Глава XXVIII. Тайная комната

Лайя сладко потянулась, перевернувшись на другую сторону, притянула ближе подушку, что пахла парфюмом Влада, уткнулась в неё лицом, желая наполнить этим запахом лёгкие до самых краёв. А пару месяцев назад она его ненавидела и хотела стереть из памяти и жизни. Сейчас же не могла им насытиться, насладиться, вспоминала их поцелуи и почти готова была всё бросить и купить билет в Сиэтл.

Однако Лайя понимала, что это неправильно, что у Влада всё равно нет времени на неё и он будет его искать, отвлекаясь от важного. К тому же, нельзя отказаться от поездки в клинику, где ждут, нельзя оставить Адель одну без предупреждения — времена импульсивных желаний и их исполнения прошли, нужно вести себя по-взрослому и ответственно.

Именно из-за ответственности перед благотворительным фондом Лайя отбросила в сторону одеяло, потягиваясь. Затем запустила пальцы в волосы, что спутались во время сна, легко помассировала кожу головы и одновременно опустила на пол босые ступни. В квартире установилась тишина, Влад давно уехал — Лайя в полудрёме слышала, как он вставал, чувствовала, как поцеловал её на прощание, — а солнце уже поднялось высоко, заливая ярким светом полы. Оно прорвалось в комнату, стоило только отодвинуть в сторону плотные шторы, и заставило в первый момент сощурить глаза.

Квартира Влада располагалась в юго-западной части города, в районе Уорф, занимая два последних этажа здания из стекла и стали в элитном жилом комплексе. Из окон были видны река Патомак и набережная, пришвартованные суда лениво покачивались на воде. Пожалуй, Лайе понравилось это место, они вполне могли бы оставаться иногда здесь с Владом, чтобы просто побыть вдвоём.

Лайя себя мысленно одёрнула, понимая, что слишком увлекается. Так нельзя, это чревато проблемами, нужно сохранять трезвость ума и не влюбляться, как бы хорошо ни было в моменте. Лайя отошла от окна — она всё ещё оставалась обнажена и хотела кофе, а в идеале — своего мужа, но тот, вероятно, уже находился в небе. Время тоже было бы неплохо узнать, а для этого — спуститься за телефоном на первый этаж, поэтому девушка распахнула для начала одну из дверей, безошибочно угадав, что за ней находится гардероб. Только на удивление Лайи тот оказался пустым, если не считать аккуратно сложенный плед.

Это было странно. Никаких рубашек и галстуков, деловых костюмов, даже ни одной футболки, будто Влад здесь никогда не жил и даже просто не оставался. Лайя обернулась: на кресле лежала её одежда и брюки с рубашкой супруга, которую она сразу накинула на плечи, застегнув на пару пуговиц. Во что переоделся Влад, если все вчерашние вещи остались здесь, а шкаф пуст?

Решив, что сначала нужно выпить кофе, а уже потом думать, Лайя вышла из спальни. Она вечером приметила на кухне капсулы для кофемашины, а значит, сейчас сможет окончательно ожить. Лайя почти достигла лестницы, когда внимание привлекла немного приоткрытая дверь, за которую они вчера так и не вошли. Неприятное предчувствие зашевелилось внутри, интуиция или ещё что-то, но оно командовало: «Открой, войди, узнай», — а стоило немного присмотреться, как Лайя поняла, что на кровати лежит какая-то вещь.

Дальше размышлений не было, Лайя решительно толкнула дверь, определяя, что на постели был пиджак Влада. Затем девушка осмотрелась, и с каждым поворотом головы к её горлу всё сильнее подступала тошнота. Нет, нет, нет, она не хотела сюда заходить и видеть, не хотела находиться здесь, не хотела чувствовать тяжёлый сладкий запах — духи, блядские духи, — но Лайя где-то на подкорке знала, чьи они. Неужели не выветрились за пять лет или кто-то просто разбрызгивал их, чтобы память продолжала жить? А ещё лилии — ненавистные удушающие лилии, они пахли слишком сильно.

Лайя не хотела — видеть, чувствовать, знать, быть. Не хотела, но вместо того, чтобы сбежать, распахнула гардероб, подтверждая то, что ещё не успело оформиться в мысль, но уже жило где-то на уровне ощущений: вещи Влада были там. Его пиджаки соседствовали с её платьями, его ремни лежали рядом с её туфлями, его голубая рубашка соприкасалась с её блядской красной блузой.

Хотелось вышвырнуть всё это вон, но Лайя стояла и беспомощно смотрела на множество вещей, среди которых не было ни одной, что принадлежала бы ей. Её тряпки лежали в гостевой спальне, а хозяйкой в квартире оставалась Элис Тёрнер — или Уолтер? Лайя не знала, меняла ли эта актрисулька фамилию, но точно ненавидела давно мёртвую женщину всей душой.

Успокоиться. Вдохнуть и выдохнуть. Захлопнуть дверь. Лайя отвернулась от шкафа и надавила пальцами на веки, затем помассировала виски. Уйти. Нужно уйти, закрыть тайную комнату, однако вместо этого Лайя шагнула в сторону туалетного столика. Складывалось ощущение, что хозяйка спальни ненадолго отлучилась, вот-вот вернётся. Здесь была косметика и украшения, стоял флакон духов. Были их с Владом фотографии, на прикроватной тумбочке лежала книга и стоял букет цветов — белые лилии. Свежие, будто их только-только срезали и принесли, чтобы порадовать.

Нужно было бежать, а Лайя оставалась. Она смотрела, смотрела и смотрела, на каждую деталь, каждую вещь, она трогала их пальцами, исполняя себя лишь отвращением, убеждаясь больше и больше, что никогда не займёт в сердце Влада место. Оно заполнено любовью — к Элис, к женщине, которой не стало пять лет назад, которая родила ему любимую дочь, которая ушла, но оставалась важной. А она, Лайя, — просто средство достижения цели, она была фиктивной и осталась, и будет такой всегда.

Лайе казалось, что её вот-вот вырвет: от аромата лилий и духов, от осознаний, просто от места. Голова кружилась, сознание потянуло мутной плёнкой, и Лайя, прислонившись спиной к стене, скатилась по ней на пол. Пеленой оказались слёзы. Крупные и горячие, они скатывались по щекам, губам, подбородку, падали на открытые руки и ноги, и Лайя уже не просто плакала — она рыдала, громко, дрожа всем телом, захлёбываясь, будто запертая здесь, среди окон в пол и чужих вещей. Закрыта в клетке, заслонена от мира прутьями прошлого: не золотыми — чёрными, как чувства ненависти, беспомощности и злости, скопившиеся в душе.

