра Лайя заперлась в мастерской. Питала тщетные надежды, что это займёт не только руки, но и голову. Мазки выходили неаккуратные и рваные, где-то совсем небрежные — масло подтекало, Лайя размазывала его ладонью, но не спешила вытирать, как-то исправлять помарки, наплевав.

Солнце слепило глаза, поэтому пришлось отвлечься и опустить жалюзи, а вернувшись обратно к мольберту, Лайя поняла, что всякое желание марать холсты исчезло. Вздохнула, бережно очистила кисти, затем сняла фартук.

На мгновение Лайя застыла посреди комнаты, бессмысленно глядя на стоявшую на полу картину, где был изображён Влад. Сейчас хотелось оказаться с ним рядом, но одновременно с этим было страшно. Он не догадывается даже, что она обо всём знает. Он будет вести себя как раньше, а она... Она сможет делать вид, что всё в норме, находясь лицом к лицу? Одно дело писать сообщения, даже говорить по телефону, изображая беспечность, совершенно иное — смотреть в глаза. С Владом сложно было притворяться.

В очередной — примерно сотый или, возможно, даже тысячный — раз вспомнив про супруга, Лайя взяла трубку, однако на ней не было ни уведомлений, ни пропущенных звонков. С одной стороны это радовало, с другой — огорчало.

Лайя решительно вышла из мастерской. Если кто и знал каждый угол этого дома, то экономка. Правда, как начать разговор, как правильно задать волнующий вопрос, девушка даже представить не могла. Казалось бы, что сложного, однако слова застревали в горле, скатывались по его стенкам куда-то вниз, в чёрную бездну её собственных размышлений.

На кухне Лайя попросила кофе, и пока Кэт его готовила, параллельно нарезая сырную тарелку, облокотилась на стойку и смотрела в окно. Лето. Лайя всегда любила лето. Летом, когда она была маленькой, занятий становилось меньше, как будто наступала свобода. А во времена старшей школы и университета они с Аникой летали в Европу, тратили родительские деньги в дорогих бутиках, приобретали красивый загар на лучших пляжах и заводили курортные романы, которые ни к чему не вели.

Лишь одно лето стало исключением, но Лайя о нём старалась не думать.

И вот сейчас им было по двадцать три — без малого двадцать четыре, — Лайя замужем, Аника, кажется, — счастливая невеста. Но жизни начисто лишились простоты и нескончаемого веселья, в них появилось столько проблем и вопросов, часть из которых даже страшно задавать вслух.

— Ваш кофе.

Подав высокий стакан, в котором позвякивали кубики льда, экономка вывела из гнетущих размышлений, в пучину которых Лайя нырнула с головой.

— Спасибо. — В ответ она рассеянно кивнула, а затем, сделав глубокий вдох, что в идеале должен был настроить на успокоение, задала вопрос: — Кэт, где хранятся вещи Элис?

На самом деле пауза не была долгой, однако Лайе показалась целой вечностью, словно кто-то взял в руки время и растянул, будто жвачку, раздражая и без того неспокойные нервы. Внутри клокотало что-то неприятное, оно зарождалось в районе солнечного сплетения и поднималось выше, в лёгкие, оседая там прогорклым пеплом, отпечатываясь всего четырьмя буквами: Э-л-и-с. Потом это мерзкое чувство поднималось к горлу, застревало там чёртовой костью, перекрывая дыхание, и необъяснимая беспомощность охватывала всё естество.

Лайя застыла на месте и не могла ничего с этим поделать, пропуская через себя секунды бесконечности. Сердце стучало-стучало-стучало, во рту вместе со слюной скапливалась горечь. Ладони, обхватившие стакан, не ощущали холода, а он покалывал кожу.

— Миссис... — Кэт запнулась, но тактично фамилию не назвала, оставила Элис безликой. — Миссис не жила в этом доме. Её вещей здесь нет и никогда не было. Мистер Уолтер переехал сюда вместе с Адель вскоре после её рождения.

Лайя, не заметившая, что перестала дышать, облегчённо выдохнула. Ну конечно, с чего она вообще взяла, что Элис жила в этом доме? Только из своего ночного кошмара, где та падала, а белоснежное платье становилось в мгновение алым? Да Влад и не говорил, вроде, что они были здесь вдвоём с первой женой, — впрочем, Лайя не сильно интересовалась и слушала всегда без особой заинтересованности.

— Перенесёшь мои вещи в спальню мистера Уолтера? — Лайя наконец вырвалась из лап оцепенения, возвращая себе прежнее состояние почти-спокойствия. — Чуть позже, я подготовлю одежду, которая нужна. Боюсь, всё в его гардеробную не уместится.

— С радостью. — Искренняя улыбка озарила круглое лицо экономки, однако та быстро её стерла — неприлично говорить так с хозяйкой дома.

Лайя кивнула с благодарностью и, не став брать к кофе сыр, направилась к бассейну. На улице стало ещё теплее, чем в предыдущие дни — даже откровенно припаривало, намекая на возможность грозы, ветер приятно щекотал открытые участки кожи, и девушка устроилась на шезлонге, вытянув вперёд ноги. И всё же за забором, что окружал надёжной высокой стеной, было хорошо и спокойно. Он отрезал участок от внешнего шума, скрывал от чужих, часто излишне любопытных глаз. К Лайе здесь пришло настоящее ощущение дома — она даже не знала, что на самом деле долго его искала среди фальшивых друзей, светских приемов, череды вечеринок.

Счастье — странная вещь. Казалось, что оно в свободе, в праве выбора того, что хочешь, в дорогих брендах, в тряпках и собственной красоте. А за всего одну весну Лайя вдруг поняла, что оно в другом, во всяком случае для неё: в поцелуях Влада по утрам, в его до забавного милых попытках угадать любимые цветы, в кофе у этого бассейна, в Адель, что прямо сейчас бежала к ней, раскинув в сторону ручки, а потом приземлилась рядом на шезлонг и доверчиво посмотрела в глаза.

— А папа скоро приедет? — Девочка устроилась поудобнее, явно не собираясь уходить, но для Лайи её общество было исключительно в радость.

— Не знаю, цветочек. Он писал мне утром, что прилетел, но собирался уладить какие-то дела в Вашингтоне.

Адель смешно вздохнула и прижалась щекой к плечу мачехи.

— Я по нему соскучилась.

— Я тоже, милая, но что поделать: у твоего папы очень много работы.

— Хорошо, что ты теперь живешь с нами. — Говоря, Адель поглаживала пальчиком бриллиант на кольце Лайи. — Мне больше не грустно одной.

— Рада, что мне удаётся сделать тебя немного веселее. — Поставив стакан с недопитым кофе на плитку рядом, девушка тепло улыбнулась и заправила локоны Адель ей за ухо. — И мне нравится с тобой дружить.

— А мне с тобой. — Малышка ответила такой же улыбкой. — И нравится, что папа теперь смеется. Раньше он всегда был грустным. Ты его расколдовала.

Лайя ощутила, как на глаза набежали слёзы. Они скопились в уголках, застыли на ресницах, но без горечи и без соли, что щиплет, — с радостью и безграничной нежностью к своей новой семье.

