Глава 5. Гром среди ясного неба

Лэндон ~ Лео

Проснуться было всё равно, что выйти на сцену посреди спектакля, в котором ты играешь главную роль, но ни одну реплику не знаешь. Комната вокруг напоминала выставку из воспоминаний: вещи на своих местах, но будто слегка сдвинуты, как после уборки чужими руками.

Голова была как заполненный бассейн, в котором что-то тяжелое медленно тонет на дно. Пульс отдавался в висках, будто внутри поселился барабанщик, у которого нет чувства ритма, но есть решимость играть как можно громче.

Я приподнялся, медленно, как будто каждый миллиметр тела сопротивлялся движению.

На кресле, подогнув ногу и с головой, свалившейся набок, спал Крис. Волосы торчали в разные стороны, а дыхание было ровным, как будто он был в этой комнате целую вечность. Я смотрел на него и понял: он не просто остался — он, похоже, меня охранял. От мира, от матери, от меня самого.

И тут всплыли кадры. Непросмотренный плейлист из вчерашнего: балкон, голос Ады, прикосновение, Томас, свет, бар, крики, алкоголь, машина.

Всё мелькало, как кадры старого слайд-проектора — без фокуса, но с тошнотворной ясностью.

— Чёрт! — вырвалось из меня криком.

Крис вздрогнул и сразу приподнялся в кресле.

— Ты вспомнил? — спросил он, хрипло, но сразу жёстко. — Наконец-то! — глаза у него были красные от недосыпа.

Я хотел что-то сказать, но слова путались. Я чувствовал, что сейчас, как утро после бури. Всё вокруг спокойно, но внутри развалины.

Господи, — выдохнул я, — я вчера просто...

— Да, просто всё разнёс, — сказал он. — Не дрался, не бился, но уровень разрушений — эмоциональный коллапс.

Я сел, тяжело, как будто гравитация стала персонально злее. Взял стакан воды, отпил, но даже он не спас. И тут, как будто кто-то дёрнул за внутреннюю тревожную кнопку.

— Подожди, —  я резко повернулся. — Сегодня же... приедут бабушка и дедушка.

Крис на секунду замер, потом медленно выпрямился.

— Да, мой дорогой. Именно сегодня. Завтрак с бабушкой Розарией, семейная прогулка, и ты должен быть... ну, хотя бы не пьяным.

— Я не могу выйти к ним в таком виде! — в панике, скорее бормочу, чем говорю.

Крис молча встал, подошёл к кровати, как будто решается на операцию.

— Ты сам не выйдешь, это ясно, — он схватил меня за запястье. — Придётся сделать по-другому.

— Что ты... Крис, стой!

Он уже затащил меня в ванную. Я не сопротивлялся сильно, больше из ощущения, что сопротивление не поможет. Открыл дверь, включил воду.

— Это будет неприятно, но это будет эффективно, — бросил он и... облил меня ледяной струёй из душа, прямо в футболке, прямо с головой.

Я закричал, вцепился в кран, пытаясь закрыть поток, но руки скользили по кафелю.

— Ты ебанулся?! — взревел я, дрожа всем телом. — Это пытка!

— Это воспитание, — спокойно ответил он, — Ты же хотел привести себя в порядок. Вот, ускоренная версия.

Вода стекала по шее, футболка прилипла к груди, мозг от шока наконец снова начал дышать.

Сцена дикая, холодная, но теперь я проснулся. По-настоящему.

Я сел на краю ванны, в домашней футболке, всё ещё мокрый. Вода стекала каплями на плечи, руки были холодные, но я не шевелился. В комнате было тепло, но мне казалось, будто я только вышел из под дождя.

Крис стоял напротив, опершись плечом о дверной косяк. Он молчал, не спешил перебивать, просто смотрел, выжидая. В его взгляде не было ни раздражения, ни жалости. Только тот простой вопрос, который иногда оказывается труднее любого упрёка.

— Ладно, ты проснулся, — наконец сказал он. — А теперь объясни мне: что такого страшного в их приезде? Это же бабушка и дедушка, а не проверка из налоговой.

Я усмехнулся, слабо. Вода всё ещё капала с подбородка, раздражающе ровно, как будто считала секунды.

— Если бы они просто были бабушкой и дедушкой, всё было бы нормально. Но они — судьи. Особенно для отца. Каждый визит словно спектакль с обвинениями. Они не могут отпустить, что он женился на маме. Всё ещё считают, что она «не из того круга», как будто мы живем в XIX веке. И каждый раз, когда они приезжают, выдвигают новые версии, почему семья разваливается, почему бизнес идёт ко дну.