Почему ей это так важно? Почему не плевать? Почему так сильно трогает где-то внутри, будто кто-то сунул мерзкую ледяную ладонь за грудную клетку и теперь шарит там, наплевав на приличия, касается слизкими пальцами органов? Почему она приросла к этому месту и не может сбежать, в конце концов? Просто убраться подальше и попытаться забыть увиденное, жить, как жила, будто не видела этого алтаря покойнице.

Рывок — Лайя резко поднялась на ноги и кинулась прочь. На ходу снимая рубашку Влада, она ворвалась в спальню, где ночевала, схватила свои вещи, тут же принявшись торопливо надевать, чтобы поскорее покинуть квартиру и не возвращаться в неё никогда. Лайя не собиралась находиться здесь больше ни одной лишней минуты. Никакого кофе или душа, она сделает это в Лэствилле — там хотя бы нет вещей Элис. Или она просто о них не знает? Какова вероятность и в белом доме найти тайную комнату, наполненную призраками прошлого? Лайя кое-как пригладила волосы, а через минуту уже была на первом этаже. Спешно обула туфли, подхватила сумку, а затем вылетела в холл, захлопнув за собой дверь.

Сердце готово было вырваться из груди. Лайя будто бы увидела привидение и теперь отчаянно хотела прогнать это воспоминание из головы, но в носу до сих пор щипала приторная сладость, смешанная с лилиями. Прочь-прочь-прочь — Лайя многократно нажимала кнопку вызова лифта, словно это могло ускорить кабину.

Немного легче стало лишь на улице, на свежем воздухе, которым тянуло с реки, когда прохладный ветер облизнул шею и открытые ноги. Лайя коснулась ключиц, провела пальцами вверх, понимая, что забыла платок в квартире — вчера вечером Влад бросил тот где-то на кухне. Но возвращаться, конечно, не собиралась, быстро направилась к припаркованной недалеко от входа в здание машине. Едва оказавшись в салоне, Лайя уронила на руль голову и закрыла глаза, давая себе пару минут, чтобы успокоиться.

Вчера всё было так хорошо. Или это ей только казалось? Как могло быть хорошо, если Влад продолжает любить свою первую жену, а новая — просто её замена? Всё, что между ними было, — всего лишь физиология, его слова — наверняка фальшь. Лайя почувствовала, что слёзы опять щипают в уголках глаз. Внутри мерзким шепотком твердило: «Когда он трахает тебя, наверняка представляет её», — и от этого становилось ещё хуже, ещё противнее, ещё сильнее теперь хотелось залезть в ванную и оттирать кожу, а лучше снять с себя целиком, потому что на каждом участке остался запах, от которого почти выворачивало наизнанку.

Лайя надавила на газ, спеша уехать. Утирала солёные капли, нарушала скоростной режим, лишь бы быстрее добраться до места, которое начала называть домом. Наверное, она выглядела отвратительно: вчера уснула, не умывшись, сегодня тоже не сделала этого, разве что слезами. Волосы не причёсаны, одежда помята, на шее продолжают темнеть ничем не прикрытые засосы. Но лучше было думать о неприглядном внешнем виде, чем о том, что муж любит другую.

Лишь притормозив у ворот белого дома, Лайя выдохнула, только вот покоя в душу не пришло, она словно напротив — опустела до предела. Там не осталось злости или обиды — только усталость. Охрана открыла ворота, и те медленно отъехали в сторону, позволяя девушке оказаться на территории. Остановившись через мгновение у крыльца, она посмотрела на себя в зеркало, вытаскивая из сумки салфетки, протёрла лицо, расчесалась наконец — нельзя заявиться домой словно жертва, что сбежала от преступника.

— Всё хорошо, всё хорошо, всё хорошо, — шептала сама себе Лайя, доставая с заднего сиденья машины пакеты с купленными вчера вещами, — всё хорошо.

На самом деле всё не хорошо, однако она поднялась на крыльцо, отворила дверь и, едва переступив порог, ощутила себя под защитой. Нет, всё хорошо, здесь всё будет хорошо.

Адель сидела на диване и смотрела какой-то фильм. На её коленях стояла тарелка с ягодами, девочка была увлечена действием на экране, однако стоило негромко хлопнуть двери, отвлеклась, переводя на мачеху взгляд. А Лайя только застыла на месте, сжимая свои покупки до побелевших костяшек пальцев и снова думая о том, что Адель и Элис — это что-то совершенно неделимое. Влад всегда будет любить их обеих, а она сама — всегда останется лишней. Лишняя. Сегодня это стало словом дня.

— Ты вернулась! — Адель убрала блюдо на соседнее сиденье и соскочила на пол. — Я так по тебе скучала!

— Правда? — Лайя сделала нерешительный шаг вперёд.

Она не может ненавидеть маленькую девочку. Не может через неё направлять чувства к мёртвой женщине. Не может. Не хочет. Не будет. Адель не заслужила зла.

— Конечно! Я всегда скучаю, когда вас с папой долго нет.

Лайя улыбнулась, уже смелее идя навстречу, а когда они с Адель поравнялись и та обняла её крепко-крепко, немного выдохнула. Она дома, за высокими воротами, где никто не достанет — особенно прошлое, — а Адель скучала. Можно гладить малышку по голове и быть ей другом, возможно, не заменить мать, но стать даже кем-то большим. Элис подобное недоступно, что бы там с ней ни случилось пять лет назад. А если Влад и виновен каким-то образом в её смерти — плевать.

— Мне скоро снова придётся уехать, цветочек, — произнесла Лайя, продолжая перебирать пальцами локоны девочки, — но когда вернусь, можем сходить с тобой погулять. Хочешь?

— Конечно! — Адель смотрела на неё с восторгом и безграничным доверием. — Я хочу молочный коктейль и белое пирожное, помнишь, мы ходили в кафе, когда ты только к нам переехала?

— Помню, моя хорошая. Обязательно сходим.

— Добрый день! — Из кухни выглянула Кэт. — Подать вам ланч?

— Нет, спасибо. — В ответ Лайя покачала головой. — Подготовишь моё платье? — Она протянула один из пакетов экономке. — К двум часам.