— Это ты всех расколдовала, Адель. И меня, и своего папу. Он стал проводить с тобой больше времени, и всё изменилось.

Адель просияла, потом подскочила на ноги, расправляя пышную юбку розового платья, достойного маленькой принцессы. Лайя смотрела на падчерицу с не меньшим восторгом, чем та на неё. Такая крошка, но сколько же глубины в ней было, сколько чувств, на которые зачастую не способны даже взрослые. Она их с Владом учила пониманию и терпимости, она, сама того не зная, сближала их день ото дня. Она стала тем самым мостиком, который позволил стать ближе, сделал настоящими.

— Порисуешь со мной? — Адель смущённо шаркнула ножкой. — У тебя всегда красиво получается.

— Конечно, моя хорошая. Принесешь всё сюда?

Адель кивнула и умчалась в дом, крича что-то по дороге Кэт, а Лайя опять взялась за свой напиток и посмотрела сначала на спокойную воду, потом на садовника, что обрезал кусты гортензий и отсалютовал ей, отвлекаясь на мгновение. Дом. Она наконец-то дома.

༻⋆⋆⋆༺

От кого: Лайя Уолтер«Для меня это ничего не значит, забудь и больше не пиши».

Наверное, Ноэ посмотрел на это сообщение десяток тысяч раз за те бесконечно долгие дни, что оно находилось в его телефоне. Смотрел и смотрел, пытался сосредоточиться на делах, ничего не значащих связях и терпком виски, однако снова, снова и, чёрт его дери, снова возвращался к напечатанным словам.

Было и следующее, полное мольбы и отчаяния, однако так и не прочитанное получателем: намеренно или случайно, когда пара строчек теряется в ворохе других таких же электронных фраз.

Кому: Лайя Уолтер«Ты мне необходима».

Ноэ казалось, что он медленно сходит с ума. Хотя, возможно, он сошёл уже давно, ещё пять лет назад, когда ужасом и беспросветной волной всепоглощающей боли оглушила новость о смерти Элис. Этот день не выветривался из памяти, и Ноэ вовсе не хотел его стереть, только если отмотать назад и попытаться исправить, спасти, защитить от ублюдка, пусть даже ценой своей жизни, если это потребуется, потому что без Элис его жизнь не стоила и сраного цента, который, не задумываясь, можно бросить бродяге в метро.

Своим внезапным появлением Лайя будто бы добавляла смысла, разгоняла чёрные тучи — потому что похожая или потому что такая же несчастная. Помочь ей Ноэ хотел искренне, будто этим он сможет искупить хотя бы каплю вины за то, что опоздал. Но как, если она начисто эту помощь отвергала?

Ноэ даже решился на отчаянный шаг: он слил офису бывшего мэра Дэвиса информацию о незаконной деятельности Уолтера. Это было равносильно укусу руки, которая его кормит, однако тогда, узнав поистине жуткую причину смерти Элис, он не мог поступить иначе. Но страшно почти не было: либо ослепляла ярость, либо успокоение давал факт, что на него никто не подумает.

Дэвис сыграл как по нотам: передал информацию ФБР, — бюро, конечно, ухватилось за возможность громкого дела, однако дальше всё пошло не по плану. Федералы не нашли договор, Уолтер не раскололся, а отец Ноэ ринулся на защиту по первому зову. Но что самое мерзкое, вернувшись тем днём в офис, Альберто в красках рассказал сыну, как вела себя Лайя. Как неприлично Уолтеры обнимались при встрече — будто подростки, — как не могли отлипнуть друг от друга позже. Говорил и смотрел в глаза, ища там ответы на свои вопросы, а Ноэ лишь сжал губы в тонкую линию и вперил взгляд куда-то за спину отца, будто вернувшись в детство.

Что ещё делал Ноэ в этом нескончаемом дне сурка: искал. Методично, углубляясь в дебри, внимательно, как всегда умел. Ноэ Локид никогда не был просто куском придурка, придатком талантливого отца-акулы юриспруденции, он и сам дорогого стоил — в буквальном смысле, учитывая чеки за услуги. Он искал Лайю Бёрнелл, пытаясь понять, откуда та взялась в жизни Влада Уолтера, в какой момент появилась.

Чем дольше Ноэ искал, чем сильнее погружался в череду светских приемов, тем яснее понимал, что точек пересечений у Уолтера и Лайи не было. Если не считать пару появлений в одном месте и открытие библиотеки в университете, где училась девушка, они не бывали вместе. Это выглядело, как минимум, странным.

Практически полное отсутствие совместных фото, даже случайных — Ноэ пересмотрел снимки со всех мероприятий, где Уолтер значился в числе приглашённых. Зачем скрывать отношения? Почему хотя бы просто не находиться рядом, не демонстрируя чувств? Нашлось лишь два снимка: один на благотворительном вечере, где Лайя прикрепляла на лацкан пиджака Уолтера бутон белой розы, правда, друг на друга они словно не смотрели даже, либо фотограф выбрал неудачный момент; второй из университета, там Уолтер стоял в центре, по правую руку от него был ректор, по левую — девушка, в которой Ноэ безошибочно угадал подругу Лайи, а рядом с ней и её саму.

Ноэ не мог уложить это в голове. Почему так? Зачем? Какова цель? Где была логика в романе с Самантой Фостер, в конце концов? Она как раз-таки вечно вилась возле Уолтера, едва не выпрыгивая из слишком узких для её возраста платьев. С ней он не афишировал, конечно, связь, но и не сильно скрывал, прикрываясь деловыми отношениями, только Ноэ знал, что их компании не связывает ровным счётом ничего.

Вывод напрашивался один: всё это — фальшивка, брак — фиктивный, история любви — выдумка сучковатой Гвен Холт. Это не давало Ноэ ничего, он мог бы засунуть свои домыслы себе в задницу и оставить их там навсегда, но что-то внутри молило докопаться до правды. Докопаться и этой правдой уничтожить, растоптать, отомстить, наконец. Если нельзя покарать за убийство, то любые способы мести будут хороши. Но всё было сыро, исключительно догадки, что роились в голове, отсутствие снимков — не доказательство, уж он-то знал, как работает презумпция невиновности.

Ноэ откинулся на спинку кресла, закрывая глаза и надавливая пальцами на веки. У него была куча работы, а он пялился на сообщение и до ноющего чувства в груди хотел написать ещё одно. Объяснить свои чувства, задать вопросы, но больше — получить на них ответы, именно такие, как сочинил в своей голове. Однако знал: Лайя не ответит.

Вместо того, чтобы вернуться к подготовке к судебному заседанию, Ноэ переключил вкладку на рабочем столе. Он не закрывал её давно, проверял по несколько раз — если говорить честно, сотен раз, — в день, страшась упустить что-то важное. Однако Лайя не была особо активна в социальных сетях. Всё, что она публиковала, походило на декорации к предвыборной гонке: красивые, очень удачно подобранные. Всё какое-то обезличенное, бездушное, правильное. Идеальные снимки с очень хорошими словами, поэтому Ноэ в них не верил. Или был уже извращён и испорчен настолько, что в искреннем видел подвох.

