Глава 9

Я проснулся не от света и не от желания жить — просто Кристина хлопала дверцей холодильника. В пижаме. Моей. Она была ей велика, как будто с неё можно было сшить ещё одну Кристину. Я не шутил — она была до неприличия худая. Кожа, кости и взгляд, в котором спят демоны и шепчут молитвы.

— Ты не работаешь сегодня? — пробормотал я, вытирая лицо о подушку. Хотел поцеловать её, но пересохло во рту.

— Я взяла выходной, — пожала плечами. — Можно?

Она всегда спрашивала «можно». Как будто я был хозяином её времени. Как будто у нас не демократия, а проклятая монархия, где я — король с разбитой печенью и пустым холодильником.

Я не стал лезть с вопросами. Она готовила яичницу, пела что-то себе под нос. Как будто ей хорошо. Как будто мы не на дне, а в отпуске на юге Франции.

Но что-то в ней было странное. Неулыбчивое внутри. Она часто исчезала. Уходила «на смену», но приходила без запаха больницы. Без усталости в плечах. Без чужой боли на лице. Только с бутылкой вина или шоколадом. Как будто она была на спа-процедурах, а не в реанимации.

Я начал думать. А это, знаешь ли, опасное дело.

Через два дня я собрался. Надел что-то чистое. Умылся. Даже побрился — хотя это дало мне внешность потерянного студента, а не мужчины, у которого был секс в душе и пицца на завтрак.

Я пошёл в больницу. Ту самую, где, по её словам, она «работает». Сказала: "кардиология, седьмое отделение".

На седьмом меня встретила медсестра с лицом булыжника.

— Ищу Кристину... Ривер. Она здесь работает, — выдал я легенду.

— У нас такой не работает, — сказала она, не моргнув. — У нас лежит пациентка с таким именем. Но посетителей к ней не пускают.

Меня как ушат холодной воды окатило. После двух бутылок вина и дурацкой веры.

— Подождите, что значит — пациентка? Она дома говорит, что работает.

— Молодой человек, вы ей кто?

Я не знал, что ответить. Любовник? Парень? Очередной идиот, которого она дурачит, пока сдаёт анализы?

Я ушёл. В голове шумело. То ли от кофе, то ли от ужаса.

Вечером я ждал её, как ждут весну в городе без отопления.

И она пришла. Вошла, как будто ничего не произошло. В руке — апельсины и вино. Улыбка. Поцелуй.

— Устала, — сказала. — Ты как?

— Нормально, — ответил я. — А как в больнице?

Она не моргнула:

— Как всегда. Смерти, кофе и холодные стены.

Я не знал, кто из нас сходит с ума. Или, может, мы оба. Вдруг она — привидение? Или актриса? Или просто умирает, а я ей как отпуск перед концом.

Но я не стал спрашивать.

В ту ночь мы легли спать вместе. Я держал её за руку и слушал, как она дышит. И впервые за долгое время хотел, чтобы утро не приходило.

Я не спал. Лежал, смотрел в потолок, как будто на нём должен был появиться ответ.

У неё рак? Это была первая мысль. Вторая —мне все еще хочется с ней спать. Что теперь — жалеть? Или наоборот? Подключить нежность, стать добрым, заботливым, начать варить бульоны и гладить по голове?

Кристина спала рядом. Дышала тихо, сжимая подушку. Я прислушивался. Как будто если дыхание собьётся — я пойму: это правда. Что она больна. Что её скоро не будет.

Но всё было ровно. Слишком ровно.

Утром я вёл себя как идиот. Молчал, пил кофе. Неудачный, как обычно, но теперь — плевать.

Кристина разлила себе мюсли в чашку, села напротив.

— Что случилось? — спросила.

— У меня в башке зоопарк, — сказал я. — Пьяные бегемоты, драные попугаи и клоун с ножом.

— Это из-за меня?

Я посмотрел на неё. Она выглядела спокойно. Без маски. Просто человек. Тонкий, как спичка. Глаза — синие, будто слишком светлые. Как будто выгорели.

— Я был вчера в больнице, — сказал я. — Искал тебя.

Она положила ложку. Медленно. Как в кино.

— Ты не должен был туда ходить.

— Я не люблю, когда мне врут. А ещё не люблю, когда за моей спиной играют в Шерлока Холмса. Но, видишь ли, это не мешает мне делать и то, и другое.