Кэт вежливо улыбнулась, согласно кивнув, и ушла, Адель вернулась к фильму, а Лайя медленно, будто ноги — тяжёлые гири, поднялась наверх и присела на край кровати, опять сжимая гудевшие виски. Ей явно нужен кофе и таблетка от мигрени, а ещё — горячий душ. Вспомнив про таблетки, Лайя чертыхнулась и открыла сумку, принявшись извлекать оттуда вещи, чтобы найти необходимое. Наконец упаковка попалась под руку, и девушка перешла в ванную, чтобы набрать в стакан воду.

Уже положив на язык таблетку противозачаточного, Лайя вдруг подумала, а что, если у них с Владом всё же будет ребёнок? Муж ясно дал понять, что не против подобного расклада в их жизни. Что, если прямо сейчас выбросить контрацептивы в мусор, только Владу ничего не говорить, не оставляя выбора, чтобы точно не передумал? Он явно не из тех, кто откажется от ребёнка, это привяжет, пусть хотя бы так сделает его, принадлежащим ей.

Лайя сама себе сказала, что больна на голову, а затем проглотила таблетку. Дерьмово даже как идея, не то что план. Она не может так поступить с Владом. Это нечестно и глупо, это низко. Это просто сиюминутное желание обладать кем-то, а такие едва ли приводят к чему-то хорошему. Она ведь не любит его даже, просто хочет занять чужое место, стать лучше, важнее, желаннее. Зачем только? Отношения, чувства, брак — это не игра, где можно победить или проиграть.

Где-то в спальне зазвонил телефон. Опустив стакан на тумбу, Лайя вышла из ванной, тут же беря трубку с кровати и отвечая тому, кто стал причиной полного раздрая в её мыслях. Говорить с Владом сейчас не особо хотелось, однако проигнорировать тоже неправильно.

— Доброе утро. — Голос Влада был мягким, почти нежным, а на фоне слышался шум аэропорта. — Я тебя не разбудил?

— Я уже в Лэствилле, — ответила Лайя, зажимая телефон между плечом и ухом и возвращаясь обратно, сразу же включая в душевой воду. — Как долетел?

— Нормально. Хотел попросить тебя кое о чём.

— Да? — Лайя перевела звонок на громкую связь и расстегнула юбку, которая тут же упала на пол, а затем остальная одежда составила ей компанию.

— Можешь поехать в клинику с водителем? — Влад говорил с явным беспокойством. — Там будет много народа, этот визит освещали в прессе, я не хочу допускать и малейший риск.

— Ладно, — спорить девушка не стала, не было сил и желания, шагнула под горячие струи воды, тут же зажмуриваясь и немного повышая голос: — Я сделаю, как ты просишь.

— Я тебя от чего-то отвлекаю? Всё в порядке? Ты кажешься грустной.

— Да, всё хорошо, я в ванной. — Лайя потянулась к флакону с гелем, тут же нанося немного на ладонь, затем начала распределять по коже.

Она пыталась быть беспечной, словно всё в норме, словно ничего не произошло, однако по ощущениям выходило отвратительно. Не хотела показаться ещё более истеричной, чем есть, грузить Влада своими переживаниями — у него имеются проблемы крупнее. Всё, что она может сейчас, — быть хорошей женой. Поддерживать, когда нужно, играть на его стороне, добавлять на чашу выборных весов очки.

Но на деле хотелось кричать, обвинять его в чувствах к прошлому, требовать объяснений. Лайя понимала, что не имеет на это права. Она — фиктивная жена. Их отношения немного вышли за границы фальшивых, только явно не шагнули в настоящие. Да, фотография Элис не вернулась на стол в кабинете, и Лайя радовалась этому, однако всё оказалось хуже: в вашингтонской квартире — целый мемориал имени её.

— Хотел бы я составить тебе компанию. — Голос Влада стал немного тише. — Так и сделаю, когда вернусь, да.

Лайю резко бросило в жар только от его слов и порочных мыслей, а тяжесть стёрлась одним взмахом. Может, Владу всё же не плевать? Стал бы он переживать, защищать, обнимать так крепко? Стал бы говорить всё это, касаться, как касается, целовать так отчаянно?

— Я подумаю, — отозвалась Лайя в своей привычной манере, возвращаясь к знакомому для мужа образу, — над твоим предложением. До вечера?

— До вечера, Лайя. Я позвоню тебе, когда закончу работу. Удачи сегодня в клинике, но я уверен, что ты справишься.

— Попробую тебя не подвести. — Лайя прислонилась к стенке душевой и ощутила, что после недолгого разговора её немного отпустила истерика. — Не задерживайся и не забудь пообедать.

— Хорошо, милая.

Влад говорил это искреннее, в слове «милая» не было тех желчи и надменности, какими они обменивались в самом начале. И Лайе точно становилось хоть немного, но легче. Она закрыла глаза, глубоко дыша, чтобы успокоиться. Это помогало мало, лучше бы принять седативные — в клинике должна быть в адекватном состоянии. И найти у Влада сигареты, одна тоже сможет немного помочь.

Лайя понимала, что всё это вызвано аварией, та пошатнула новый, но почти привычный мир, стала мощным флешбэком, тронула то, что было давно похоронено и практически забыто. А ещё она же дала возможность почувствовать себя слабой и защищённой, от того Лайя так быстро расклеилась, растеклась слабовольной лужицей, однако следовало пользоваться советами, которые давали с самого детства: всегда, независимо от ситуации, нужно держать лицо. Никаких слёз или лишних эмоций, поэтому стоило взяться в руки и вернуться к себе настоящей.

Последняя мысль щёлкнула в голове тумблером. Лайя быстро вымыла волосы и очистила лицо от остатков вчерашнего макияжа, укуталась в полотенце и, остановившись у зеркала, взяла телефон. Аника — она беспокоила ещё вчера, — однако Лайя тогда быстро переключилась на информацию о ФБР, а затем и вовсе уехала, но сейчас возвратилась к её красивому, но неожиданно грустному лицу.

Гудки не были долгими — Аника ответила привычно весело, такая, как и всегда. Незамедлительно спросила, как дела и как прошла ночь, словно Лайя бы ей ответила, однако это немного рассеивало тревогу.

— Я хочу тебя кое о чём спросить, — всё же начала Лайя. — Вчера ты выглядела... расстроенной. Или озадаченной, не знаю. Я не поинтересовалась, что произошло, но это не даёт мне покоя. У тебя всё в порядке?

— Вчера? — протянула Аника в ответ. — Я в порядке. И вчера, и сегодня, и всегда, ты же знаешь.

