Глава XXII. Ящик Пандоры

Утро Влада началось с весёлых визгов Адель на первом этаже и осознания, что он проспал впервые за долгие годы. Вечером не включил будильник, забыв, не убрал беззвучный режим телефона, который ранее помог хотя бы на пару дней отвлечься от дел, — но чувствовал себя наконец-то отдохнувшим и со свежей головой, словно кто-то начистил её до блеска изнутри.

Влад сел в постели, потягиваясь и разминая спину, взялся за трубку, брошенную на прикроватную тумбочку перед сном и державшуюся на последнем десятке процентов заряда. Куча пропущенных и писем, напоминание, что у него встреча через полчаса, а после обеда — интервью с местным телеканалом.

Глубокий вдох, потому что первое желание — запаниковать. Влад знал, на что шёл, оставляя дела на двое суток, и сейчас ни о чём не жалел. Он отбросил в сторону одеяло, натянул джинсы и рубашку, затем написал помощнице, что встречу нужно перенести на другой день, как и все последующие на сегодня, — теперь в офис можно не ехать. Журналистов отменить не выйдет, Влад знал, — пусть и очень хотелось, но студия располагалась в Лэствилле, поэтому проблемы особой не было. И на финал нужно будет наведаться в штаб — выглядело, в общем, не сильно критично.

Влад формировал список дел в голове на автомате, пока умывался и параллельно отвечал на почту. Времени на долгие сборы не было, наверняка Адель привёз отец, а значит, нужно спуститься и поздороваться, да и дочку встретить, потому что соскучился он просто до безумия за прошедшие дни.

Влад вышел из спальни, сунув телефон в задний карман, и заметил, что по лестнице уже спускается Лайя. Видимо, её тоже разбудила Адель, но девушка в своих сборах оказалась немного быстрее. Пока Влад думал, окликнуть жену или нет, она достигала нижней ступени, и ему не оставалось ничего, кроме как начать свой недолгий путь в одиночестве.

— Лайя! — Адель заметила мачеху и кинулась к ней. — Я так по тебе скучала! — её ручки сомкнулись в искренних объятиях, она прижалась крепко-крепко и улыбалась с той непосредственностью и радостью, которые присущи только детям.

— Я тоже скучала, цветочек, — Лайя улыбалась в ответ, гладя девочку по голове, потом кивнула свёкру, что подошёл ближе с чашкой кофе, вырученной Кэт: — Доброе утро, мистер Уолтер.

— Зови меня просто Бэн, милая, — ответил он приветливо.

— А по мне ты не скучала? — Влад тоже достиг первого этажа дома, Адель взвизгнула ещё более радостно и через мгновение была на отцовских руках.

— Сильно-сильно, папочка, — она уткнулась носом в его щёку, но тут же отодвинулась, морщась: — Ты колючий.

— Прости, — Влад поцеловал дочку в лоб, протянул руку отцу для приветствия. — Уже поздно, но, может, останешься с нами на завтрак? — предложил он, отпуская Адель, которой срочно нужно было стоять на ногах.

— Да, можно, — Бенджамин кивнул. — К тому же, у меня к тебе есть разговор.

Влад нахмурился, кивнул в сторону обеденной зоны, где Кэт быстро накрывала на стол, и они двинулись туда, оставляя Лайю и Адель наедине.

— А что в пакетах? — поинтересовалась девочка, которая горела не только энергией, но и любопытством, ухватившись за руку Лайи, и они пошли в сторону дивана.

— Покупки. И подарок для тебя.

— Для меня? — Адель, словно маленькая звёздочка, зажглась ещё сильней. — Я хочу посмотреть! — она ловко запрыгнула на диван и с интересом заглядывала во все пакеты, однако ничего не доставала.

Лайя опустилась рядом, нашла две бирюзовых упаковки с логотипом «Тиффани», затем протянула Адель.

— Выбирай. Или можешь оставить себе оба, — она улыбнулась, однако в душу внезапно забрались недружелюбно скребущие кошки.

Лайя привыкла воспринимать Адель только как ребёнка Влада. Их двое: отец и дочь, одно целое, которое нельзя разделить, и больше никого. Была и вторая часть картинки: Адель и Элис, несчастная малышка и мёртвая мать. Это было просто, понятно, не требовало каких-то дополнительных рассуждений и мыслей. Но сейчас Лайя вдруг осознала, что на самом деле их трое: Влад, Элис, Адель. Их было трое раньше, они и теперь оставались втроём. Их нельзя разделить, потому что без одного не было бы другого. А она...

А она — лишний сегмент, пятое колесо, просто замена, потому что так нужно для имиджа. Она не станет любимой женой и матерью, останется фикцией и фальшивкой. Хотеть не равно любить или хотя бы чувствовать, а то, что было в Париже... Оно останется в Париже, где-то затерянное между этажами Эйфелевой башни и старинных домов.

— Какие красивые! — Адель справилась с упаковкой, открыла коробочки и рассматривала кулоны, переливавшиеся на ярком свету, что пробирался в комнату через панорамные окна.

— Помочь тебе примерить? С какого начнёшь? — Лайя решительно заткнула свой внутренний голос.

Адель приложила пальчик к губам, задумавшись, смотрела внимательно, выбирала вдумчиво и была такой смешной и милой. Хотелось её обнимать и называть чудом, но Лайя сложила руки на коленях, будто не имела на это никаких прав.