Крис молчит, но в глазах интерес, не сочувствие, а скорее понимание начинает проникать им.

— И мама, — продолжаю, — каждый раз напрягается так, будто от её улыбки зависит, уедут ли они с миром или начнётся новая война. Она не признаёт, что ей больно, но я вижу, как она трясётся перед ними. И вот... каждый раз, она просит меня быть в порядке. В лучшей форме. Чтобы хотя бы ко мне не было претензий.

Я бросил полотенце на край раковины, голос стал хриплым:

— А я не в форме. Я... вчера пытался забыться. И теперь, когда они приедут, мама увидит, как я выгляжу, и я не смогу снова быть её щитом. Это не просто семейный завтрак — это дипломатический саммит.

Крис медленно вздыхает и качает головой. Он уже не просто друг — он в курсе всех уровней этого сценария. И теперь, похоже, именно он будет держать его со мной, чтобы я не рухнул окончательно.

Всё, что я держал в себе годами, вырвалось. Он стоял с полотенцем, молча. Не перебивал. Не пытался сгладить. Просто был рядом. И в этом молчании было то, чего мне всегда не хватало — не сочувствие, а уважение к боли, без попытки её укрыть. Всё, что я ему сейчас говорил, никогда не звучало вслух. Даже мысленно я не формулировал это так честно, так... по-настоящему.

И вот что меня по-настоящему поразило, в прошлой реальности Криса здесь не было. В той, где я сталкивался с приездом бабушки и дедушки один, где мама пыталась спасти лицо с помощью улыбки, где я просто молчал, играл роль, уходил в себя и строил ту самую стену, которая всё время трещала. В той версии он не знал, насколько мне трудно, насколько я ненавижу быть буфером между поколениями, между взглядами, между невысказанными упрёками.

Но сейчас он здесь.

— Знаешь, — сказал я, не сразу, голос низкий, с хрипотцой, — Я никому этого не говорил. Ни разу. Мне казалось, это моя грёбаная обязанность — молчать и держать всё внутри.

Крис усмехнулся, чуть-чуть, и протянул полотенце:

— А теперь у тебя есть тот, кому можно сказать. И я не собираюсь сваливать.

Дом наполнился звуком мотора — ровный, знакомый, как сигнал тревоги. Я только натянул джинсы, ещё влажные волосы слиплись на затылке, футболка прилипает к спине, но времени не было. Крис глянул на меня, коротко — «пора», без слов, и я спустился по лестнице почти бегом.На кухне уже пахло булочками с корицей и мясом — мамины фирменные блюда, которые она всегда готовит перед их приездом. На столе лежали аккуратные салфетки, булочки в корзинке. Ни одного лишнего движения, каждая тарелка как защита от критики.

Входная дверь открылась. Бабушка вошла с прямой спиной, как будто несёт фамильную честь на плечах. Строгое пальто, перчатки, взгляд — всё как по протоколу. Дед следом, с пакетом и тем самым лицом, которое будто говорит: «Я здесь, но не по своей воле».

— С днём рождения, Лео. — сказала бабушка. — Надеемся, ты в этом году будешь вести себя по-взрослому.

— Вот, — дед протянул коробку, завёрнутую в плотную бумагу. — Это... нужная вещь. Посмотри потом.

Я взял коробку, покрутил в руках, небрежно поставил на край стола. Крис рядом хмыкнул, но промолчал.

Отец вышел из коридора, быстро взял их пальто, бросил взгляд на маму, между ними всё уже договорено молчанием. Он провел их к столу, как будто это прием в посольстве, а не завтрак с родными.

Бабушка осмотрела стол, в её лице скользнуло что-то — не критика, но как будто она мысленно поставила галочку: «не идеально».

— Вижу, на кухне у тебя всё стабильно, Тревор, — произнесла она. — В компании бы так.

Мама напряжённо поправила скатерть, словно её голос тоже нужно разгладить.

— Всё в порядке, мы работаем. Меняем направление, адаптируемся, — ответил отец.

— Адаптируетесь? — дед усмехнулся. — Ты изменяешь курс или просто стараешься приукрасить упадок?

— Компания в порядке, — отец продолжает оставаться сдержанным.

Я откинулся на спинку стула, вытянул ноги, демонстративно зевнул.