— Я не врала, — сказала она. — Просто не всё говорила. Это разные вещи.

— Нет. Это одно и то же, — отрезал я. — Особенно когда ты живёшь у человека, ешь его сосиски и спишь в его кровати.

— Сосиски были вчерашние.

Я усмехнулся. На секунду. Потом снова сжался внутри.

— У тебя рак?

— У меня был рак, — ответила она. — Сейчас не знаю, что у меня. Может, ремиссия. Может, отсрочка.

Она смотрела спокойно. Как будто говорит о налогах. Или о погоде.

— Почему ты здесь?

— Потому что мне хотелось быть живой. А с тобой я чувствовала себя живой. Пусть не всегда чисто. Пусть не всегда красиво. Но — живой.

Я выпил кофе залпом. Горький, как плевок в душу.

— А я чувствовал себя нормальным. А теперь снова чувствую себя собой.

— Это плохо?

— Это честно.

Мы молчали весь день.

Она не ушла. Я не выгнал. Просто стали временно чужими. Как две квартиры в одном доме — рядом, но никто к другому не заходит.

Вечером я попытался выкурить сигарету. Меня вырвало. Смешно, правда? Я, который пил водку на голодный желудок и закусывал похмелье кефиром из позавчера, не смог выдержать одну сигарету.

Кристина подошла. Села рядом. Положила руку мне на плечо.

— Давай займёмся сексом? — спросила, глядя в стену.

Я посмотрел на неё.

— Ты серьёзно?

— А что? Секс всё проясняет. Или всё рушит. Иногда — и то, и другое.

Мы пошли в спальню.

Она разделась молча, как будто выполняла ритуал. Я не разглядывал — не хотел. Но руки сами помнили её тело. Губы находили знакомые места.

Мы занимались сексом тихо. Без стонов. Без слов. Как будто пытаясь нащупать хоть что-то настоящее.

Я двигался в ней, а сам пытался почувствовать — не исчезнет ли она. Не растворится ли прямо подо мной, в воздухе. Как мираж.

После — тишина.

Она лежала рядом. Глаза открыты. Как будто боялась их закрыть.

— Ты ведь не собиралась мне говорить? — спросил я.

— Нет, — ответила она. — Я никому не говорю. У меня вообще никого нет. Только ты.

— А почему я?

— Потому что ты тоже один.

Часа в два ночи я пошёл на кухню. Включил свет. Нашёл последнюю бутылку вина. Налил, выпил. Глоток был кислый, как вина Анны.

Я вдруг вспомнил её лицо. То сообщение. Она ведь правда ждала. Правда надеялась. А я не пришёл. Не потому, что стал сильным. Просто потому, что устал.

Анна была красивой. Горячей. Я помнил, как она стонала, выгибалась, кусала губы, когда была на грани. Но я не помнил, чтобы она хоть раз слушала меня, когда я молчал. Не ныл. Не кричал. А просто — был пустой.

Кристина молчала — но слышала. Вот что странно.

Я лег рядом с ней.

Кристина спала на спине, руки поверх одеяла. Как покойница.

Я не мог уснуть. В голове крутилась одна и та же мысль:

Если она исчезнет — что тогда?

А потом другая:

А если нет?

И от обеих становилось хреново.

Наутро я проснулся оттого, что её не было. Опять.

И снова не знал — это обычное исчезновение или последнее.

Но на подушке была записка:

"Ушла на пару часов. Не бойся. Ты мне нужен."

Я взял эту бумажку, аккуратно сложил и положил в коробку, где когда-то хранил презервативы.

Их там больше не было. Только бумажка. И сигарета, которую я не смог выкурить.

Я выдохнул. Впервые за долгое время.

Это было больно. Но честно.

Пришло сообщение. Не от неё. От Анны:

«Ты ублюдок. Ты сказал, что придёшь. Ты пообещал. Я ждала. Я сидела в том номере, в чёрном белье, на той самой кровати. Три часа. А потом — просто уехала. Больше не пиши. Никогда.»

Я читал это и чувствовал, как что-то сжимается внутри. Как будто кто-то медленно выжимал из меня всё, что осталось человеческого.

Анна...

Ну и пусть. Ушла. В очередной раз. Только теперь — по-настоящему.

— Кто это? — Кристина стояла в дверях. Волосы растрёпаны, губы покусанные.

Я не ответил. Просто убрал телефон. Не потому что хотел что-то скрыть.

А потому что не видел смысла.