Курсор на экране коснулся кнопки обновления страницы, та на секунду моргнула белым, а после вокруг заглавной фотографии вспыхнул яркий ободок. Ноэ не медлил, нажал, раскрывая опубликованную историю, как гласило время вверху, три минуты назад. На снимке всё было хорошо: бассейн, вода в котором казалась голубой, белоснежные гортензии у забора, роскошные длинные ноги с золотистым загаром, рисунок в блокноте, тонкие пальцы, сжимавшие карандаш, и детская ладошка. Незамысловатая подпись в центре: «Лето».

Сердце Ноэ остановилось, пропустило удар, за ним второй, а затем камнем рухнуло куда-то вниз. Он так много думал о фальши и нереальности, о фикции, что окутала Уолтера с ног до головы, но эта фотография не могла лгать: Лайя проводила время вместе с падчерицей, ей не всё равно. Она нарисовала ей самолет, что заходит на посадку, — наверное, ждут отца и мужа, — а душу Ноэ от этого невидимая сила перемалывала в кашу, приправляя горечью.

Ноэ закрыл вкладку — разумеется, откроет снова позже, — уронил голову на руки, опуская тяжёлые веки. Он докопается до правды, он всё узнает и ударит, и это — не пустые мечты. Отомстит и спасет, в этот раз не позволив себе опоздать.

༻⋆⋆⋆༺

«1 августа.Сегодня я узнала, что беременна».

Влад смотрел на дневник своей жены — первой, бывшей, мёртвой. Такие знакомые завитки, родной почерк, ощущение, словно она рядом, с ним говорит. Умом понимал, что иллюзия глупая, немного безумная, он пришёл сюда, чтобы наконец-то отпустить, расстаться, сделать шаг в новую жизнь и запереть дверь, но сердце — у него всё ещё было сердце! — упрямо молило задержаться на мгновение в счастье.

«Может, это и странно, но первым делом я позвонила доктору Ли, потому что от новости могла взорваться голова. Наверное, не принято звонить из ванной психотерапевту, сжимая положительный тест, обычно таким делятся с мужем, но я сначала должна была всё понять для себя.Я точно знаю, когда это случилось: в Ванкувере, в прошлом месяце, я пару дней как не принимала таблетки, Влад приехал, хотя его, конечно, никто не ждал. Приехал и, как оказалось, испортил мне жизнь».

Влад мотнул головой и перечитал снова. Нет, он не ошибся в словах.

«Испортил он её и сегодня, заявившись в Эл-Эй. Соскучился, господи, будто ему не тридцать, а пятнадцать. Помешал разговору с доктором Ли, но она сказала мне начать вести дневник, чтобы лучше себя понимать. Якобы если излить чувства на бумагу, то станет проще с ними разобраться, но мне кажется, единственное, что может помочь — это аборт. Но я пишу. Заперлась в ванной и пишу, слышу, как Влад звонит врачу (который будет вести мою беременность). Он не спросил, собираюсь ли я оставлять плод, он уже всё решил. И он рад. Он очень рад, хотя не должен был даже об этом узнать, как и в два прошлых раза».

Влад опять прервался, пробежал глазами по последнему абзацу с начала. Два прошлых раза? Мозг работал судорожно, голова начинала болеть, однако мужчина вернулся к чтению, усаживаясь на кровати удобнее.

«Я не хочу. Ни его, ни детей, ни брака с ним. Я давно должна была сказать, что ухожу, но мне страшно, потому что не будет Влада — не будет ничего. И в этом тоже виноват он. Если бы не он, не эта чёртова свадьба и куча правил, я бы оставалась нужной и востребованной. Но у меня только запреты: никакой обнажёнки, никаких вечеринок (а где мне заводить знакомства и связи?), никакой дружбы с сомнительными личностями (а сомнительные для Уолтеров почти все, кого я знаю). Старая крыса тоже за мной следит. Он недоволен со дня нашего знакомства в их чопорном особняке а-ля английская королева. Они все недовольны, доволен только Влад. Был, есть и будет, если я рожу и брошу то, что люблю. Но после этого я точно перестану быть кому-то нужной, моя карьера полетит в задницу (словно сейчас она не там).Забавно, что думать обо всём этом страшно, страшно говорить даже доктору Ли, а писать — нет. Писать не страшно, не страшно признать, что, если бы не деньги Влада, мне светила бы только редкая реклама, а не кино. Я осталась актрисой одной роли, мой успех похоронен, теперь я могу только купить себе роль. Зря говорят, что не в деньгах счастье — оно в них. Наверное, поэтому я не ухожу.Влад зовёт. Как же меня передёргивает от его «родная», как же мне мерзко от мысли, что нужно лечь в одну кровать. Зачем он приехал? Он не должен был знать, не должен был найти проклятый тест. Какова вероятность, что это ошибка? Нужно сходить к врачу. Но сначала — вернуться в Вашингтон. И надеяться, что этот ребёнок никогда не родится».

Влад смотрел ошарашенно, не зная, что думать и как это всё понимать. Словно писал другой человек, не Элис, которую он знал и любил. Любит до сих пор. Какая-то чужая женщина, неправильная, непонятная. Она хотела уйти? Но в их на подобное отношениях не было ни единого намёка.

Страницы дневника опять зашелестели. Следующие дни не были наполнены событийностью, совсем короткие заметки. Элис сосредоточилась на съёмках, писала только о них, делая лишь мелкие пометки о своём состоянии: она несчастна, она не хочет ребёнка, которого чаще всего называла просто «плод». Для Влада это было потрясением, он и представить себе не мог подобного, перебирал в памяти последние месяцы их совместной жизни и не находил ни одного намёка на то, что было записано в ежедневник. Затем шёл небольшой пробел в датах, буквально в пару дней, а после Элис вернулась к записям.

«15 августа.Я вернулась в Вашингтон. Последняя неделя прошла спокойно, свободно: Влад улетел из Лос-Анджелеса, я осталась одна и даже почти не думала о том, что случилось. Мне сложно это понимать или воспринимать так, как положено: радоваться, думать, что это мой ребёнок и всё такое. Я всё ещё его не хочу и надеялась, что это ошибка. Но сделала уже, наверное, дюжину тестов — все они положительные, к сожалению.Первым делом сегодня поехала к врачу, Влад — со мной. Возможно, если бы его не было, я бы прямо там попросила что-то с этим сделать, а затем сказала, что тест ошибся. Но с Владом страшно. Он слишком рад и думает, что я тоже. Можно считать, что я — хорошая актриса? Мы зашли на ланч в ресторан возле клиники, я попыталась намекнуть, что не готова быть матерью, сказала про карьеру, но Влад слеп и глух — как всегда (он даже не замечает, что последние годы я имитирую с ним оргазмы). Я вижу, как он счастлив, но мне плевать на его чувства, понимаю это всё отчётливее. Я — инкубатор. Продолжаю надеяться, что это всё разрешится само».

«20 августа.Чувствую себя запертой в клетке. Всю неделю не выходила из квартиры, читала сценарий, словно смогу сниматься. Нужно сообщить продюсеру о моей проблеме: чем раньше, тем лучше — однако не могу. Продолжаю надеяться».