— Этот, — девочка указала на подвеску в виде цветка. — А сердечко тебе, — улыбнулась немного застенчиво, а затем сказала: — Мы будем с тобой как подружки.

Все мысли Лайи вмиг унеслись тёплым ветром — слова, простые, но до бесконечного важные, ударили по ледяной корке на сердце. И теперь хотелось плакать от счастья и снова — обнимать маленькую девочку, которая уже не в первый раз так искренне готова была делиться.

Лайя достала украшение и осторожно застегнула на шее падчерицы, пока та придерживала волосы. Потом надела себе — кулон оказался чуть ниже ключиц — спросила, нравится ли.

— Так красиво, — Адель потрогала бриллиантовое сердце. — Покажем папе?

— Конечно, там как раз Кэт накрыла на стол.

— Папочка! — девочка рванула в другой конец комнаты, спеша разделить свою радость. — Посмотри!

Лайя направилась за ней, вскоре заняла своё место, и они завтракали под отвлечённые разговоры — как будто бы нормальные, настоящие, не выдуманная картинка для заголовков газет. Однако непонятным зудом между лопаток ощущался неуют или предчувствие грозы, пусть на небе пока не было ни облачка — только яркое солнце, предвещавшее лето. Но словно что-то произошло за считанные минуты, что прошли от момента, когда спустились в гостиную, до этого самого мгновения, когда у Адель упала ложка.

Кэт тут же материализовалась в столовой и подала чистый прибор, но девочка уже не хотела есть и, отодвинув тарелку, убежала в свою комнату.

— Мы тоже тебя оставим, — Влад посмотрел на жену, а она отчётливо прочитала на его лице озадаченность.

— Да, хорошо, — кивок в ответ, затем взгляд в мужские спины, что стремительно удалялись, а после и вовсе скрылись в кабинете.

Влад сразу же кивнул отцу в сторону кресла, сам сел за стол, сплетая пальцы в замок. Сейчас как будто-то чего-то не хватало — фотография с Элис стояла столько лет, неизменно сосредотачивая на себе взгляд, а теперь сделалось пусто. Но Влад знал, что не должен возвращать её обратно: можно помнить, однако стоит продолжать жить, а не лелеять безжизненное прошлое в фоторамке за стеклом.

До завтрака отец успел сообщить, что водителя грузовика наконец-то нашли. Взяли вчера на границе Пенсильвании и Огайо с кучей наличных, а к вечеру уже доставили в Вашингтон.

— Там сложная схема, куча подставных лиц, — Бенджамин почесал переносицу, задумчиво глядя на полки за спиной сына. — Но шеф полиции намекнул, что заказчик — мэр Лэствилла.

Влад шумно выдохнул, сжал пальцами виски, упираясь в столешницу локтями. Не случайность, как он и думал. Но как быть дальше? Как найти правосудие — в подобных ситуациях редко есть доказательства, позволяющие упечь виновных за решётку.

— У тебя на него что-то есть? — Бенджамин взял со стола пачку сигарет, тут же выуживая одну, а сын подал ему зажигалку.

Мгновение — кабинет наполнился сизым дымом. А ещё через миг его стало больше — Влад тоже закурил и кивнул, давая ответ на вопрос.

Отец учил его всегда играть честно, не опускаясь до подставков или тёмных дел. Однако всегда оговаривался, что ситуации бывают разные, и не ему судить или осуждать. И теперь Влад думал, та ли это ситуация, когда можно вытолкнуть игрока с поля.

В предвыборной гонке за пост мэра Лэствилла расклад был простой. Шесть кандидатов, где лидировали двое: сам Влад и Кристофер Маккензи, по предварительным данным они имели по тридцать процентов голосов. Вплотную шёл Дэвис, что хотел переизбраться на второй срок, — его вес в этой игре составлял тоже не мало, более двадцати процентов избирателей. Другие делили между собой остаток и не были страшны.

С появлением Лайи интерес к Владу лишь рос, и, конечно, это было угрозой. Избиратели — люди редко постоянные и преданные. Лэствилл любил политику, наблюдать за борьбой, он сосредоточил в себе людей не бедных, которые знают правила игры и возможные призы, — поддержать нужно обязательно правильного человека. Многие ставили на молодого и успешного, который теперь ко всему мог похвастаться прелестной женой. Почему она, юная принцесса, его выбрала? Наверняка за добродетель, которую будет нести в массы сама, — это правильно, это ценно, именно так заложили в умы, передавая из поколения в поколение, и плевать, что прячется в их шкафах.

— Целью был ты, — Бенджамин замолчал на мгновение, затягиваясь и тут же выпуская из приоткрытых губ дым. — Убрать с дистанции, ты слишком популярен в последнее время.

— Это точно? Лайя стала случайной жертвой?

— Да. Избавляться от неё слишком опасно, она — твой высокий рейтинг, будем честными.

Влад задумчиво покрутил сигарету между пальцами.

— Сам знаешь, смерть иногда интереснее жизни. Её гибелью тебе только добавили бы очков. Сейчас все сочувствуют, переживают. Даже в твой штаб приносили цветы и открытки — я был, конечно, удивлён.

— Ага, — Влад кивнул. — Очень мило, но лучше бы без этого.