— Но что-то тебя беспокоило.

— Я просто поговорила с отцом, — ответила негромко девушка. — Он спрашивал, как ты. И как ты всё... пережила. И я поняла, что мы практически не говорили об этом, хотя прошло столько лет, а ещё... Чёрт! — Она шмыгнула носом. — Я не знаю. Это всё так... страшно? Странно? Я... Мы все как будто сделали вид, что ничего не случилось. А оно...

— А оно случилось, — закончила Лайя. — Только я не хочу об этом говорить, Аника. Тогда не хотела и сейчас не хочу. В последнее время я часто об этом вспоминаю, иногда оно снится. Не хочу ещё и говорить. Передай мистеру Ламберту мою благодарность. За всё.

Они вскоре попрощались, и Лайя взяла взамен телефону лосьон, снимая колпачок и распыляя спрей на лицо. Приятный аромат наполнил комнату, оседая мелкими, почти незаметными каплями на бутонах белоснежных пионов: свежих — видимо, утром их принесла в ванную Кэт. Знакомый запах, он добавлял спокойствия, как и рутинные действия, — словно всё в норме, в порядке. Лайя умела удерживать себя на плаву и собиралась сделать это в очередной раз. Если понадобится, она высушит слёзы феном и будет улыбаться до боли в челюсти, но никто не увидит, что фундамент внутри неё дал трещину, даже Влад.

༻⋆⋆⋆༺

Поездка Лайи в клинику доктора Кёрнера была запланирована на три часа дня по североамериканскому восточному времени или в двенадцать по тихоокеанскому. Наверное, Влад был не очень хорошим мужем, поэтому поставил себе напоминание на телефоне, чтобы не пропустить. Лучше так, чем забыть вовсе, как он уже успел сделать.

Влад очень хотел сейчас оказаться там, это было бы правильно, к тому же он видел вчера в глазах Лайи на секунду мелькнувшую грусть — реакция на слова о его забывчивости. Разумеется, у них может случиться ещё огромное количество совместных выходов, однако этот почему-то казался таким важным. Чувство было такое же, как тогда, когда он упустил первый шаг Адель и её первое слово.

Однако что-то исправить уже стало невозможным, Влад только думал, что нужно было поменять билет в Сиэтл, перенести встречу с аудиторами на вечер, отменить все сегодняшние совещания. Однако он в очередной раз выбрал не то, что действительно важно. Всё же ему предстояло многому в жизни научиться, если он хотел выстроить с женой нормальные отношения, сделать брак по-настоящему счастливым. А Влад хотел. Чем больше времени он проводил с Лайей, чем больше слов они говорили друг другу, тем сильнее это осознавал. Рядом с ней забывалась скорбь, растворялось горе, с ней можно было пытаться стать опять счастливым.

Сегодня Влад размышлял о любви, жене, правильности всего происходящего почти шесть часов — от взлёта самолета в аэропорту Вашингтона до его посадки в Сиэтле. Да, он продолжал любить Элис — искренне или просто по привычке, либо даже и то, и другое одновременно. Однако когда с ним была Лайя — эти чувства будто забывались, притуплялась тоска, даже собственная вина немного уменьшалась, не так сильно колола где-то между рёбрами. С Лайей было проще, легче внутри, пусть иногда и до бесконечного тяжело и сложно, непонятно и страшно, как он сам признался ей накануне.

Вместо того, чтобы смотреть предварительный отчёт внутренних аудиторов перед встречей, Влад придвинул ближе свой ноутбук и открыл браузер, набирая запрос:

«Лайя Бёрнелл, инстаграм».

Ссылка на нужную страницу была первой, и Влад кликнул по ней, не задумываясь. В социальной сети Лайя была под отцовской фамилией, а Владу хотелось бы, чтобы она везде стала Уолтер. Попросить изменить? Глупо, словно он мальчишка, которому нужно самоутверждаться, — а ведь Лайя подобного не хотела рядом с собой.

Теперь в Инстаграм стало на одно фото больше, и Влад его открыл, чтобы рассмотреть получше, — боже, как глупо, словно сталкер, разглядывает её снимки, а лучше бы смотрел вживую. Но Влад оправдывал себя тем, что сейчас между ними почти три тысячи чёртовых миль.

Лайя была безупречна. Она стояла на крыльце клиники, уставленном горшками с фиолетовыми цветами, в белоснежном платье длиной чуть ниже колен и с высоким воротником-стойкой. Влад невольно усмехнулся, довольный, ведь Лайя скрывала именно его поцелуи. Её волосы были идеально уложены, как и всегда, но Владу больше нравилось иначе: когда она растрёпанная, страстная, настоящая, когда не держит маску.

Влад смотрел на жену долго, на её идеальное лицо с едва заметной улыбкой — как и полагается, на то, как её тонкие пальцы сжимают край муляжа чека — символ той суммы, что будет передана на нужды клиники. Рядом с Лайей стоял Итан, управляющий фондом, возле него — девушка Дженни, помощница. Только до этих двоих Владу не было дела: как они выглядят, смотрят, что будут делать там, — только она одна.

Означало ли это чувства? Что-то кроме сумасшедшего желания, почти помешательства, что-то, что Влад всеми силами отрицал и гнал от себя где-то в глубине души? Сейчас он мог назвать себя чёртовым счастливчиком: у него идеальная жена и прекрасная дочь, у него успешный бизнес, а ещё пост мэра почти в кармане. О чём мечтать? Вернуть умершего человека? Но это нереально — не лучше ли жить сегодняшним днём, наслаждаться им настолько, насколько это возможно?

Можно — и нужно — было вернуться к делам, однако Влад уже вводил другой запрос, а затем листал изображения цветов, выбирая те, которые ещё не привозил курьер для Лайи. Затем взял телефон, набирая номер своей помощницы:

— Дениз, будь добра, закажи цветы для моей жены. Сегодня, ближе к пяти, в клинику доктора Кёрнера возле Лэствилла. Белые каллы.

Влад подумал, что они будут прекрасно смотреться с её платьем, и кто знает, вдруг именно сегодня окажется, что он наконец-то угадал.

༻⋆⋆⋆༺

Гвен стояла чуть поодаль, наблюдая за происходившим в клинике, которая помогала людям с расстройством аутистического спектра. Обычный акт благотворительности, ничего особенного, однако он вызвал столько шуму, привлёк такое количество внимания, будто по земле прошёл мессия, а не обычная подстилка, жадная до денег, приехала торговать лицом.