«31 августа.Сегодня снова была у врача, снова с Владом. Он пытается уделять мне больше внимания, но лучше бы этого не делал. Приезжает раньше, таскает каждый день цветы и подарки, но мне это не нужно. Я хочу свободы от него, но даже если уйду позже, то ребёнок нас свяжет навсегда. Думаю об этом всё время, сложно сосредоточиться.Но радует, что врач посоветовал воздержаться от близости. Не хочу с ним спать.Наверное, я сошла с ума, но гуглила способы прервать беременность без аборта. Это будет удобно: несчастная, я соберу всю жалость, а потом разведусь, потому что наши отношения не вынесли такой потери. Варианты предлагают забавные — думаю, с какого начать».

«1 сентября.Сегодня я решила испробовать первый метод. Позвонила Н., мы виделись с ним в последний раз ещё до моей поездки в Лос-Анджелес. Он и туда должен был прилететь, но Влад опередил буквально на день, пришлось отменить. У него, конечно, были дела по работе, но Н. всегда готов отменить их ради меня. Это Влад каждый раз пробует балансировать, работать из дому, искать какие-то безумные варианты. Не понимает, что мне это не нужно, лучше бы сидел в своём офисе вечность.С Н. мне всегда хорошо, во всём. Почему мы не встретились раньше? Тогда, наверное, всё было бы иначе. Ему не нужен брак, семья, правила, которые эти снобы придумывают сами. Быть с ним, правда, я никогда не смогу, но мне, в принципе, нравится и так.Мы всегда встречаемся у него. И пишу я это сейчас из его ванной, пока он пошёл для меня за клубникой. Не знаю, стоит ли ему говорить о беременности. Его отцовство исключено, но это может создать дополнительные проблемы. Я не хочу проблем — я хочу свободы. И быть с ним. Но Влад не должен о нас узнать. Едва войдя сегодня в его квартиру, попросила трахнуть меня, как в последний раз. На идиотских женских форумах, которые я исчитала вдоль и поперёк вчера, пишут, что жёсткий секс может спровоцировать выкидыш. Мне это подходит: приятное с полезным. Он взял меня прямо в холле, потом в гостиной, потом мы повторили в спальне. У меня всё болит, но я счастлива, во всех смыслах. Скоро он вернётся, и мы наверняка повторим. Я скучала».

— Что за блядство?! — Влад швырнул дневник Элис в сторону, подскочил на ноги и прошёлся по спальне, сжимая переносицу.

Слишком много вопросов, они давили, пытались разорвать черепную коробку и хлынуть нескончаемым потоком на свет. Во рту скопилась желчь. Нет — Влад не верил. Нет — это не могло быть правдой. Элис ему изменяла? Сколько это продолжалось, с кем? И она этим пыталась убить ребёнка — проклятая шлюха. Влад смахнул с тумбы вазу с чуть подвявшими лилиями.

Стекло звонко ударилось о паркет, разбилось, разлетаясь мелкими осколками в разные стороны, вода хлынула, а ни в чём неповинные цветы рассыпались белоснежными лепестками.

Эмоций и чувств было слишком много. Влад не разбирался в них, но лидировала явно ярость, буквально застилала глаза, заставляла столкнуть за букетом косметику и духи, швырнуть стул, что с грохотом упал. Сердце вырывалось из груди. Оно тоже хотело повалиться на пол, разбиться, как ваза, рассыпаясь мелкой крошкой, чтобы не чувствовать этого всего, но Влад снова взял в руки исповедь Элис бумаге и продолжил читать.

«6 сентября.Влад улетел на неделю в Нью-Йорк. Я счастлива. Заказала какие-то чаи, они тоже могут помочь. По вкусу мерзкие, но пью вместо кофе утром (его мне тоже советовали исключить, ублюдки, и Влад вынес из дома весь, чтобы не было соблазна. Хожу в кофейню и беру ристретто, это равно почти оргазму). Но трахаться с Н. мне тоже нравится, поэтому буду совмещать. Поеду к нему вечером, останусь на ночь. Была бы с ним всю неделю, но боюсь, что экономка может проболтаться. Нужно её поменять, она слишком предана Владу, мне это не нравится. Почему я не сделала это раньше?»

«13 сентября.Влад вернулся. Притащил барахло для будущего ребёнка (да, он всё ещё есть, чаи не работают). Спросил, когда я сообщу киностудии, что ухожу в декретный. Никогда? Хотелось бы. Ещё хочет снова затащить меня к родителям, чтобы официально объявить о беременности. Мне смешно, не понимаю, к чему всё это. Можно просто написать сообщение.Ненавижу его родных. Чёртовы снобы. Вечно недовольная мамаша, у неё губы всегда поджаты? Давно хочу об этом спросить. Отец — старикан, который в себя сильно верит. Я для них недостаточно хороша, не их круг, они не скрывают этого своими взглядами. Меня это трогало в самом начале, когда я ещё испытывала что-то к Владу — симпатию или влюблённость, — но оно давно прошло. И на его родню плевать, пусть захлебнутся в своей желчи и чувстве собственного превосходства».

«8 октября.Сегодня я упала с лестницы. Специально. Я пыталась сделать это столько раз, стояла на верхней ступеньке и смотрела, делала шаг, но всегда убирала ногу. Но сегодня смогла. Это было страшно, и я всё больше напоминаю себе сумасшедшую, но с каждым днём всё сильнее ощущаю, что жизнь катится к чёрту. Катилась вместе с ней. Терапию с доктором Ли я прекратила. Она копается во мне, назначила антидепрессанты и, может, даже права. Но я не хочу их принимать, я хочу это всё закончить. Сделать шаг вниз было страшно, но я закрыла глаза и сделала. Больно. Ударилась лицом, много синяков, ушибла рёбра, даже отключилась на какое-то время, но Влад вернулся домой раньше и вызвал 911. Когда они везли меня в клинику, а он сжимал мою руку, я думала о том, что неплохо было бы умереть. Тогда решились бы все проблемы».

— Твою, сука, мать! — Влад захлопнул блокнот, снова отбросил.

Это было невыносимо. Попытки Элис погубить ребёнка выглядели полным бредом воспалённого сознания. Она сошла с ума. Она совершенно точно сошла с ума, а он не заметил. Он работал, перенимал дела компании, он пытался уделять ей внимание и радовать, а Элис только притворялась, играла роль. Их семья была просто декорациями, а она сама — действительно хорошая актриса, так искусно играть.

Влад помнил, как Элис при нём гладила едва округлившийся живот, как они обсуждали сердцебиение, услышанное впервые. Но о таком она даже не писала в дневник. Будто этого не было, на страницах остались только ненависть, попытки избавиться и Н. Кто это? Влад не знал, предположить не мог. Это имя? Или просто ноунейм? Мужчина достал из кармана телефон, немного пролистнул список своих контактов, находя нужный, к которому обращался лишь в крайних случаях.

— Уолтер, — бросил Влад коротко, подходя к окну и глядя на город, над которым начинали сгущаться тучи, вытесняя клочки ясного неба и скрывая яркое солнце. — Мне нужна распечатка звонков Элис за последний... давай год. Сделаешь?

— Сделаю, — отозвались на том конце провода, не задавая лишних вопросов.