На это его отец лишь развёл руками — произошедшее уже не исправишь, и без того хорошо, что не имело тяжёлых последствий.

— Так что у тебя на него? — мужчина подался вперёд и сделал новую затяжку.

— Немного грязи, Гвен нашла на него компромат. Наркотики и шлюхи, это может испортить моральный облик, но ничего особо серьёзного.

— Мне не нравится эта девка, — Бенджамин покачал головой, — я ей не доверяю. Но всё равно хорошо.

— Она отлично работает, — парировал Влад. — Мы это обсуждали с тобой, меня всё устраивает.

— Ладно, — раздражённо, словно отмахиваясь от мошкары, всплеснул ладонью. — Что будешь делать?

— Я не знаю, — Влад ответил абсолютно честно. — Нужно подумать, — он покрутился в кресле, разглядывая остатки сигареты, словно там мог появиться ответ, затем посмотрел на отца: — А что бы сделал ты?

— Я — это я. Ты сам должен принимать решения.

Иногда Влада это злило просто до бешенства. Он просил советов, а в ответ получал лишь «думай сам, решай сам, это твоё дело, это твоя ответственность». Может, это было правильно, однако иногда очень сильно хотелось переложить важное на чужие плечи — особенно, когда казалось, что его собственные уже не выдерживают.

— Мне нужно подумать.

— Правильно, — Бенджамин улыбнулся. — Подумать — всегда отличное решение.

༻⋆⋆⋆༺

После обеда всё вокруг затянуло серой пеленой ливня, и Лайя, включив в своей маленькой мастерской свет, перебирала незаконченные холсты, не зная, с чего начать. Однако глаз не цепляло ничего — блёклое, неинтересное, скучное. Но и новых идей не было — разве что Париж, но дождь ему совсем не соответствовал. Для Парижа нужна яркость, сочные цвета, много солнца.

Свежий холст оказался на мольберте. Лайя всегда любила перво-наперво рисовать карандашом — это как будто давало шанс на ошибку, позволяло быть неправой. Пусть многие считали, что грифельные наброски для слабаков, ей они всегда придавали уверенности. В этот раз Лайя тоже взяла карандаш в руку. Покрутила, намечая в воздухе линии, — картинка оживала в голове.

На самом деле, Лайя не была уверена, что это стоит рисовать. Как-то слишком: откровенно, глупо, чересчур. Но чёрный кончик коснулся полотна, намечая мужской силуэт со спины. В конце концов, всегда можно его стереть, будто не было, да и не узнает Влад об этом никогда: столько времени прошло со дня свадьбы, а он, всегда занятый и погружённый в дела и мысли, даже не подозревал, что в доме есть целая мастерская. Или знал, но глубоко плевал на этот факт.

Лайя продолжала выписывать плавные линии, игнорируя необходимость одежды — решила обойтись без неё, давая волю своей фантазии. Выходило... отлично? Она наслаждалась процессом рисования своего мужа, не боясь быть кем-то замеченной: сам мужчина покинул дом ещё до обеда, так стремительно, что даже не попрощался, а Адель и Кассандра уехали на праздник, несмотря на разразившуюся непогоду.

Было что-то сакральное в том, как Лайя изображала — мысленно трогала — мужчину по памяти, что-то настолько интимное — почти как секс. На этой мысли девушку кинуло в жар, и она даже расстегнула верхнюю пуговицу шёлковой рубашки. Нет, она же не будет об этом думать. Снова. Про его руки, пальцы, язык. Про крепкое тело, про красивые ноги, подтянутую задницу, которую рисовала прямо сейчас.

Когда с карандашным наброском было покончено, Лайя отошла на шаг. В обнажённом мужчине даже сейчас отлично узнавался Влад. Изгибы его тела, профиль, упавшая на лоб прядь волос. Рука, сжатая в кулак, а выше — выступающие вены. И как хотелось их коснуться, очертить пальцем, поднимаясь вверх, сжать плечо, сильно, впиваясь ногтями в кожу и оставляя отметины, а дальше спуститься на грудь, царапая...

«Нет, нет, нет!» — Лайя затормозила себя, не готовая углубляться в фантазии. За часы, проведённые в США она уже сто раз пожалела о сказанных Владу словах, будто случившееся в Париже ничего не значит. Значит, как оказалось, очень многое для неё значит. Их поездка перевернула всё, сломала привычные устои, теперь нужно жить иначе, но как именно — Лайя не знала.

Сейчас уже глупо что-то менять: я передумала, я хочу попытаться сделать наш брак настоящим, ты мне не безразличен. Всё это казалось таким сложным, что Лайя устало сжала пальцами виски и опустилась в кресло возле окна, за которым продолжал хлестать ливень.

Крупные дождевые капли безжалостно смахивали с цветов лепестки, устилая ими газон, а тучи только темнели, грозно нависая над землёй. Они будто пытались предсказать беду, вносили в душу ещё больше беспокойства — хотелось укутать во что-то плечи, пусть в доме было тепло.

Лайя снова посмотрела на холст на мольберте: нужно добавить цвета. Чёрный и немного ярких мазков, нарочито небрежно, словно не стараясь, будто безразлично — Лайя отчётливо представляла результат и готова была взяться за масло и мастихинСпециальный инструмент, использующийся в масляной живописи для смешивания или удаления не засохших остатков красок, очистки палитры или нанесения густой краски на холст.. Она поднялась, потёрла ладонями предплечья, думая, не подняться ли наверх за кардиганом.