— Господи, дед, ты как будто из Forbes вылез. У нас всё зашибись, если ты не заметил. Дом — как музей, машины — как у арабских принцев, а ты всё про «упадок». Куда ещё богаче-то?

— А Лео? — бабушка переводит взгляд на меня. — Ты хоть в курсе, чем будешь заниматься? Или всё ещё «в поисках себя», как сейчас модно говорить?

— Я в поисках кайфа, бабуль, — усмехнулся я. — И пока что он не в вашем списке ожиданий.

Крис молча сел рядом, будто готов был включиться, если начнётся буря.

— Я разбираюсь и у меня есть план, — отвечаю, не повышая голоса.

Бабушка чуть улыбается, но это не тепло — это прицельная проверка.

Мама ставит чайник, всё в ней будто трещит, но не ломается.

Весь разговор, как игра с минным полем: красиво оформленное, но взрывоопасное. Я смотрю на отца, на маму, потом на коробку с подарком, стоящую рядом. И понимаю, что сегодня мне придётся быть не просто сыном, а частью семейного фронта, которого они выбрали как щит от всего.

Я сидел за столом, уже почти осушив чашку кофе, старался не смотреть на бабушку, которая по пятому кругу рассказывала, как всё было «лучше в её время». Мама наливала компот, стараясь улыбаться, но каждый её жест был будто подавлением тревоги.

— Вот ты, Марта, — сказала бабушка, откусывая пирожок. — Могла бы поучиться у моей соседки. Её дочь — юрист, при деньгах, с квартирой. А вы всё ещё живёте в мечтах.

Мама опустила глаза, поправила салфетки.

— Мы стараемся, — тихо ответила она. — У нас всё под контролем.

— Под контролем? — дед усмехнулся, подливая себе чай. — Компания трещит по швам, сын без профессии, жена без амбиций. Вместо того чтобы жениться на девушке со статусом, ты, Тревор, тащишь нас в этот... богемный бардак.

— Бардак? — я рассмеялся. — У нас в гараже стоит «Астон», в винном шкафу бутылки по цене вашей пенсии, а вы всё ноете, будто мы в коммуналке. Может, вы просто не в теме?

— И Лео, — бабушка смотрит на меня, — Будешь продолжать «заниматься собой», пока мы все стареем, а твои родители тонут?

Я кладу вилку. Без грома, но твёрдо.

— Я займусь тем, чем считаю нужным. И я прошу: не надо превращать заботу в контроль.

— Ой, заткнись, — бросает она. — Ты ещё рот открыл! Ты с рождения был пустышкой: только ел, спал и делал вид, что умнее всех. А сейчас — вырос в разочарование, которое даже отца переплюнуло.

Я опустил вилку. Хруст корки в моём пироге теперь звучал как сарказм. Ужасно громкий сарказм.

— Я прошу вас, давайте говорить спокойно, — вмешалась мама, — мы пришли поздравить Лео.

— Поздравить? — бабушка усмехнулась. — Он вчера был пьян, как сапожник, ты думаешь, мы этого не знаем?

Я смотрел на неё, и внутри что-то щёлкнуло. Даже не треснуло — отвалилось. Уважение, сдержанность, желание быть тем самым «в порядке».

— А вы когда-нибудь задумывались, что, возможно, проблема не в том, что мы не оправдываем ваши ожидания, а в том, что это только ваши ожидания? — сказал я, вставая из-за стола. — Вы давите на маму, вы унижаете отца, вы превращаете каждый приезд в акт позора. Может, хватит?

Повисла тишина. Секунда и как будто всё замерло.Дедушка взметнулся с кресла, словно подброшенный гневом. Его лицо было напряжено от злости.

— Не смей так говорить бабушке, — сказал он, и прежде чем я успел осознать, его рука, как молния, рассекла воздух. Пощёчина будто гром среди ясного неба.

Я остался стоять, не двинулся и не ответил, щека вспыхнула, но глаза остались сухими. Не было сопротивления. Только тишина и тот взгляд, который, наверное, у меня был уже не один год, но сейчас мой отец его по-настоящему увидел.

Он поднялся. Не стремительно, а так будто бы внутри него раскручивалась пружина, которую никто не трогал десятилетиями. Он прошёл мимо мамы, не сказав ни слова, и встал между мной и дедушкой.

— Хватит, — сказал он. Голос был ровным, но в нём больше не было компромиссов. — Ты можешь не соглашаться. Ты можешь говорить. Но ты не имеешь права поднимать руку на моего сына.