Увидеть лучшее в Лайе Гвен не стремилась, она сделала вывод сразу и не собиралась менять мнение: зачем молодой девочке выходить замуж за человека, который старше её на двенадцать лет, у которого на лбу штамп «убийца»? Чувств Лайя не питала — Гвен видела это — и не скрывала вовсе. Мотив оставался один.

Признаться, Гвен тоже всегда мотивировали деньги. Девочка из Кентукки, которой не повезло родиться среди роскоши и богатства, девочка, которая выгрызала у жизни своё место под солнцем, девочка, которая знала, что никогда не вернётся в занюханный паб, где её лапают пьяные ублюдки. И она смогла, сумела: получить стипендию, стать лучшей на курсе, найти стажировку и вклиниться в фирму. Гвен смогла потопить сильных и сама стать сильнее.

Однако успех требовал высокую цену: одиночество. Отсутствие свободного времени. Невозможность завести даже золотую рыбку, чтобы прийти вечером, сбросить туфли и рассказать, как сильно задолбалась. Вместо рыбки — только бесконечная работа, только непрекращающиеся мысли, как сделать Уолтера лучше в глазах окружающих. И за его идеальность Гвен готова была биться до конца, потому что именно Влад — её счастливый билет, очередная ступень по лестнице ввысь, а его новая жена стала выбоиной, в которую может попасть каблук.

И таких выбоин на её пути было предостаточно, однако Гвен успешно их обходила, перешагивала, перепрыгивала, если нужно. Сколько раз её пытались потопить, уничтожить, убрать с дороги, но она стояла, кусала в ответ ещё сильнее.

Пожалуй, её зубов не хватило лишь на Ноэ Локида, с которым Гвен имела не-счастье столкнуться в самом начале своей карьеры. Этот сукин сын работал на конкурента клиента Гвен, познакомился с ней в баре, где она топила свою усталость в бокалах с виски. Гвен он даже понравился, они переспали пару раз, а потом Локид буквально втолкнул её клиента в центр пиар-скандала. И как же неожиданно было встретить сучёнка, работающего на Уолтера.

Гвен боялась проиграть. Она поймала на удочку крупную рыбу, и если та сорвётся — проще говоря, Уолтер не выиграет в выборах, — то сама она тоже пойдёт ко дну. Именно поэтому Гвен страшилась всех: Локидов, старшего Уолтера, который ей не доверял, Лайи, слишком идеальной, потому что людей с такой безупречной репутацией просто не существует.

Визит проходил по привычному сценарию, но Гвен всё равно следила пристально, будто коршун высматривает свою жертву. Но Лайя жертвой, конечно, не была. Сейчас она, напротив, сияла, находилась в центре внимания. Она общалась с персоналом клиники и пациентами, дарила малышам игрушки, а ребятам постарше — книги. И выглядела такой... хорошей? Гвен хотелось крикнуть «не верю», а фотографы щёлкали затворами, чтобы запечатлеть каждый шаг.

Но это закончилось, Лайя на крыльце получила букет от курьера, стала ещё ярче, и Гвен захотелось закатить глаза. Уолтер вёл себя, как блядский клоун, придурок, влюблённый в мерзкую шлюху. Гвен не могла взять в толк: он понимает, что ей не нужен? Ему нравится выставлять себя идиотом? И не лучше ли в его положении думать о деле, а не играть в пылкого романтика?

Журналисты разбрелись, Гвен изобразила дружелюбие, прощаясь, а сев в авто, набрала детектива Лео Нолана и предложила встретиться. Найти хоть что-то на жену босса стало острой необходимостью — казалось, что только компрометирующие сведения помогут немного успокоиться. Но из доступных лекарств от нервов были только сигареты, и женщина, немного приоткрыв окно, закурила, откинувшись на подголовник.

Лео ответил довольно быстро, и Гвен, не став тянуть кота за известное место, попросила его о срочной встрече. Им никогда не требовались излишние сантименты, болтовня о погоде или дежурные вопросы про дела, и Гвен это ценила — незачем тратить время на прелюдию, будь то работа или секс.

— Я пока в офисе, — ответил детектив, параллельно что-то печатая. — Можешь заехать, но через два часа у меня встреча.

— Я успею, через час буду на месте. — Гвен сбросила, затушила сигарету и нажала на газ, чтобы довольно скоро войти в здание, где располагалось частное детективное агентство.

Лео был привычно зарыт в какие-то бумаги почти с головой. Он лишь поднял взгляд на вошедшего и, поняв, что это Гвен, только слабо махнул рукой, возвращаясь к изучению папки. В его офисе некоторые вещи не менялись: занятой он, не выветривающийся кофейный запах и куча документов.

Гвен по-хозяйски прошлась по просторному помещению, уверенно направляясь к кофемашине на тумбе у окна. Нажала кнопку, чтобы включить, засыпала зёрна, потом глянула через плечо, спрашивая:

— Тебе сделать?

— Да, пожалуйста, — ответил Лео и взялся за карандаш, чтобы что-то записать.

Спрашивать, сколько ему класть сахара и нужны ли сливки, необходимости не было. Офис наполнился негромким гудением и кофейным запахом, а Гвен привалилась к подоконнику, наблюдая за парком через дорогу, в котором кипела обычная жизнь. В ней не было соревнований и рейтингов, задач, число которых увеличивалось день за днём, — там гуляли, читали, ели фастфуд, растянувшись на зелёном газоне и подставив макушки яркому летнему солнцу. Там тявкали псы, гоняя голубей, разбрасывали свои игрушки дети, а вырвавшиеся на каникулы школьники поглощали мороженое и газировку.

Первый стакан наполнился, и Гвен поставила второй, тут же возвращаясь к созерцанию улицы. Хотела бы она изменить свою жизнь? Выйти замуж, родить детей — ведь ей без малого сорок, а часики, как говорится, тикают. Хотела бы готовить ужины по будням и блинчики в воскресенье? Или лучше её привычной жизни ничего нет?

— У тебя что-то случилось? — Лео наконец покончил с очередным делом, отодвинул свои заметки и папку, затем потянулся, поднимаясь из-за стола.

— Лайя Уолтер, — буркнула Гвен, — она три месяца как случилась, и я схожу с ума, потому что на неё ничего нет. Она делает, что ей вздумается, а Уолтер этому потакает. Бесит!