Однако и мысли, и дальнейшие действия прервал шум из гостиной, что проникал в мастерскую через приоткрытую дверь. Сначала громкий хлопок, после строгий голос Кассандры:

— Адель! Немедленно остановись и объяснись! Ты знаешь, что неприлично уходить с праздников, не прощаясь?!

— Нет! — выкрикнула в ответ девочка. — Отстань от меня!

— Адель!

— Отстань!

— Я расскажу о твоём поведении отцу!

— Отстань! — снова повторила Адель, а после раздались быстрые шаги по коридору.

— Ты пачкаешь грязной обувью полы! — няня, судя по всему, шла следом за убегающей девочкой, и Лайя, набросив на холст простыню, выглянула, впечатывая в девушку строгий взгляд.

— Что произошло? — она скрестила руки на груди и заметила лишь, как падчерица закрылась в своей комнате.

— Адель решила, что можно ни с того ни с сего уйти с праздника, — Кассандра отчаянно скрывала рвавшееся наружу раздражение.

Её в последнее время злило буквально всё: капризная девчонка, которой бездумно потакают во всём; хозяйка, что вечно смотрела с надменностью, будто чем-то лучше её самой; даже коллеги, ведь они в один голос твердили, как здорово, что мистер Уолтер снова женился. Кэт продалась за какие-то жуткие бусы, подаренные, как Кассандре казалось, абсолютно не в тему, Мартин — за идиотские книжки. Разве может такая, как эта чёртова сука, делать что-то искренне? Игра, просто игра, чтобы задержаться в доме подольше.

Пожалуй, только мистер Уолтер заслуживал любви, но и он попал под чары ведьмы — это тоже злило, хотелось схватить его за плечи, тряхнуть хорошенько, раскрывая глаза. Но у Кассандры не было на это права — только безвольно смотреть, как он рушит свою жизнь, опуская к ногам неправильной женщины цветы, подарки, время.

Кассандра не удостоилась больше фраз и взглядов, хозяйка дома лишь цокнула, развернулась, сделала пару шагов по направлению к детской и осторожно постучала.

— Уходи! — крикнула Адель, и в её словах очень явно слышались слёзы.

— Это я, цветочек, — Лайя нажала на ручку и заглянула внутрь, но при этом не нарушая границ. — Можно мне войти?

— Нет, уходи! — девочка лежала на кровати, отвернувшись и свернувшись в клубочек, словно маленький котёнок, которого обидел огромный мир. Её плечи дрожали, и Лайе так больно было от этого. — Не хочу тебя видеть! Хочу, чтобы ты ушла от нас! Уходи!

Девушку словно ударили под дых. Адель успела стать для неё источником тепла и света, а теперь гнала прочь, снова заставляя кровоточить внутри пустоту. Проще всего было уйти, успокоить себя горячим чаем, отвлечь рисованием или книгой, или просто бесцельно листать каналы, читать новости в интернете. Но Лайя не хотела сдаваться и оставлять её одну в большой комнате, которая из-за ливня сделалась очень тёмной.

— Я тебя чем-то обидела? — Лайя прислонилась к дверному косяку и сделала проход немного шире, чтобы лучше видеть девочку. — Может быть, ты расскажешь, что произошло, и я смогу помочь?

Адель громко всхлипнула и ничего не ответила, только обхватила себя ручками, кутаясь в невидимый кокон от всех. Лайе оставалось лишь гадать, что случилось и как помочь.

— Адель, — голос негромкий, чтобы не спугнуть, не сделать хуже, — что бы не произошло, я точно не хотела тебя обидеть. Ты чудесная девочка, и я очень ценю тебя, слышишь?

В ответ — тишина. Тягучая, оглушавшая, делавшая больно и скручивавшая всё внутри в тугой узел. Она длилась бесконечность, а Адель не отвечала — тихонько плакала, не готовая открыть своё маленькое сердце.

— Ты утром сказала, что мы подружки, — осторожно проговорила Лайя, когда по ощущениям прошли световые годы. — А друзья всегда должны делиться, и хорошим, и плохим. Можно, я войду, и мы поговорим?

Адель повернулась и села, размазывая по щекам слёзы, а у Лайи разрывалась на клочья душа. Такой маленький человек, беззащитный перед миром, но открытый ему. Кто мог причинить ей боль?

— Можно, — наконец ответила девочка, и Лайя, не давая ей изменить решения, быстро прошла в комнату и опустилась на постель.

— Расскажи мне, что случилось, — пальцы девушки осторожно пробежались по покрасневшему лицу малышки, утирая солённые капли.

— Ты моя мачеха, — прошептала Адель и опять всхлипнула. — У тебя с папой будут новые дети, а я поеду в школу и буду там одна, — слёзы снова покатились по щекам, ещё более горькие, чем прежде.

— Кто тебе такое сказал? — Лайя придвинулась ближе, забираясь на кровать с ногами.

— Он перестанет меня любить, — миг, и девочка захлёбывалась в рыданиях, её подбородок дрожал, и вся она тряслась. — Я не хочу, не хочу, не хочу...