Бабушка прищурилась, как всегда, когда ей что-то не нравится, но отец не отступил.

— Все эти годы я молчал. Ради мира, ради вашего одобрения, ради покоя. Но теперь хватит! Я больше не позволю вам приходить в наш дом и разрушать то, что мы строили годами.

Он повернулся к дедушке, и в этом взгляде не было ненависти. Было только усталое, окончательное решение.

— Если вы пришли сюда, чтобы обвинять нас, лучше бы вы не приходили вовсе.

Мама стояла позади, замерев, будто не верила, что эти слова произнесены вслух. Она не вмешалась, но впервые выглядела как человек, который может выдохнуть.

Я стоял молча и в этом молчании было всё: шок, уважение, облегчение. Отец — тот, кто десятилетиями отводил глаза, теперь смотрел прямо. И не только на них, он смотрел на себя, впервые, честно.

Я повернулся, отодвинул стул и стремительно вышел из кухни. Шаги гулко отдавались по коридору. Мне не было стыдно, мне было впервые спокойно, потому что я не промолчал

Крис пошел следом за мной. Мы вышли из дома быстро, почти бесшумно. Дверь закрылась за нами, а воздух на улице оказался легче, чем внутри, но не потому, что там был холод, а потому что внутри слишком сильно давило напряжение в воздухе. Я впервые за долгое время ощутил, что действительно дышу.

Крис шел впереди, доставая ключи от моей машины, и я даже не возражал, пусть ведёт. Мне хотелось просто ехать. Сесть и позволить дороге увезти нас от всего, что только что произошло.

Когда он завёл двигатель, я взглянул в зеркало на дом, оставшийся позади. Мама всё ещё стояла у окна, но не смотрела на нас. Лишь держала чашку, как будто пыталась так согреться.

Мы тронулись. Машина качнулась мягко, и первые несколько минут мы ехали в полной тишине.

Через некоторое время Крис бросил на меня короткий взгляд, потом рассмеялся. Не громко, но от души.

— Это было... уф, — сказал он. — Я думал, ты просто промолчишь, ради мира, а тут...

Я повернулся к нему, растерянно:

— Ты смеёшься? После всего этого?

— Да, — усмехнулся он. — Потому что, честно — ты сделал то, что мы все хотели сделать. Я в первый раз видел твоего отца таким злым.

Я посмотрел в окно, потом на него:

— А что не так-то? Мы живём в доме, где люстра стоит как машина, у нас бизнес, который кормит сотни людей, и всё равно каждый раз, как будто мы на грани.

Мы тронулись. Машина качнулась мягко, и первые несколько минут мы ехали в полной тишине.Потом Крис, не отрывая взгляда от дороги, сказал:

— Напомню, на следующей неделе приём у Марка Равелли. Наши отцы будут там. Ты в курсе?

Я кивнул, глядя в окно:

— А мистер Филлип уже вернулся в страну?

— Мой отец? Прилетит на днях, — ответил Крис. — Сразу поедет к Марку, как всегда. Всё по расписанию.

— Терпеть не могу эти приёмы, — буркнул я. — Но в этот раз сам буду заключать контракт. Так что отмазаться не выйдет.

Крис усмехнулся:

— И все же, думаю, для моего отца это будет тяжелый вечер.

Я чуть кивнул, мысленно соглашаясь с Крисом, и продолжил сжимать пальцы на руле. На приеме мы будем обговаривать новый порт и Филипп явно не одобрит вторжение на его территорию.

У дома Эвана нас встретил ритм басов. Вечер только начинался, гости собирались, света было много, но всё ещё держалось на той предвкушающей тишине, когда главное впереди.Мы прошли внутрь. Кто-то махнул из кухни, кто-то уже разбирал напитки. Эван стоял у колонок, настраивая звук, но, увидев нас, сразу подошёл.

— Ну? Вы выжили? — спросил он, ухмыльнувшись.

— С трудом, — ответил я. — Только не вспоминай утро.

— А если я напомню ночь? — подмигнул он. — Клуб, танцпол... поцелуй?

Я нахмурился:

— Какой ещё поцелуй?

Крис тут же хмыкнул и сел на край дивана:

— Ты серьёзно не помнишь? Тебя утащила какая-то брюнетка, и минут на десять ты выпал из реальности.

Я замер.

— Я... ничего такого не помню.

— А она придёт сегодня, — сказал Эван, широко улыбаясь. — Мы обещали, что ты снова будешь в форме.