Она схватила успевший наполниться стакан и отхлебнула горячего кофе, а затем подала второй подошедшему к ней Лео.

— Я ничего по ней не смотрел, прости. — Мужчина покачал головой и тоже сделал глоток. — Совсем нет времени. — Он кивнул на заваленную документами столешницу.

— А есть вероятность, что оно будет? Я проверила, как могла, где могла, что могла. Ничего. У неё кристально чистая репутация. Сегодня она обнималась с аутистами, на следующей неделе поедет в дом престарелых. Но я ей не верю, понимаешь? Я задницей чувствую подвох.

— Может, твоей заднице попить седативных? — предложил Лео. — Или взять отпуск.

— Сказал человек, который не был в отпуске... пять лет? Десять?

— Ну, всё, всё. — Лео хохотнул и тряхнул головой. — Ты победила. Гвен, я обещаю, что постараюсь, но, чёрт...

— Я всё понимаю, не объясняй.

Гвен положила ладонь на его плечо, несильно сжала, затем провела ниже, очерчивая мышцы на руке, спустилась к локтю.

— Кстати, про седативные. — Она подалась ближе, продолжила говорить почти в губы мужчины: — Заедешь вечером? С меня вино и не только.

Дёрнула бровями, изогнув губы в усмешке.

Лео усмехнулся в ответ, однако ничего сказать не успел. Со стороны выхода раздался звонок прибывшего лифта, затем шаги, отчего двоим пришлось отпрянуть, пропуская между телами расстояние, достойное называться приличным и деловым. Затем дверь отворилась, впуская невысокую девушку с тяжёлой папкой, зажатой под мышкой, и бумажным пакетом в руке.

— Привет, Вэлл. — Лео развернулся всем корпусом к посетительнице, и та отсалютовала ему термокружкой. — Ты рано, — добавил он, бросив взгляд на часы на запястье.

— Заседание получилось подозрительно коротким, решила не терять времени. — Девушка опустила папку на край не устланного документами стола, что стоял недалеко от входа. — Но если ты занят, то могу подождать.

— Нет, мы уже закончили, — посторонившись, чтобы дать Гвен место для прохода, произнёс Лео. — Я наберу позже?

— Разумеется. — Гвен сделала последний глоток кофе, окинула незнакомку долгим изучающим взглядом от мысков до макушки, поймала приветливую улыбку и дежурно растянула губы в ответной. — До скорого.

Пустой стакан отправился в урну, а женщина покинула офис, постукивая каблуками и не оглядываясь.

— Я не вовремя? — Вэлл неловко закусила губу, через плечо посмотрев на захлопнувшуюся дверь.

— Нет, всё в порядке, — отозвался Лео беспечно, подходя ближе. — Это Гвен, она всегда такая. Не бери в голову. Есть чем порадовать?

— Я принесла пирог, будешь? — Девушка приподняла сверток, который успел немного пропитаться маслом, и засмеялась, а детектив ответил ей тем же.

— Не откажусь. Кофе?

Вэлл кивнула, Лео направился готовить напиток, слушая, как Вэлл начинает говорить по существу их встречи. Под звук её голоса и перемалываемых зёрен вдруг пришла неожиданная идея: попросить знакомую узнать что-то о слишком-идеальной-Лайе-Уолтер для Гвен. Вдруг её совершенство заканчивается где-нибудь в офисе окружной прокуратуры.

— У меня есть личная просьба, — проговорил Лео в паузу, прислоняясь к подоконнику поясницей и упираясь в него ладонями. — Можешь попробовать найти что-нибудь на Лайю Уолтер? Девичья фамилия — Бёрнелл. Подойдет всё — вообще не принципиально, какая информация.

— Я попробую, но не обещаю, — отозвалась незамедлительно Вэлл, подходя ближе и записывая имя в заметки телефона, потом подняла глаза, глядя снизу вверх: — Но взамен у меня тоже будет личная просьба.

— Удиви, — хохотнул Лео и подал девушке стаканчик, а сразу за ним и пакетик сахара.

— У меня два билета на концерт камерной музыки сегодня, но у подруги грипп. Не хочется идти одной, составишь компанию? Кеннеди-Центр, сегодня в восемь.

— Составлю. — Лео улыбнулся, доставая из пакета пирог, что соблазнял одним только ароматом. — Сто лет никуда не выбирался.

༻⋆⋆⋆༺

Едва войдя в свои сиэтлские апартаменты, Влад зажёг свет в холле. За окнами уже сгущались сумерки, и в них яркими точками мигали огни мчавшихся мимо авто. Сейчас как никогда раньше ощущалось одиночество. Влад жил с ним давно, привык и смирился, принял его и заполнял работой, виски, сигаретами, женщинами, к которым ничего не чувствовал. А потом в какой-то момент — Влад сам не заметил и не понял, когда именно, — всё изменилось, жизнь перестала казаться пустым сосудом. И теперь, находясь здесь в тишине, он чувствовал, как же сильно ему не хватает рядом человеческого тепла.

Проходя вглубь квартиры, Влад бросил на диван пиджак и портфель, ослабил галстук, прошёл в сторону кухни, чтобы налить себе немного виски. Губы тронула улыбка: Лайя бы обязательно сделала замечание и напомнила про врача и его блядские рекомендации, словно их кто-то когда-то слушал. Откуда в ней взялось столько заботы? За что она ему? Только нужно признать, Владу это нравилось, хотелось ощущать это постоянно, особенно сейчас, после тяжёлого и долгого дня.

Алкоголь коснулся стеклянных стенок стакана, и Влад, захватив пачку и зажигалку, направился к большим окнам, что транслировали жизнь мегаполиса. В пентхаусе не было балкона и возможности просто впустить в помещение ночной воздух, однако в удовольствии покурить Влад себе не мог отказать. Сделал глоток из бокала, затем опустил его на столик, поджёг сигарету, зажав фильтр губами, и крепко затянулся, наблюдая за городом. Тот жил без пауз и остановок, гудел, шумел, искрился, залив Пьюджет-Саунд беспокойно расплёскивал воду, и дождь накрапывал. А Влад думал, как же хочет быть дома — не просто в помещении, скрытый от мира стенами и крышей, а именно дома, где ждут, скучают, где, возможно, даже любят.