— Маленькая моя, — обхватив Адель за плечи, Лайя крепко прижала её к себе, — маленькая моя девочка, — гладила по волосам, пыталась утереть слёзы. — Кто, кто тебе сказал такую глупость? Кто, малышка?

Адель не отвечала, продолжая плакать, так горько, что это, казалось, может потопить планету.

— Твой папа любит тебя больше всего на свете, — шёпотом произнесла девушка, — слышишь? Больше всего. Он никуда тебя не отпустит, ни в какую школу. Кто тебе это сказал, котёнок?

Медленно, но верно Адель успокаивалась и затихала. Её рыдания перешли в тихие всхлипы, она уже сама вцепилась пальчиками в мокрую от слёз рубашку Лайи, прижималась к ней, ища защиту, поддержку, успокоение. А девушка тихонько продолжала уверять её в отцовской любви, снова и снова повторяя одни и те же слова, пытаясь развеять всякие сомнения.

В какой-то момент, совсем измученная, Адель опустила голову на колени мачехи и задремала. Лайя боялась дышать, не то что шевелиться. Она только набросила на ноги девочки покрывало, защищая от холода, и сидела тихо-тихо, чтобы не потревожить лишним вдохом.

Но беспокойный сон Адель был не долгим. В очередной раз дёрнувшись, словно от кошмара, она открыла глаза и захныкала — всё ещё оставалась маленькой девочкой, которой нужны забота, ласка и любовь. Шепча успокаивающие слова, Лайя опять обнимала малышку, готовая закрыть собой от любой беды. Сейчас она не думала о собственных чувствах, о словах, которые задели за живое, — лишь бы она больше не плакала, не расстраивалась, не боялась.

— Я бы хотела, чтобы у меня была мама, — тихо-тихо произнесла Адель, когда успокоилась окончательно, и посмотрела на свои ладошки. — У всех есть...

Лайя попыталась сглотнуть ком, который застрял посреди горла и только рос, бесконечно рос в размере, заставляя сердце стучать с бешеной силой. Это было ещё одним ударом, тычком между рёбрами, оживающим демоном переживаний, сомнений, страхов. Но сейчас она не имела права ненавидеть Элис или ревновать, желать, чтобы память первой жены Влада улетучилась из этого дома, давая ей самой возможность быть важной и нужной.

Элис всегда будет жить: в Адель, в её глазах и душе; во Владе, в его сердце и мыслях. И дело вовсе не в месте, они могут переехать хоть на другой континент, она всё равно останется невидимым, но важным для двоих призраком.

— Я не знала твою маму, — Лайя постаралась выключить свои чувства, она должна сделать это ради Адель, — но думаю, что она очень тебя любила. Была очень доброй и красивой, как ты.

— Я тебе покажу! — девочка вдруг резко вскочила на ноги, подбежала к столу и достала с нижней полки небольшой сундук розового цвета.

Лайя молча наблюдала, как Адель пытается справиться с замком, но не спешила помочь — это тайна, секрет, слишком личное для малышки, нельзя нарушить и вероломно вторгнуться. Наконец-то у Адель получилось, она вернулась, ставя сундучок на кровать, и достала из него несколько фотографий, которые тут же протянула Лайе. Три фотоснимка: свадебный, портрет и карточка из роддома, где Элис держит маленький комочек. На первых двух девушка была счастлива, лишь на последнем как будто уставшая и потухшая, но Лайя теперь хотела рыдать от беспомощности и боли, потому что ей нет в этом сундучке места.

— Очень красивая, — Лайя растянула губы в улыбке, а на деле отчаянно пыталась не пустить на волю слёзы. — Ты на неё похожа, цветочек.

— Я её не помню, — забрав снимки, Адель вздохнула, совсем как взрослая, и снова спрятала их в свой тайник, как самую большую ценность. — Моника сказала, что ты моя мачеха, — она посмотрела на Лайю внимательно, почти испытующе. — Ты новая жена папы, и теперь всё будет, как хочешь ты.

— Адель, — начала Лайя, надеясь, что сможет подобрать верные фразы, — «мачеха» — это просто слово. Как «дядя» или «тётя», как «дедушка». Понимаешь? Я знаю, что в сказках они злые, но так бывает не всегда. Посмотри в окошко.

Девочка послушно обернулась, глядя, как по стёклам хлещут остервенелые капли.

— Там дождь, — констатировала факт она.

— Всё верно. «Дождь» — это тоже слово. Он может быть холодным, с грозой, когда гремит гром и хочется спрятаться под одеяло.

— Я не люблю грозу, — Адель забралась обратно на кровать и прижалась щекой к девушке, а та ответила объятиями.

— Но дождь может быть другим, — продолжила Лайя. — Он может быть тёплым, во время него может светить солнце, а потом на небе появится радуга. Помнишь, мы с тобой пошли гулять в такой?

— И искать радугу, — улыбка озарила маленькое личико. — А потом Кассандра пожаловалась на нас папе.

Лайя засмеялась, и провела ладонью по спутавшимся волосам девочки, а сразу после потянулась к тумбочке за расчёской.

— Он не сильно разозлился, мы же были в дождевиках. То, что я называюсь твоей мачехой, не значит, что я буду обижать тебя, Адель. Это не мешает нам дружить и вместе гулять. И от этого любовь твоего папы не становится меньше. Ты — самое дорогое, что есть в его жизни.

— Правда?