Крис рассмеялся, потом посмотрел на меня с выражением, таким веселым, но сочувственным:

— Да ладно тебе, это же Кайла, — сказал Крис, откинувшись на спинку дивана. — Она уже признавалась тебе в любви в том году, разве ты забыл?

Я засмеялся, но смех прозвучал как-то пусто. Внутри всё сжалось. Не потому что я вспомнил, а потому что ничего не вспоминал, и это было даже хуже.

— Это было после лекции по этике, — добавил Эван. — Ты тогда долго спорил с профессором, и она потом ждала тебя у выхода. Я ещё подумал: «Вот это преданность».

Крис кивнул:

— С тех пор она вроде держалась рядом. Не сильно навязчиво, но явно с намерениями.

— Ну, если намерения включают молчаливое сидение в углу и редкие взгляды, то да, это очень страстно.

Я пожал плечами, стараясь не вспоминать подробности.

— А что тогда было вчера? — Эван подмигнул. — Танцы, громкая музыка, поцелуй... По-моему, ты был весьма увлечён.

— Я был пьян, — сказал я быстрее, чем хотел. — Это не значит, что я... чувствовал что-то.

Крис вдруг замолчал и посмотрел на меня чуть внимательнее:

— А ты ей это сказал?

Я отвёл взгляд. Мысли в голове не складывались. Кайла — знакомая, да. Приятная, наверное, умная, странно тихая. Но не Ада, не та, рядом с которой я хочу быть.

Ада — совсем другая история. С ней будто ток по коже. Она не говорит много, но когда говорит — хочется слушать. Когда идёт мимо — хочется идти за ней. Она не старается понравиться, она просто есть. И этого хватает, чтобы внутри всё переворачивалось.А теперь я сижу тут, в этой комнате, где все смеются, вспоминают, как я вчера «выпал из реальности», и понимаю: я вляпался.

Эван хлопнул меня по плечу:

— Не переживай, она не кусается. Просто скажи, что всё было весело и ты ценишь дружбу. Классическая мужская отговорка.

Крис усмехнулся:

— Только не забудь, что для кого-то "просто весело" — это годы надежд. Не будь мудаком, Лео.

Я сидел на диване, напротив Эвана, чуть опершись локтями на колени. Крис болтал что-то о новой подборке треков, Эван смеялся, периодически поддевая меня:

— Слушай, ты должен поставить тот ремикс, что звучал вчера. Под него ты, кажется, особенно разошёлся.

— Я не хочу об этом думать, — буркнул я, глядя в пол.

И тут раздались лёгкие шаги сзади. Потом я ощутил касание. Тёплые руки обвили меня за плечи и я застыл.

— Привет, любимый, — сказала она и поцеловала меня в щёку.

Кайла.

На секунду в комнате стало тихо. А затем — взрыв.

— Уууууу! Вот это да! — заголосил Эван, хватаясь за живот.

— Опа! А мы тут думали, ты к ней равнодушен! — подхватил Крис, хлопая в ладоши. — «Любимый», ничего себе!

Я сидел, не двигаясь. Щека жгла, взгляд скользнул по комнате, но ни один предмет не возвращал прежней ясности.

Я попытался выдавить из себя что-то:

— Эм... привет...

Кайла мягко улыбнулась и села рядом, положив голову на мое плечо. А внутри у меня всё оборвалось.Щёку будто пронзил ток от её поцелуя, от её голоса, от уверенности, с которой она произнесла эти слова. Я замер, как будто меня прибило к дивану.Я не подписывался на это.

«Любимый»? Серьёзно?

Что-то во мне сжалось, как от холода, хотя вокруг было тепло и уютно. А во взглядах Эвана и Криса горел огонь веселья и поддёвок, как будто они смотрели комедию, а я был главным актёром, не знающим сценария.

Я чувствовал, что теряю контроль над собственным сюжетом. Вчера были пьянство и танцы. Сегодня — поцелуй и титул, на который я не подписывался. А завтра? Что она себе напридумывает?

А теперь, когда Кайла рядом, когда она сидит почти на мне, когда друзья издают восторженные звуки, как будто свадьба уже завтра... Я хочу просто свалить, но нельзя, нужно говорить, объяснить ей и быть честным. Только... как?

Я встал резко, будто меня ударило током.

— Я... сейчас, — буркнул и пошёл в коридор, не оглядываясь.

Туалет был в конце узкой галереи, за облезлой дверью. Я захлопнул её, прислонился лбом к холодной поверхности и выдохнул.