— И по возможности информация о владельцах номеров. — Нервно провёл ладонью по волосам.

— Это чуть дольше, но вечером вышлю на почту.

— Спасибо.

Ещё какое-то время Влад смотрел вдаль. На реку, на яхты и катера, что из белоснежных в тени сделались серыми. На деревья, которые начал трепать ветер, и небо, что за пару минут разговора уже всё затянуло тёмно-синим.

Невыносимо. Ящик Пандоры открылся, и как раньше больше не будет. Влад, наверное, предпочёл бы не знать. Жить в любви и тоске, мечтать вернуть всё обратно. Но точно не исполняться ненависти, не переживать запоздало предательство, не задаваться вопросами, ответов на которые уже никто не даст.

Минуты бежали неумолимо, превращались в часы. Влад сел в этот раз в кресло, открывая дневник. Начал листать страницы, отмечая, что чем дальше, тем неаккуратнее становился почерк. Ровные, идеальные буквы превращались в размашистые, что нарушают линии, где-то было зачёркнуто и замазано, уголки измяты. И с каждой страницей лишь хуже, будто ненависть в Элис прогрессировала, набирала силу.

«11 октября.Сегодня я снова проснулась звездой. Вчера меня выписали из клиники, а папарацци сняли выход. Фотографии с синяками теперь буквально везде, а Влада обвиняют в домашнем насилии. Это неплохо, наверное, он оправдывается, но я не собираюсь ему помогать. Он переживает, я вижу, но мне не жаль.Хочу взять тупой нож и вырезать это всё к чёртовой матери. Влад ждёт момент, когда мы узнаем пол, а я не хочу знать, мне плевать. Я хочу, чтобы этого не было. Лежу целыми днями в постели и почти не двигаюсь, у меня нет сил. Всё, что хочу, — это вернуться назад. В день, когда он меня трахнул, — я бы сказала, что сильно устала и отвернулась. А лучше в тот вечер, когда мы встретились, — я бы не стала это продолжать».

«12 октября.Сегодня приехал Н. Прямо домой, в нашу с Владом квартиру, умолял меня уйти от тирана, уехать с ним, обещал, что увезёт меня в Италию, на виноградники его семьи и всё будет хорошо. Я хочу. Я безумно этого хочу. В некоторых штатах я всё ещё могу сделать аборт, избавиться от плода, стать свободной.Н. я, кстати, не рассказала. Не знаю почему. Может, потому что приняла решение? Я не готова потерять деньги Влада, потому что после развода мне не достанется ничего — его папаша позаботился о брачном договоре. А мои гонорары — лишь жалкие гроши. Экономка куда-то ушла, и мы трахались в спальне, а сейчас я лежу на кровати, и вспоминаю, как это было, хочу ещё...»

Невыносимо. Ежедневник опять полетел в стену, а Влад заметался по комнате, из одного угла в другой, сжимая у корней волосы, готовый их рвать, лишь бы стало немного легче. Но легче не становилось, напротив, все органы внутри будто перемалывало, а кости — дробило в крошку, к горлу подступил завтрак из самолёта, и Влад прислонился лбом к прохладному стеклу, по которому уже побежали первые робкие капли.

Акт мазохизма или желание узнать всю правду, вытащить из-под ногтей грязь до последней песчинки, но Влад опять углубился в неровные строчки.

«... Я не согласилась уйти. Я слишком боюсь остаться ни с чем. Я подумаю об этом позже, но знаю, что это, наверное, была наша последняя встреча».

«13 октября.Написала Н., что мы больше не можем видеться. Пообещала, что это временно, я сама найду его, когда придёт время. Когда я решусь уйти. Но сейчас — не могу. А ещё мне страшно, что Н. попытается выяснить с Владом отношения. Он не знает, что Влад меня не бил. Но это потопит нас двоих. Лучше я пока буду без него. Без него плохо, но нужно терпеть. Ненавижу ту, кем я стала, ненавижу своё новое тело, оно уже огромное и всё время отекает. Дальше будет только хуже. Я не хочу, чтобы меня такой кто-то увидел, особенно Н. Буду прятаться до конца».

Следующие дни не были наполнены смыслом. Буквы продолжали прыгать по линиям, в каждом из дней Элис находила лишь несчастье. Она не наполнялась предстоящей ролью матери, она угасала, и Влад видел это в буквах, в помарках, в размазанных чернилах. И несмотря на свою боль, от которой хотелось выть, испытывал новый груз вины: не заметил состояния, упустил.

«25 ноября.Это девочка. Но мне всё равно».

Самая короткая заметка, абсолютно безразличная. Но Влад помнил тот день, Элис казалась счастливой. Казалась. Она все годы их знакомства казалась, а не была. Словно всё это — не она. Верить не хотелось и не моглось.

Нестерпимо требовалось закурить, но сигареты остались в портфеле внизу. А Влад будто прирос к комнате, не находил сил спуститься, только смотрел на страницу:

«Девочка».

Внутри что-то кольнуло. Неприятно, мерзко. Влад не хотел об этом думать. Об этом нельзя думать. Нельзя, нельзя, нельзя. Он готов был даже биться о стену, чтобы вытрясти мысли, но те барабанами стучали в ушах. Адель — точно его дочь? Какова вероятность, что он — отец? Первый порыв — сделать ДНК-тест, убедиться, успокоить себя, но Влад продолжал сидеть на месте. Он не может сомневаться. Адель — во многом его маленькая копия, с самых первых дней. В её глазах — его отражение. Им не нужны экспертизы.

А потом Влад честно ответил на главный вопрос: узнай он, что Адель ему не родная, смог бы отказаться? Отдать какому-то Н., стереть, будто не было никогда? Ни за что. Влад бы бился за неё до последнего, оставил свою жизнь взамен на её улыбку, уничтожил любого, посмевшего обидеть. Тогда что изменит это знание? Примерно ничего?

«1 декабря.Влад купил дом. Не в Вашингтоне, в какой-то дыре под названием Лэствилл. Хочет, чтобы мы после родов переехали туда втроём, рассказывает, как там будет чудесно летом. Не хочу дом, не хочу роды, хочу избавиться от всего и исчезнуть. А Влад предлагает варианты имён.Виктория, Адель, Маргарет, София. Какая разница?Интересно, есть имя, которое означает ненависть?»

Хотелось кричать, но Влад продолжал читать, плотно сжав зубы. Страницу за страницей, шелестя исписанными листами, впитывая в себя все чувства, что чернее туч, устлавших небо. С каждой строчкой внутри становилось всё более погано и мерзко, нужно было вымыться, но точно не в прилегающей к спальне ванной — даже думать отвратно, кто и сколько раз там был.

Если верить записям, то с Н. Элис больше не встречалась и не общалась, но думала постоянно. Она буквально жила ожиданием их встречи, грезила, как избавится от своих обязательств и станет счастливой. Владу в какой-то момент стало до истеричного смешно от её понятия счастья. И он смеялся, будто безумец, запрокинув голову, а потом опять читал.

К концу дневника слова уже стало почти не разобрать, но не потому, что совсем стемнело: из-за ливня и вечера — а потому что почерк превратился в практически нечитаемый. Это были урывки, короткие заметки, перечисление каких-то совершенно незначимых событий за день. Но в жизни всё было иначе! Элис казалась нормальной, она целовала при встрече, она строила планы, читала сценарии.