— Конечно, — Лайя к этому времени успела заплести девочке косу. — Ты всегда будешь его маленькой принцессой, и никто этого не изменит.

— Моника сказала... — опять начала Адель, теребя край своего платья.

— Разве важно, что сказала какая-то Моника? Разве я обижала тебя хотя бы раз, милая?

Девочка повернулась и отрицательно помотала головой.

— Ты хорошая, — она вдруг обняла Лайю и спрятала личико на плече. — Я бы хотела, чтобы у меня была такая мама, — добавила едва слышно. — Мы бы всегда были вместе. И пекли кексы, как Аманда и её мама.

— Я бы тоже хотела себе такую дочку, — Лайя говорила и чувствовала, как щиплет в глазах. Внутри смешалось много разных чувств, все они искали выхода, свободы, готовы были вырваться солёным океаном. — Аманда — это тоже твоя подружка? — наконец, спустя очередную вечность девушка немного отстранилась, а Адель кивнула ей в ответ. — Хочешь, я с тобой испеку кексы? Завтра. Поедем утром в магазин, купим красивые формы. Хочешь, цветочек?

— Очень! — девочка просияла, и даже ливень словно стал не таким холодным и злым. — А ты умеешь?

— Нет, — Лайя рассмеялась, — но вместе мы точно справимся. Пойдём, — она поднялась и протянула руку, — я хочу тебе кое-что показать.

Адель охотно ухватилась за ладонь девушки, смахнула со щеки не успевшую высохнуть слезинку, а затем они вместе вышли из детской и миновали остаток коридора, пробираясь к заветному для Лайи месту — её мастерской. Едва оказавшись внутри, Адель восторженно ахнула, подходя ближе к холстам на полу.

— Это всё нарисовала ты? — она осторожно коснулась покрытого золотистой краской подсолнуха, пока Лайя передвигала в угол мольберт.

— Да, я люблю рисовать.

— Так красиво... — Адель ходила по комнате, разглядывая картины, иногда трогая, задавая вопросы. — А ты сможешь нарисовать меня? — спросила, когда изучила всё, что хотела.

— Конечно, — Лайя подошла к ней ближе и присела на корточки. — Я сделаю всё, что ты хочешь, только бы ты улыбалась.

— Не рассказывай папе, что я плакала, — тихонько попросила Адель, доверчиво глядя в глаза. — Он расстраивается, если я плачу, а я не хочу, чтобы папа грустил.

༻⋆⋆⋆༺

Влад кивнул девушке, что наложила на его лицо обильный слой пудры, принял из рук другой пиджак — ещё тёплый, только что отпаренный, чтобы не было ни одной складки, способной испортить идеальный вид. Затем до раздражающего энергичный парень с синими волосами закрепил на лацкане микрофон, а первая девушка, оставив грим на столике, вернулась, чтобы поправить волосы.

— Если вам будет интересно, — она похлопала длинными ресницами, как будто смущённо прикусила губу, проводя расчёской, — меня зовут Адалин, — затем что-то быстро сунула в нагрудный карман пиджака Влада, — и моя работа на сегодня окончена.

Влад только нахмурился, невольно отклонившись назад, но ответить не успел — даже «Иди на хрен, Адалин» — в двери влетела Гвен, громко матерясь в телефонную трубку. Пиарщица приветственно отсалютовала стаканом с кофе, что-то прошипела, а затем сбросила вызов, подходя ближе и рассматривая своего босса оценивающе.

— Выглядишь на удивление хорошо, — заметила она, — а затем вытащила всё из того же кармана листок, на котором оказался записан номер, и покачала головой. — Только через мой труп, — она безжалостно смяла записку и сунула в свою сумку, запивая это действие тройным эспрессо, потому что меньшее уже не помогало.

— Я даже не знаю, что там, — Влад соскочил с высокого кресла и одёрнул пиджак. — Но можешь оставить себе.

— Отдам её боссу, — Гвен глазами поискала гримера в толпе других работников телестудии, однако не нашла и наплевала. —Ты готов?

— Насколько это возможно.

— Почему без жены?

— Ты специально игнорируешь её имя? — буркнул Влад и бросил взгляд на часы, проверяя оставшееся до эфира время.

— Готовность пять минут! — выкрик означал, что пора занять своё место перед камерой.

— Поговорим позже, — вытащив из кармана телефон, мужчина перевёл его в режим полёта, а Гвен лишь согласно кивнула и, сделав последний глоток кофе, осмотрелась в поисках урны.

Влад был свободен через полтора часа, ответив на вопросы, часть из которых уже была затёрта до дыр. Однако нужно повторять это снова и снова и улыбаться шире, чтобы голосовали именно за тебя. Больше обещаний, больше громких фраз, никакой скромности — напоказ даже самые мелкие благие дела. Проиграть нельзя — слишком много сделано, слишком много пройдено.

Первым делом Влад стёр с лица чёртову штукатурку. Он ненавидел эфиры, ненавидел пудру, что сыпали на лицо тонной, и она щекотала в носу. Однако сам выбрал путь, следовательно, нужно терпеть и напрягать челюсть, чтобы улыбка казалась настоящей.

Гвен ждала на крыльце под козырьком, сунув руки в карманы плаща и переминаясь с ноги на ногу. Она смотрела, как капли падают в лужи, лишь увеличивая те в диаметре, — и ливень, судя по сереющему низкому небу, не планировал прекращаться.