Сделав очередную затяжку, Влад достал из кармана брюк телефон, чтобы позвонить жене. На другом конце Америки уже было довольно поздно, а подожди он ещё немного — звонок будет равен возможности потревожить сон. Однако внимание привлекло и отвлекло сообщение от Гвен, и Влад сразу же перешёл по ссылке в нём. Это была статья о сегодняшнем визите в клинику. Сигарета коснулась пепельницы, взамен ей мужчина подхватил стакан с виски и, сделав пару шагов в сторону, опустился в кресло.

В текст Влад вчитывался не сильно, пробегал мельком, зная, что пиарщица наверняка постаралась, чтобы всё было в лучшем виде. Больше интересовали фото, которые он тут же принялся рассматривать — жадно и с восхищением, словно мальчишка. Впрочем, на свою новую жену он часто смотрел именно так. И всё же Лайя была королевой. Как она держалась, как подавала себя — это заслуживало, как минимум, уважения. Влад помнил страх в её глазах в день аварии, вселенскую усталость на лице после приезда к ним домой ФБР, тот затравленный взгляд во время свадьбы и даже безразличие ко всему на свете в первую брачную ночь. Но когда нужно, она брала себя в руки и сияла ярче всех бриллиантов.

Можно было подумать, что фотограф постарался на славу, запечатлевая девушку, но не будь она той, кем являлась, наверное, снимки бы вышли иными. Её улыбка согревала Влада даже здесь, по прошествии часов и за много миль, когда за спиной в стёкла барабанит дождь и завывает ветер. Лайя везде выглядела заинтересованной, но главное — искренней. Здесь в ней не было надменности, ужимок, только внимательность и рядом с персоналом, и ещё больше — с детьми. На фото Лайя рисовала с ребятами яркими красками, совершенно не боясь испортить белоснежное платье, она вместе с ними смеялась, о чём-то говорила. А на последнем фото маленькая девочка крепко обнимала Лайю за шею.

Почему-то именно на ту фотографию Влад смотрел дольше всего. Именно в ней была вся Лайя, вся её суть. Всё настоящее, что часто скрывалось за привычным образом девушки из высшего общества, когда нельзя позволить себе ни лишнюю улыбку, ни смех, когда нужно оставаться безэмоциональной картинкой, но правильной с точки зрения устоев. Но здесь это растворилось: улыбается шире положенного, в уголках глаз блестят капельки слёз, волосы чуть примяты детскими ручками. Не для камер, не для громких статей, не для гонок, выборов — от сердца. Это чувствовалось даже через холодный экран.

Теперь Влад был рад, что не поехал в клинику. Нет, он хотел увидеть Лайю такой вживую, улыбаться вместе с ней, слушать, что она говорит, но тогда бы забрал это внимание себе, с действительно важного перетянул на свои рейтинги, которые не стоили драгоценной помощи.

Влад сделал пару глотков из бокала, откинув голову на спинку кресла. Смакуя дорогой виски, сосредотачиваясь на ощущениях тепла, которое расходилось по горлу, а затем и телу. Расслабляясь после прошедшего дня, что начался слишком рано и окончился неизменно поздно. А затем решительно поднялся на ноги, намереваясь пройти в спальню. Скинуть наконец строгий костюм, принять горячий душ и лечь в постель, чтобы набраться сил перед новым забегом, что точно не будет проще предыдущего. Но Влад привык и другой жизни не хотел — разве что несколько дополнительных часов в сутках, чтобы посвящать их семье.

Решение окончательно оформилось в голове: он должен жить дальше, по-настоящему, не оглядываясь на прошлое, не мечтая его исправить и вернуть назад. Жить ради Адель и себя тоже, отпустить груз вины окончательно, шагнуть решительно, не оставляя приоткрытой дверь в тайную комнату, а ещё лучше — избавиться от неё вовсе. Мало убрать фотографию со стола в кабинете — это, по сути, ничего не изменило, потому что всё осталось внутри, в душе, сердце или записанное в ДНК. Но, конечно, не вырвать с корнем, не раздавить любовь к Элис, просто научиться любить и другую — Лайю. Любить так, как она заслуживает, а это явно не сложно — в ней было всё, что заслуживало любви.

Влад уже хотел набрать номер жены, чтобы сказать не только то, что должен, но и что чувствовал: он скучает, он хочет быть рядом, он желает спрятать лицо в её волосы прямо сейчас, втянуть запах, прижать к себе крепко, ощущая покой. Это всё по-настоящему, это искренне, хотя временами казалось, что подобные чувства не для него, они утекли куда-то в канализацию и никогда не вернутся обратно.

Лайя Влада опередила, прислав сообщение, которое мужчина незамедлительно открыл.

От кого: ЛайяВложение: 10 штук.

Влад ожидал, что Лайя продублировала фотографии со своей поездки в клинику, однако те отказались совершенно другими, лучше во сто крат — на них она была с Адель. Они кривлялись в зеркало, позировали в одинаковых шляпках, ели пирожные, перепачкав кончики носа белым пышным кремом. Его девочки, его счастье, то, ради чего действительно стоит жить. Никакое прошлое этого не стоит, пусть даже так сильно любимое, — настоящее и будущее гораздо важнее.

Следом пришло видеосообщение, которое Влад тоже открыл:

— Привет! — Лайя была без макияжа, в шёлковом халате, сидела на постели Адель, прислонившись спиной к изголовью. — Мы уже собираемся спать, но ты, наверное, ещё работаешь, поэтому хотим пожелать спокойной ночи хотя бы так.

— Я скучаю, папочка! — Адель тоже вклинилась в кадр, широко улыбаясь. — Мы купили сегодня шляпки! И нарисовали картину! А когда ты вернёшься?

Лайя засмеялась, притягивая девочку к себе ближе, поглаживая по волосам, потом целуя в висок.

Проходя в спальню, Влад запустил видео ещё раз. Затем ещё, ещё и ещё. И понял, что оно — теперь его самое любимое. Момент счастья, зацикленный в двадцати трёх секундах, которые можно проигрывать снова и снова, наполняясь безграничным теплом. Он полюбит, он совершенно точно полюбит, потому что Лайю невозможно не полюбить. Он избавится от прошлого: и от вещей в комнате, и от мыслей в голове, что бесконечно тянут назад. И он попытается делать Лайю и Адель счастливыми, каждый день, они этого достойны.

Влад нажал на кнопку видео-вызова, и Лайя сразу же ему ответила. Она улыбалась, продолжала обнимать его дочку, перебирая пальцами прядки её волос. Глядя на них двоих, хотелось плакать от счастья — на экране телефона было так мало, но одновременно запредельно много.