«24 апреля.Вчера я родила. Ребёнок всё время плачет. Нормально, что мне хочется положить на её лицо подушку?»

Влад тяжело сглотнул. Невозможно. Безумно. Блядский сюрреализм. Читать это было физически больно, каждое слово походило на гвозди в крышку гроба. Каждый день Элис писала, как ей плохо. Она ненавидела детский плач, она не называла Адель по имени — просто «ребёнок», будто она чужая ей. Ненавидела и приезды Влада в клинику, он мешал её спокойствию. На деле она говорила, что устала и хочет восстанавливаться в одиночестве. И он верил.

«9 мая.Я больше так не могу. Попросила Влада приехать. Скажу ему, что всё кончено. Уеду. Пусть сам разбирается со своим ребёнком. Уеду в Бостон. Потом попрошу Н. увезти меня. Я больше так не могу».

Конец. Влад пролистал оставшиеся страницы, но те оказались пусты. Последний день жизни Элис. Её последняя запись. Что было дальше, знал лишь сам Влад и несколько врачей. С их слов знали отец, адвокат, полиция, суд, родные Элис. Прессе комментариев не дали.

Всё это нужно было переварить. Влад не мог здесь больше оставаться, хотя силы его покинули, хотелось лишь упасть ничком и лежать так, не двигаясь и больше не думая. Нужно вернуться домой. К семье. К жене — пусть изначально фиктивная, она оказалась во сто крат искреннее якобы настоящей. К дочери — она его, как бы там ни было на самом деле.

Плечи Влада поникли. Он бросил дневник обратно в коробку и медленно вышел из спальни, спустился по лестнице, ведя ладонью по холодному периллу. Нужно позвонить миссис Тёрнер — пусть прилетит и разберёт барахло своей дочери. Выбросит на хрен, заберёт себе — что угодно, лишь бы этого хлама больше не было в его квартире.

Пиджак, портфель, погашенный свет, хлопок двери. Лифт, холл, вежливый кивок консьержа. Дождь мгновенно намочил волосы и одежду. Влад сел в машину, по салону медленно расползлось тепло, а фары осветили поздний вечер. Какое-то время мужчина тупо смотрел вперёд и курил: одну, вторую, третью, — а в голове сосредоточилось столько мыслей сразу, одновременно, но через несколько минут осталась только одна. Пузырёк, нашаренный в портфеле. Сразу две таблетки, глоток воды. Ещё мгновение, чтобы привести дыхание в подобие нормы. Влад взял телефон и включил видео, уже просмотренное на повторе несколько сотен раз. Адель и Лайя, которые скучают и ждут. Настоящее и будущее. Сейчас стоит поехать к ним, а над остальным подумать позже.

И он поехал. Сквозь плотную пелену дождя, расплёскивая на дорогах лужи, оставляя позади Ди-Си, а затем и лес, что разделял два города. Быстрее, домой, к теплу, к защите от ливня и сверкающих где-то в стороне Балтимора зарниц. Ещё ни разу Влад не хотел оказаться дома настолько сильно.

Едва переступив порог, Влад первым делом снял мокрый пиджак. Везде стояла тишина, и свет горел совсем тускло — поздно, все отдыхали. Однако тень отделилась со стороны кухни, едва слышно шурша полами длинного халата, — Кассандра. Она неспешно приближалась, пожелала доброго вечера, а Влад остановился и будто чего-то ждал, хотя стоило просто пойти в комнату Адель.

— Не знаешь, где Лайя? — проговорил наконец Влад.

— Нет, — ответила девушка, оказавшись уже совсем близко и слишком сладко — от духов.

Владу хотелось, чтобы его встретила Лайя. Поцеловала, встав на носочки, опуская ладони на грудь, помогла снять пиджак. Он бы провёл по шелковистым волосам, вдохнул знакомый запах, что действовал успокаивающе. Однако — увы.

— Может быть, разогреть вам ужин? — несмело предложила Кассандра, а мужчина в ответ смерил её взглядом снизу вверх.

— Не помню, чтобы нанимал тебя кухаркой.

Вышло резко и грубо, но Владу было не до того, чтобы беречь чьи-то чувства, ведь его собственные сегодня оказались измяты, истоптаны, изгажены горькой правдой и выброшены на помойку.

— Папочка! — Адель выскочила из коридора, словно ураган. — Я так по тебе соскучилась!

Влад бросил на пол портфель, а поверх него пиджак и мгновенно подхватил девочку на руки. Его. Родная. Любимая. Никому и никогда не отдаст. Прижал её к себе так сильно, целовал в лоб, нос и щёчки.

— Ты мокрый и колючий! — захихикала Адель, уворачиваясь. — Папа!

— Я просто очень сильно по тебе скучал, принцесса. Как будто целую жизнь не видел!

Ножки Адель всё же коснулись пола — Влад бережно опустил её вниз, чтобы не делать холодно влажной рубашкой. Потом присел перед ней на корточки, заглядывая в полумраке в глаза и произнося предельно серьёзно:

— Адель, я хочу, чтобы ты знала: я очень сильно тебя люблю. Очень, слышишь? Больше всего на свете. Никогда в этом не сомневайся.

— И я тебя люблю, папочка. — Девочка обвила его за шею ручками, опустила голову на плечо, но тут же отстранилась, морщась: — Мокрый!

— Прости, родная, это всё дождь. — Влад протянул ей ладони, потом сжал маленькие пальчики, глядя с бесконечной и безусловной любовью. — Почему ты не спишь?

Вопрос был адресован в большей степени Кассандре, которая неловко переминалась с ноги на ногу. Но та не нашла ответ, ведь уложила Адель спать всего полчаса назад. Сегодня этим не занималась жена мистера Уолтера — была слишком занята переездом в его спальню, — и Кассандре хотелось от этого рыдать. Шансов на счастье с ним и без того не было, а происходившее добивало окончательно.

— Я очень ждала тебя.

— Моя принцесса. — Влад улыбнулся, выпрямляясь, оставил поцелуй на макушке девочки. — Пора в постель. Кассандра тебя уложит, а завтра мы позавтракаем вместе, хорошо? И я постараюсь приехать немного раньше, подумай, чем бы ты хотела заняться.

— А Лайя с нами будет? — сразу поинтересовалась Адель.

— Уверен, что она не откажется.

Улыбка озарила личико.

— Спокойной ночи, папочка.

— И тебе, моя родная.

Влад проследил, как дочь и её няня удаляются в сторону детской, а затем двинулся к ступеням, на ходу открывая пришедшее письмо со списком звонков. Почти все контакты были знакомы Владу либо звонки им совершались от силы пару раз. Только один привлёк внимание — не определённый номер. С ним Элис контактировала постоянно, и Влад был почти уверен, что это и есть тот самый Н.

Но разбираться со всем этим стоило позже. Завтра, через неделю или месяц — когда утихнут эмоции. Сейчас же Влад хотел исключительно покоя и отсутствия мыслей. Это всё было слишком. Он заблокировал трубку, остановившись у спальни Лайи, подумал секунду, потом постучал и разочарованно вздохнул, не получив разрешения войти. Уже уснула? Влад поднял ногу для шага в сторону, однако всё же заглянул, разочаровавшись ещё сильнее: спальня была пуста.