«Что за хрень вообще творится?» Всё валилось, как домино, и я не знал, как это остановить. Я закрыл кран, чтобы заглушить шум, и уставился в зеркало. Лицо было каменное, а глаза пустые.

Стук в дверь. Один. Второй. И потом она вошла.

— Я знала, что ты сбежишь, — сказала Кайла, закрывая дверь. — Ты всегда так делаешь.

— Кайла, — я выпрямился, голос стал жёстким. — Не сейчас.

— А когда? — она подошла ближе, взгляд у неё был спокойный, но напористый. — Ты вчера не был пьяным, Лео. Я чувствовала и знаю это.

Она коснулась моей руки. Я резко отступил.

— Не трогай меня, — я смотрел прямо. — Если я дал тебе повод, то мне жаль. Я не чувствую того, чего ты ожидаешь. Это было ошибкой.

Она застыла.

— Ошибка? Значит, я — просто глюк твоего вечера? Просто так позабавиться?

Я смотрел на неё. В её глазах была видна боль, но в своих я чувствовал решимость.

— Не драматизируй, — отрезал я. — Я был в говно, так что не надо сейчас устраивать сцену.

Мы всё ещё стояли в ванной. Пространство вокруг казалось тесным, хотя комната была обычной, плитка, зеркало, слабый свет. Кайла напротив, её глаза были настороженные, будто она ждала от меня чего-то, чего я не мог дать. Её рука лежала на моей, и я не знал, как убрать свою, чтобы не сделать больно, но и не дать ложную надежду.

И вдруг — движение. Дверь приоткрылась, почти бесшумно. Я не сразу заметил, только когда Кайла замолчала, и её взгляд метнулся в сторону. Ада.Она стояла в дверном проёме, в полумраке коридора. Темная сумка через плечо, бутылка воды в руке. Она ничего не сказала, просто смотрела. На меня, на Кайлу, на нашу близость, на руку, которую Кайла всё ещё не убрала.Я почувствовал, как внутри всё сжалось. Как будто сердце — это хрупкий механизм, и кто-то резко дёрнул за рычаг.

— Простите, — сказала Ада тихо. Голос был ровный, но в нём было что-то, что заставило меня замереть. — Я не хотела мешать.

И ушла, быстро захлопнув за собой дверь, почти бесшумно, как будто её не было вовсе.

Я стоял, не двигаясь. Кайла смотрела на меня, в её взгляде виднелись боль, ревность, понимание. Она будто понимала и чувствовала из-за кого её отвергают.

— Прости, — сказал я, уже выходя из ванной.

Коридор был пуст. Музыка гремела из гостиной, но я не слышал её. Только гул в ушах. Я выбежал на улицу и прохладный воздух ударил в лицо. Ада шла по дорожке, не оборачиваясь.

Я догнал её у ворот. Ада шла быстро, будто каждый шаг — это попытка стереть всё, что только что произошло.

— Ада, стой, — сказал я, уже рядом.

Она обернулась резко, глаза сверкают, губы сжаты.

— Что тебе ещё нужно?

— Ты так быстро выбежала, — я шагнул ближе. — Как будто боишься, что я скажу то, что ты не хочешь слышать.

— Я не боюсь, Лео. Я просто не хочу это слушать. Особенно от человека, который в прошлый раз решил, что можно просто взять и обнять меня, будто я твоя собственность.

— Ты оттолкнула меня, да. Но не сразу. — Я усмехнулся. — Значит, не всё так однозначно.

— Ты был жутко бестактным. И сейчас не лучше. У меня есть парень, между прочим.

— Ага. А всё равно стоишь тут, споришь со мной. — Я наклонился ближе, голос стал ниже. — Значит, не всё так просто, карамелька.

Она дернулась, но я уже схватил её за подбородок, не грубо — уверенно. Глаза в глаза. Она замерла на секунду, а потом — резкое движение. Пощёчина. Звонкая, быстрая, как вспышка.Я отшатнулся, удивлённо моргнул... и усмехнулся.

— Вот это да. Горячая штучка.

Она развернулась и пошла прочь, быстрым шагом, будто вычеркивала меня из памяти.

Я остался стоять, провёл пальцами по щеке, где всё ещё горела щека от её пощёчины, и крикнул ей вслед:

— Увидимся, карамелька. В следующий раз не трать время на пощёчины. Просто поцелуй, если так тянет.

Она не остановилась. Но я видел, как плечи чуть дёрнулись. Значит, попал, и этого уже было достаточно.