Глава 3.5 Люцифер

Вскоре после поступления в университет Люк решил, что для солидности ему необходимо обзавестись транспортным средством. А что как нельзя лучше подходило рокеру, если не байк?

Отец отнесся к этой идее со всем возможным скептицизмом, но покупку, как всегда, одобрил, даже не заикнувшись о высокой цене. Наум оказался менее сдержанным и, увидев во дворе Харлей, выразил словами мысль, которая промелькнула у всех причастных:

— Решил стать очередной лепешкой на асфальте? Если вознамерился убиться, стоило выбрать способ помягче.

Но убиваться — к чьему-либо счастью или сожалению, — Люцифер не собирался, о чем грубо заявил сводному брату. Он лишь хотел чувствовать скорость и адреналин. Рассекать ветер, концентрируясь на дороге, и таким образом глушить захлестывавшие эмоции. И, что немаловажно, хотел полностью соответствовать своему образу, выстраиваемому годами.

Что сказала бы его мать, если бы узнала, кем он стал? Выразила бы она обеспокоенность или промолчала бы, как отец? Теперь Люк помнил ее слишком плохо, чтобы представить правдивую реакцию. Прошло двенадцать лет с тех пор, как он видел ее в последний раз.

В «Пандемии» байк оценили по достоинству, что в очередной раз убедило Реморова: эти ребята всегда его поймут, какой бы поступок он ни совершил. Им он мог открыться и довериться, ведь они семья.

Их уверенность в том, что Люк будет достаточно рассудителен и не совершит опрометчивых поступков, возвышала его в собственных глазах и побуждала соответствовать столь важным и искренним ожиданиям.

Он был осторожен. Никогда не садился за руль в алкогольном опьянении, в коем, к слову, пребывал довольно часто. Не позволял себе нарушать правила дорожного движения, даже когда внутренний бунтарский голос настойчиво требовал этого. И по-прежнему соглашался, чтобы Наум подвозил его на машине, если ситуация не требовала фееричного появления. Понапрасну испытывать судьбу он не хотел.

Поздним весенним вечером Ариадна обрадовала их новостью: в группе намечается новый участник. По итогам прослушивания «Пандемия» сможет восполнить свои ряды. Стоило ли удивляться, что Даниил заметно обрадовался? Ведь именно ему приходилось работать над семплами для клавишных инструментов. Появление пианиста заметно разгрузило бы его список обязанностей.

На этой веселой ноте Ада уточнила, что на прослушивание придет девушка. И, хоть по гаражу и пронесся предвкушающий гогот Ираклия, взгляд Даниила метнулся именно к Люциферу.

— Ты помнишь, о чем мы говорили? Я понимаю твою заинтересованность в противоположном поле и не осуждаю. Но не дай Бог...

— Он и не даст, не беспокойся, — отмахнулся Реморов. — Я по самое горло вкусил отношений с творческими девушками. Тот еще зашквар.

— Не в мою ли сторону сейчас шпилька полетела? — насмешливо поинтересовалась Ада, и с очаровательной улыбкой склонилась к нему.

Люк мгновенно стушевался и отрицательно качнул головой. Легкие заигрывания от Ариадны он наблюдал не впервые, однако все равно не мог к ним привыкнуть и впадал в ступор, когда она завладевала его вниманием.

Он знал, что для нее подобное поведение — не флирт, а всего лишь способ общаться. Да и никогда не воспринимал ее, как объект влечения, ибо предпочитал своих ровесниц. Однако черты лица Ады были настолько правильными и художественно красивыми, что он, глядя на нее, всякий раз испытывал что-то вроде синдрома Стендаля*. И никогда не мог ответить ей какую-то дерзость. Возможно, потому что она была единственной девушкой, которую он по-настоящему уважал.

[Синдром Стендаля (или флорентийский синдром)* — это психосоматическое расстройство, характеризующееся острым эмоциональным переживанием, вызванным произведениями искусства или другими эстетическими объектами. При этом человек может испытывать учащенное сердцебиение, головокружение, дезориентацию, галлюцинации и даже обмороки.]