В первую секунду объяло неожиданное волнение, предположения нагнетали: сбежала? Но Влад отмахнулся от подобных глупостей, объясняя отсутствие Лайи тем, что она наверняка в мастерской, рисует что-то и просто не услышала, что он вернулся, а так обязательно бы встретила.

Погружённый в эти мысли, Влад вошёл в свою спальню, застыл на месте, не сразу понимая, реальность перед ним или игры уставшего за прошедшие дни мозга. За туалетным столиком сидела его жена — Лайя. Она расчёсывала волосы, перед ней стоял бокал с вином, на тумбочке у кровати лежала книга. Бра горели тускло, шторы — открыты, демонстрируя грозу, и пахло как-то иначе, не как раньше — едва уловимой сладостью, нежными цветами, которые только-только распустились.

— Привет. — Опустив расчёску на столешницу, девушка улыбнулась. — Ты поздно.

— Лайя?

— А здесь мог быть кто-то ещё?

Влад отрицательно покачал головой, ещё раз окидывая внимательным взглядом комнату: его. Он не перепутал и не свихнулся.

— Хочу тебе сказать, — начала Лайя, поворачиваясь, закидывая ногу на ногу, отчего в высоком разрезе светлой сорочки показалась её коленка, — что здесь преступно маленькая гардеробная. Нам придётся сделать ремонт, потому что мои вещи не поместились.

Лайя была спокойна. От её истерики, что накрыла в вашингтонской квартире, ничего не осталось, а мысли она сама заперла на замок, выбросив ключ. Возможно, причиной стало вино — она почти допила бокал, пока ждала. Может, седативные, которых Лайя проглотила немерено за последние дни в надежде прийти в состояние нормы. Или даже тот факт, что, перерыв сегодня все вещи в спальне Влада, а потом ещё и для надёжности кабинет, не смогла найти ничего, что указывало бы на Элис. Только рамка лежала в нижнем ящике стола фотографией вниз. Элис здесь не хозяйка, а она, Лайя, — да.

— Сделаем всё, что ты хочешь, — проговорил Влад негромко и, зайдя за спину девушки, опустил ладони на её плечи. — Этот дом — твой. Меняй его на своё усмотрение.

— Мокрый. — Лайя поморщилась ровно так, как морщилась пару минут назад Адель, заставляя мужчину засмеяться, но сделать небольшой шаг назад. — Ты запретил трогать кабинет.

— Можешь поменять и кабинет, Лайя, если он тебе не нравится. Главное, чтобы ты была здесь счастлива.

— А ты будешь счастлив, если я добавлю туда цвета фуксии? Или лучше оранжевый.

Их взгляды встретились в зеркале. Лайя присмотрелась внимательнее, и стало уже не так весело: на лице Влада застыла усталость, в морщинках у глаз пролегла печаль. События последних недель явно его доконали, заставили осунуться, потемнеть. Но мужчина дёрнул уголками губ, рисуя улыбку, — и та была искренней. Он скучал и радовался встрече.

— Всё в порядке? — совсем тихо сказала Лайя, разворачиваясь к мужу. — Что-то случилось?

В ответ Влад лишь наклонился к ней. Сжал плечи, провёл кончиком носа по шее, к мочке уха, потом по скуле, а дальше накрыл губы поцелуем — необходимость. Глубоко и чувственно, не встречая сопротивления, получая незамедлительный ответ, заменяя этим ярость, что разгорелась сегодня внутри.

— Теперь в порядке.

Отстранился.

— Приму душ и приду к тебе. Это, — прошептал он, зацепив пальцем шёлк сорочки и сдвинув немного вниз, оголяя часть груди, — можешь сразу снять.

Однако Лайя не стала ждать. Она скользнула за Владом в ванную — он только успел включить воду в душевой кабине, — обхватила сзади, прижимаясь к мокрой ткани рубашки щекой и всем телом.

— Я скучала. Я так по тебе скучала, чёрт возьми!

Влад резко развернулся, прижал жену к стенке, мгновенно сминая её губы своими, кусая, потом толкаясь в её рот языком, ловя долгий стон. Одной рукой задрал подол, пальцами другой нетерпеливо сдвинул бельё, проникая сразу двумя внутрь. Его злость будто рвалась наружу действиями на грани жестокости.

— Больно! — Лайя ойкнула, разрывая поцелуй. — Влад! Больно!

Но голос Лайи отрезвлял. Ей Влад не имел права причинять боль.

— Прости, — прошептал мужчина в её губы, меняя свои движения на нежные, — прости, милая, прости меня.

Зацеловывал её лицо, потом шею и плечи, и Лайя расслабилась, тут же желая большего. Она в таком же нетерпении начала расстёгивать рубашку Влада, а за ней брюки, которые сразу потянула вниз, ладонью обхватила член — уже твёрдый.

Лайе нравилось так действовать на Влада, нравилось быть желанной. Под его взглядом она ощущала себя самой красивой, от его поцелуев подкашивались ноги и кружилась голова. Если бы была возможность, Лайя бы не вылезала с ним из постели. Чёртов бог. Но главное, сейчас он принадлежал только ей.

Влад отстранился на считанные секунды. Стянул сорочку с жены, а затем скинул свою рубашку. Потом опять поцелуй, прижимаясь друг к другу, чувствуя больше обнажённой кожи, но ещё недостаточно. Остатки одежды под ноги, пальцы Влада сильной хваткой впились в женские бёдра, губы в губы, низкие стоны.

Страсть полыхала, не давая им опомниться и осознать собственные действия. В какой момент Лайя оказалась на руках мужа, обвив ногами его торс, вцепившись пальцами в волосы, когда Влад шагнул в душевую под упругие струи, — не понятно. И не важно вовсе, потому что они продолжали целоваться, пытаясь насытиться, насладиться вдоволь, но понимая, что это точно невозможно. Словно подсевшие, они хотели ещё-ещё-ещё — обоюдная зависимость.

— Ты говорила, ждать неделю? — Влад вынуждено отстранился, чтобы задать вопрос. — Сколько прошло? Я принесу презервативы.

— Плевать. — Лайя потянула мужа ближе, чтобы продолжить целовать.

— Я пытаюсь быть ответственным, — снова прервался. С ней Влад хотел быть правильным, не повторять ошибки.

— А я не вынесу без тебя больше ни одной секунды.

Влада уговаривать не пришлось. Он прижал Лайю к гладкой стенке из камня, поцелуи стали беспорядочными: губы, подбородок, щёки, шея. Сверху хлестала вода, колола кожу теплом, катилась по лицам, но двое не замечали — пропали друг в друге, утонули, растворились. Лайя сильнее прижимала ноги к пояснице Влада, тёрлась о его член, чувствуя, что только от этих действий близка к краю.

А потом Влад наконец вошёл. Толкнулся медленно, придерживая девушку за талию, — ответом стали удовлетворённый стон и закатившиеся глаза. Лайя выгнулась, закусила губу — Влад с упоением смотрел на её лицо. Настоящая. В ненависти и злости, в заботе и нежности, в желании и страсти.