Едва выйдя из студии, Влад раскрыл зонт, Гвен юркнула под купол, и они вместе направились к авто мужчины. В салоне Влад первым делом переключил кондиционер на обогрев, потёр друг о друга ладони, раздумывая, как правильно построить разговор. Но от Гвен не должно быть секретов — её работа, в конце концов, нелицеприятное превращать в конфетку.

— О чём ты хотел поговорить? — пиарщица облегчила задачу, на ходу печатая сообщение.

— Дэвис, — одна фамилия, произнесённая с таким отвращением, словно в тарелку вместо пасты наложили слизней.

Гвен оторвалась от экрана и вскинула брови в немом вопросе.

— Отец сказал, что он был заказчиком аварии.

— Я думала, что это Маккензи, — пиарщица заблокировала трубку и бросила в недра сумки, так и не ответив собеседнику. — Но сути не меняет. Что думаешь делать? Доказательства есть или только слова?

— Только слова, и вряд ли будут, — Влад потянулся в сторону задних сидений, чтобы взять портфель и тут же выудить из него пачку. — Давай опубликуем компромат, — он достал сигарету, затем предложил Гвен, и она тоже взяла одну.

Они по очереди прикурили, опустили стёкла, чтобы прогонять из салона дым и стряхивать на мокрую землю горький пепел.

Влад думал весь день, о том, как поступить. Говорят, честность — лучшая политика, однако если под угрозу ставят жизнь близкого — стоит ли держаться собственных принципов? Он решил, что нет. Пусть поступок будет низким, недостойным — плевать, Лайя заслужила быть отомщённой. Оставалось только надеяться, что месть не станет открытым ящиком Пандоры.

Гвен решению откровенно удивилась. Долго молчала, только затягивалась, глядя прямо перед собой, ведя внутренние диалоги. Затем задала только один вопрос:

— Когда?

— В ближайшее время. Это первое. Второе. Лайя хочет заняться моим благотворительным фондом. Нужно объявить об этом.

— Перекрыть тему? — хмыкнула Гвен. — Умно. Я подумаю, как лучше смиксовать, и пришлю завтра фотографа. Но в один день нельзя, обе новости должны быть на первых полосах.

— Я завтра не могу, — Влад покачал головой, — у меня важные встречи в офисе.

— Послезавтра? — телефон Гвен снова вернулся на свет, и она теперь быстро стучала пальцем по дисплею, записывая задачи.

— Не знаю, могу посмотреть расписание.

— Я сама, — женщина сделала последнюю затяжку, а затем выбросила оставшийся фильтр в лужу. — Так, план действий. Делаем фото, пишем статью...

Влад утвердительно кивнул.

— ... объявляем, какие проекты она ведёт. Как тебе Ирак? Съездит туда с гуманитарной миссией...

— Гвен... — явное предостережение, голос окрасился сердитыми нотами, которые не сулили ничего хорошего, если продолжить.

— Шутка, — Гвен подкатила глаза и хохотнула, — расслабься. Лучше всего сработают дети.

— Может быть, мы спросим Лайю, чем она захочет заниматься?

— Давай для начала делать то, что лучше для твоего имиджа, а потом уже развлекать скучающую девочку, ладно? — пиарщица раздражения не скрывала. — Понимаю, что у тебя медовый месяц и вторая молодость, но держи, пожалуйста, себя в руках.

— Блядь, Гвен, — Влад ударил ладонью по рулю, — ты не видишь берегов? Оставь при себе свои мысли и работай.

Женщина шумно выдохнула, сосчитала до пяти, растянула губы в улыбке. Уолтер всё ещё оставался её боссом, а значит, она должна слушаться, даже если он не прав. Гвен изначально думала, что новая жена станет отличным инструментом в её руках, можно будет дёргать за нити, будто она — просто марионетка, управлять, однако всё шло не по плану. Складывалось впечатление, что Влад пляшет под дудку стервы, совершенно позабыв, ради чего вообще затевалась эта свадьба.

— Разумеется, — Гвен превратилась в роутер дружелюбия, — прости. Я посмотрю все программы и дам рекомендации, а Лайя, — наконец назвала девушку по имени, — выберет то, что ей понравится.

Влад одобрительно кивнул, тоже беря в руки телефон.

— Сейчас позвоню Итану, попрошу выслать мне список. Ты на машине? Встретимся в штабе? И закажи обед по дороге, будь добра.

Вообще-то Влад планировал вернуться домой, поужинать с семьёй, побыть примерным отцом и мужем — не на словах, не для прессы, улыбаясь фиктивно, а по-настоящему. Почитать Адель книгу, выпить с Лайей вина, сидя на террасе и глядя на дождь. Но когда погружаешься в дела, вынырнуть сложно, особенно учитывая, какое количество успело накопиться. А ещё мысли, они роились в голове, гудели хуже потревоженного улья, мешали работать. Но Влад продолжал и снова был отличным политиком, идеальным кандидатом, но, как всегда, никудышным отцом и мужем.

Он вернулся лишь ночью, когда дождь почти затих, только мерзкой изморосью стучал по дорожке и крыше, так и норовя нырнуть за воротник. Войдя в дом, Влад смахнул с пиджака холодные капли и двинулся по коридору направо. Забросил в кабинет свой портфель, но задерживаться там не стал — ни курить, ни продолжать работу — сразу вошёл в комнату Адель.