— Папочка! — Адель придвинулась ещё ближе, улыбаясь, как самая яркая звёздочка. — Привет, папочка!

Они говорили почти целый час, и это время рассеивало мелкой пылью по ветру все свалившиеся проблемы, переживания, страхи. Теперь Владу казалось, что он может всё. А после он засыпал с чёткой уверенностью, что точно готов начать новую жизнь, в которой не будет вечной скорби и тоски о непоправимом.

Уверенность не рассыпалась мелкими крошками и на утро, она лишь окрепла, а затем стала ещё сильнее — после того, как Влад ещё лёжа в кровати включил видео с Лайей и Адель. Нужно быть полным придурком, чтобы цепляться за то, чего давно нет, особенно когда рядом, на самом видном месте, недостающий кусочек пазла. Влад размышлял об этом весь день в короткие перерывы между делами, весь вечер, когда ужинал с деловым партнером, однако пропускал его слова мимо. Думал и в зале ожидания в аэропорту, и сев в самолет, и в те недолгие минуты, когда отрывался от экрана ноутбука, чтобы нажать на веки в попытке снять напряжение в глазах.

И Влад, конечно, невольно сравнивал Лайю и Элис, пусть совершенно этого не хотел, не считал правильным. Если не считать внешнего, они были совершенно разными. Элис, несмотря на звёздный статус, всегда недоставало истинных манер. Она громко смеялась, привлекала слишком много внимания — неправильного — представлялась сама, протягивая руку. Лайя же на людях сохраняла холодность, и все её действия были отражением книг по этикету.

Что ещё Владу нравилось в новой жене — забота. Лайя делала это ненавязчиво: укрыв пледом, привезя ужин, напомнив, что нужно сходить к врачу. Элис же, напротив, чаще принимала подобное от мужа. Тогда ему казалось, что это нормально — такова их зона комфорта, — но теперь вдруг стало ясно, что игра в одни ворота — не лучший вариант.

Последнее, о чём думал Влад — вернее, всеми силами пытался не думать, — это взаимоотношения с Адель. Изначально ему было очень страшно познакомить дочь с Лайей. Он не знал, как правильно это сделать, как объяснить ребёнку, росшему в безусловной любви к мёртвой матери, что чужая женщина займёт это место. Влад так и не решился сказать, что Лайя — его жена, не нашёл в себе сил, боясь разочаровать Адель. Просто уверил её, что какое-то время у них будет жить хорошая девушка, а девочка уже сама придумала сказку про принцессу.

Влад не ожидал, что они станут близки. Напротив, морально был готов к взаимному игнорированию или ссорам, но теперь, сидя в самолете, в очередной раз пересматривал совместное видео дочери и жены, задавался вопросом, какой матерью была бы Элис. Хотелось верить, что самой лучшей, только здравый смысл был упрям. Элис сразу обозначила, что не будет заниматься ребёнком в полной мере. За три месяца до рождения у них был подписан контракт с няней — Кассандрой Блэк, а сама будущая мама изучала предложения о съёмках, чтобы громко вернуться в мир кино. Влад не осуждал и не настаивал, пусть был недоволен, ведь даже его мать — чёртова ледяная глыба — почти перманентно находилась рядом в первые годы жизни. Элис же манили яркие огни голливудских холмов и слава.

Прозвучало объявление, что самолет заходит на посадку, и Влад мотнул головой, будто разгоняя мысли, заблокировал телефон, а через пару часов уже вошёл в квартиру в Вашингтоне. Намерение перечеркнуть прошлое не рассеялось за часы в небе.

План был простой: собрать вещи Элис в коробки, которые заказала помощница вчера вечером, а консьерж оставил у двери, затем передать курьерской службе, что отвезёт их в арендованный склад. Просто выбросить Влад не мог, оставлять в своей жизни — больше не хотел. Затем родные Элис при желании заберут себе, когда прилетят из Бостона, а он сделает здесь ремонт, превратив комнату в гостевую, а соседнюю, в которой они с Лайей провели одну — но явно не последнюю — страстную ночь, можно сделать их спальней.

Пиджак и портфель остались внизу, взамен им Влад подхватил ещё не собранные коробки и решительно пошёл на второй уровень апартаментов. Боялся передумать? Безумно, но повторял себе, что всё делает правильно, а психотерапевт точно может им гордиться. Опустив картон на кровать, Влад закатал рукава рубашки, а затем осмотрелся, решая, с чего правильнее начать: сколько же в спальне всего было — целая жизнь. Больно? Разумеется, однако он глушил это чувство мыслями о светлом будущем, где счастлив. Можно было бы кому-то делегировать тяжёлое бремя, но на подсознательном уровне Влад знал, что должен сделать это сам. Потому что именно он оставлял здесь эти вещи на протяжении пяти лет; именно он иногда часами сидел в комнате, полной призраков счастья, которые высасывали из него желание жить, взамен наполняя тоской; именно он не мог отпустить, хотя время для этого давно пришло.

Взгляд зацепился за коробку из клиники — самое сложное, однако Влад наклонился, берясь за выемки, подхватывая ношу с пола, затем опуская на сиденье кресла. Снял крышку, а сердце замедлилось, начало пропускать удары, дыхание спёрло, воздух вокруг загустел. Он должен, как бы ни было больно и сложно, он должен.

Одежда, которую Элис носила в больнице, косметичка, распечатанный сценарий, телефон. Влад трогал все вещи бережно, будто они — очень хрупкие и не имеющие цены. Рассматривал в солнечном свете, зная, что делает это в последний раз. Будто прикасался к коже любимой женщины, гладил её волосы — прощался.

Пальцы коснулись холодной гладкой обложки, и Влад извлёк из коробки ежедневник. Первой эмоцией было удивление: Элис предпочитала пользоваться календарём в телефоне, который заполнял её менеджер, к тому же сам он никогда не видел у жены этого блокнота.

Влад открыл первую страницу. Вверху значилась дата:

«1 августа».

Все графы были исписаны таким знакомым почерком с завитками на заглавных буквах. Ровным, аккуратным, без единой помарки. Не разбирая слов, Влад смотрел на строчки несколько минут, а затем, присев на край кровати, начал читать:

«Сегодня я поняла, что беременна...»

Дневник. Влад держал в руках дневник Элис и знал, что читать не должен, однако не мог с собой ничего сделать, потому что это было не просто блокнотом — последние девять месяцев её жизни и, возможно, ответы на его вопросы, которые давно некому задать.