— Лучше, чем с тобой, мне ни с кем не было, — произнёс Влад тихо, — никогда.

И это было чистой правдой. Всё прошлое померкло, потеряло значимость перед этим моментом их близости. Не первым, не последним, но каким-то особенным. Может, потому что Влад теперь был свободен? От прошлого, от больной любви, от скитаний по руинам былого, даже немного от грызущего до бесконечности чувства вины. Теперь он мог не заставлять себя полюбить — сделать это по-настоящему, искренне, возможно, не сразу, но точно скоро.

— Мне тоже, — как и он, проговорила шёпотом Лайя.

Не лгала. Она также не лгала, потому что с Владом наконец-то ощутила себя собой. Сильной и слабой одновременно; когда не нужно бояться, а можно просто быть. Больше не день сурка — зацикленное счастье, сосредоточенное в до банального простых вещах.

Дальше они уже не разбирали ничего: ни шума воды, ни того, как мокрые тела ударялись друг о друга. Не слышали стоны, крики, мольбы продолжать, будто кто-то из двоих собирался остановиться. Лайя не замечала, что лопатки саднит из-за соприкосновения с камнем, Влад игнорировал расцарапанную почти до крови спину.

Быстрее, грубее, глубже. Сжимая кожу, кусая друг другу губы, не делая пауз, боясь остановиться. Только они — сейчас, а где-то в параллели — весь оставшийся мир. Их мгновение, которое тоже хотелось бы записать и зациклить в бесконечность.

— Нет, нет, нет, — взмолилась Лайя, ощущая, что Влад отстраняется. — Умоляю тебя, нет.

Вцепилась в его плечи, потянула к себе ближе, прижимаясь сильнее, впилась в губы.

Влад не спорил. Темп стал сумасшедшим, и Лайя уже не стонала — всхлипывала, задыхалась, почти теряла рассудок. Мир распадался на части, растекался яркими вспышками под веками — секундная пауза, резкий толчок, поцелуй, не давая возможности закричать и перебудить весь дом.

Оргазм накрыл их синхронно, тела дрожали в унисон, и по ним медленно растекалась сладкая нега. Это длилось маленькую и самую лучшую бесконечность — на пике удовольствия время перестало существовать и иметь хоть какую-то значимость. Только они, только вместе.

Пульсации медленно сходили на нет, двоих накрывала усталость. Влад осторожно помог Лайе опуститься ступнями на пол, найти опору. Убрал с лица мокрые пряди, опять поцеловал её, такую манящую.

— Это было потрясающе, — едва слышно произнесла Лайя, прислоняясь затылком к стене и опуская веки, а Влад её обнял, прижал крепко-крепко, пряча лицо в волосах.

Вода продолжала хлестать по обнажённым телам, она шумела, стекала по стеклянным стенкам, уносилась прочь. Вместе с ней растворились и бешеная страсть, и животное желание, уступая место нежности.

— Мне с тобой очень хорошо. — Влад отклонился немного назад, обхватил лицо Лайи ладонями, чтобы заглянуть в глаза. — Не помню, когда в последний раз так было. Наверное, никогда.

Лайя улыбнулась, отвечая мужу такими же нежными касаниями: к ключицам, груди, снова ключицам, шее. Слова излишни — говорили взгляды и прикосновения.

Не разрывая зрительный контакт, Влад потянулся рукой в сторону полки, но вместо пары привычных флаконов нащупал целое множество. Пришлось повернуться и осознать, что с привычным минимализмом придётся попрощаться. Лайя засмеялась, замечая его растерянность, взяла нужный шампунь, выдавила немного мужу на ладони, и с радостью приняла его помощь.

Это был выход на какой-то совершенно новый уровень их отношений. Важнее и ближе, гораздо глубже симпатии и сносящего голову секса. Новая история, она писалась с чистого листа, оставив позади обиды, непонимание и боль. История, в которой они смогут стать по-настоящему близкими.

— Хорошо, что ты у нас есть. — Влад развернул жену к себе спиной и начал смывать пену с её волос. — Не представляю, как мы без тебя жили.

— Влад, что произошло? — Лайя развернулась обратно, чтобы посмотреть в глаза. — Я вижу, что ты сам не свой. Я не помогу, но могу выслушать.

— Ничего не случилось, — проговорил мужчина упрямо. — Узнал то, что знать не хотел. Не важно. Не думай об этом. И я не буду.

Опять заключил лицо жены в свои ладони, поглаживая большими пальцами.

— Может, оно и к лучшему, теперь я как будто освободился.

— Звучит хорошо. Но если захочешь поговорить, я рядом.

— Я знаю. — Влад кивнул и оставил поцелуй на кончике её носа. — Спасибо.

Лайя первая вышла из душевой, взяла полотенце, тут же кутаясь в него, а поверх мягкой ткани оказалась укрыта объятиями Влада.

— У тебя скоро день рождения, — начал он. — У меня не очень богатая фантазия, поэтому, может, ты скажешь, что хочешь? Чтобы я не облажался.

Засмеявшись, Лайя обернулась.

— Я всё ещё могу купить себе остров. Если ты подтвердишь покупку банку, конечно.

— Ты хочешь остров? — Мысленно Влад уже готов был перебирать варианты, не сразу соображая, что это шутка.

— Я не хочу остров. — Сдержать смех девушка не смогла. — У меня всё есть, Влад. И даже больше. Если хочешь сделать подарок, выбери украшение на свой вкус, он у тебя хороший.

Поцелуй. Для них не нужны были поводы.

— А как будем праздновать? — Влад не собирался оставлять тему, а руками забрался под полотенце, поглаживая ягодицы жены.

Лайя отвлекала, перетягивала всё внимание с написанного в дневнике на себя. И это было отлично. Куда приятнее думать о подарках, строить совместные планы, предвкушать, как они сейчас вернутся в спальню и он будет ласкать её языком, закинув ноги на свои плечи. Или лучше посадить себе на лицо? Такого они ещё не пробовали. Они вообще мало что пробовали, и это казалось огромным упущением.

Завтра по плану Владу нужно было в штаб, но в эту секунду он решил, что не поедет, — проведёт день с семьёй, отвезёт их вечером на ужин. И тоже не станет думать об Элис и всём том блядстве, которое она описывала на страницах блокнота. Для этого настанет новая неделя, к тому же всё это давно не имело смысла и не влияло абсолютно ни на что.

— Не люблю дни рождения. — Лайя разгадала ближайшие планы Влада и немедля потянула вниз скрывавшую его бёдра ткань. — Поедим торт и выпьем шампанское. А потом займёмся сексом.

— Звучит как идеальный праздник, — хохотнул Влад. — Порепетируем?

— Торт? — с усмешкой на губах, Лайя изогнула брови.

Влад не успел ей ничего ответить: девушка бросила на пол своё полотенце и направилась к выходу из ванной. На пороге замерла, обернулась, глядя заискивающе, и поманила за собой. Больше, чем просто в спальню, Влад шёл за ней в новое будущее. Плотно закрыл за собой дверь и поймал жену в кольцо сильных рук — впрочем, она не сильно от него убегала.