Девочка, конечно, спала, Влад и не ждал иного, но всё равно должен был к ней заглянуть, поцеловать в лоб, поправить одеяло и сказать, как сильно любит. Эти минуты были самыми драгоценными в его днях, самыми важными, несоизмеримыми ни с чем.

Подойдя ближе, Влад понял, что девочка в постели не одна, в первый момент нахмурился, недовольный тем, что Кассандра уснула рядом с его дочерью, но недовольство быстро сменилось удивлением: рядом, подложив под щёку ладони, сопела Лайя. От шагов рядом она дёрнулась, резко села в кровати, шумно выдыхая.

— Это я, — прошептал Влад, подходя к дочери. — Прости, что разбудил.

Лайя сонно потёрла глаза, ещё не до конца осознавая, где она и что произошло. Повернувшись, посмотрела, как Влад бережно укрывает Адель, как гладит по волосам, оставляя поцелуй на лбу. От этой картинки было так хорошо внутри — она не лгала сегодня маленькой девочке, отец и правда любит её больше всего на свете и всегда будет любить.

Спустив ступни на пол, Лайя поднялась и подхватила лежавшую на подушке книгу. Они провели с Адель весь остаток дня вместе. Сначала девочка перетрогала всё в мастерской, попробовала рисовать всеми красками, восторгаясь каждым действием. Затем Кэт приготовила по просьбе Лайи пиццу — и они ели на диване, включив на полную громкость мультфильмы. Это было неправильно, но девушку мало подобное волновало. А после собирали пазлы, играли в настольные игры — всё, что хотела Адель. Вышло слишком насыщенно, и Лайя отключилась во время чтения сказки вслух.

— Ты снова поздно, — девушка покачала головой, когда они вышли в коридор.

— Заехал в штаб и потерялся во времени, — вздохнул Влад.

— С тайм-менеджментом у тебя явные проблемы, — Лайя слабо улыбнулась и побрела в сторону лестницы. — Пойдём, — она на секунду оглянулась, — покажу, где находится спальня, а то снова перепутаешь её со своим священным кабинетом.

Влад расслабленно засмеялся, в секунду сократил между ними клочки расстояния и подхватил Лайю на руки — так легко и просто, словно она ничего не весила. С громким «Эй», Лайя ухватилась за его крепкие плечи, но тоже не сдержалась и хихикнула.

— На кабинет у меня сегодня не осталось сил.

— Я вижу, — девушка вмиг погрустнела, проводя ладонью по щеке Влада. — Выглядишь очень уставшим.

— Много дел. По выборам и вообще. Почему в сутках не тридцать часов? — мужчина начал подниматься по ступенькам.

— Что это? — спросила Лайя, почувствовав кончиками пальцев что-то инородное на коже, прищурилась, пытаясь рассмотреть в почти полной темноте.

— На лице? Наверное, пудра, я был сегодня на телевидении.

— Ла-а-адно, — протянула девушка, хмурясь, но тут же прогоняя из головы всякие дурацкие предположения и воспоминания о красной помаде Саманты Фостер.

Влад достиг верхней ступени, шагнул в холл второго этажа, но Лайя сейчас не ощущала тех обречённости и страха, какие были в ночь после свадьбы, когда он тоже нёс её на руках. Сейчас всё было иначе, даже они сами как будто стали другими.

В спальне Влад осторожно опустил жену на постель и сел рядом. Улыбнулся — пусть в темноте это было едва различимо, но Лайя чувствовала. Сейчас пришла пора желать друг другу доброй ночи, но так много хотелось сказать: спросить про фонд, рассказать о беспокойствах Адель, просто остаться ненадолго рядом. Однако эта усталость во взгляде Влада, она не позволяла Лайе его держать.

— Спасибо за доставку, — она улыбнулась, поглаживая скулы с уже заметной щетиной.

— Обращайся.

Пара секунд тишины. Влад потянулся к девушке. Хотел оставить поцелуй на макушке, почти ничего не значащий, на уровне машинального, но передумал и поцеловал её по-настоящему. Нежно, долго, чувственно, лаская своими губами её, поглаживая пальцами лицо. Потому что это действительно много значило, это шло из души — искреннее желание, почти необходимость.

Лайя отвечала Владу охотно, подавшись ближе, опустив веки, чтобы чувствовать. Пальцы запутались в его волосах, дыхания смешались между собой, и так хотелось продолжать это до бесконечного. И они продолжали, целуя снова и снова, раз за разом, не в силах прекратить — словно в этом сакральный смысл, цель мироздания. Жадные друг до друга, словно губы — единственный глоток в пустыне, словно последняя капля нектара, словно дальше наступит пустота и забвение.

Но Влад отстранился, ощущая, что ещё немного — и они перейдут черту. И он хотел рвать в клочья, разрушать этот рубикон, быть близко настолько, что запредельно, однако не мог рисковать и остаться потом ни с чем.

— Доброй ночи, Лайя, — мягко произнёс он, и девушка в ответ улыбнулась, благодарно, искренне, снова коснулась лица мужа, провела от виска к подбородку, а потом поцеловала, но в этот раз совсем коротко.

— Доброй ночи, Влад.