На следующий день к ним пришла Аграфена. И это стало полной неожиданностью. Люцифер готовился увидеть копию прошлой клавишницы: девушку, разряженную в пеструю одежду, всегда вульгарно накрашенную, эгоцентричную, скандальную и легкодоступную. А Феня была обычной.

Не серой мышью, которую он и не заметил бы в толпе, а выделяющейся девушкой, прекрасной в своей уютно-домашней обыденности. Реморов взглянул на нее мельком и не стал проявлять излишний интерес, дабы не провоцировать Даню на новые нотации. Но даже мимолетного взгляда хватило, чтобы понять — Эсперова останется в «Пандемии» надолго.

Прослушивание лишь подтвердило его догадку. Играла она гораздо лучше, чем они ожидали. Фиделину выпало настоящее счастье: теперь он не просто был избавлен от семплов, но и мог рассчитывать на помощь Аграфены в подборе мелодий на слух. Это могло значительно ускорить разбор новых каверов и композиций.

Вдобавок ко всему, Феня обладала сильными вокальными данными. Но выяснилось это уже после пробной репетиции, на которую Люк был вынужден вернуться.

Он и сам понимал, что обижаться на Ираклия за каверзные шутки глупо. Но в этот раз почему-то особенно задела насмешка над его именем. Может, потому что на площадку пришел посторонний человек. Которому, в общем-то, свое настоящее имя Реморов сообщать не собирался.

Когда Люцифер неподалеку от гаража докуривал вторую сигарету, к нему вышел Соломон.

— Заканчивай перекур и возвращайся. Ничего непоправимого не произошло, — промолвил он, по-отечески хлопнув его по плечу.

— Мне надоело быть посмешищем.

— Ты не посмешище. Твое имя — это плюс, помнишь? Это пиар-ход. Это вызов, брошенный обществу в лицо. Носи свое имя с гордостью, и оно не cможет сыграть против тебя.

— Тебе легко говорить, Мудрейший Царь. Но что она подумает? Человек пришел к нам впервые. Мы даже не знаем, как она относится к подобному, а Ираклий порет хрень без остановки. Послушает его и решит, что попала в общество сатанистов.

— Ничего не подумает. Она — Аграфена. Спасибо, что Феня, а не Груша, а то бы Ираклий ежедневно загадывал нам загадку: кого мы не сможем скушать.

Люк не смог сдержать смешок и, сделав последнюю затяжку, выбросил окурок. Внутреннее напряжение начало спадать, а вместе с ним улетучивалась и злость.

— Так-то лучше, — улыбнулся Соломон. — Не идет тебе быть пасмурным. Возвращайся и покажи девчонке, как круто ты играешь.

И Реморов вернулся. На протяжении двух часов они разбирали песню. Он играл свою партию на гитаре, пока Даниил объяснял Аграфене, в какой момент ей нужно вступать, где поменять звук на синтезаторе, и где требовалось выдержать паузу. Ираклий тем временем с серьезным видом выполнял самую ответственную работу: дергал струну на басу. Соломон отбивал ритм. Ариадна наблюдала за всеми из облюбованного ею уголка, усевшись на плед, расстеленный на полу.

Аграфена быстро схватывала новый материал и с легкостью подстраивалась под барабаны. Люк не мог сказать того же о прошлой клавишнице. Той потребовалась почти неделя, чтобы начать попадать в такт и не сбиваться на протяжении всей мелодии. Бывшая то играла быстрее, то неосознанно замедлялась, и мелодия превращалась в зажеванную пластинку. Феня играла так, словно у нее в голове щелкал метроном.

После репетиции она всех поблагодарила и стала собираться домой, но возникла заминка.

— Ой... — Даниил озадаченно потер затылок и улыбнулся, словно извиняясь. — Я совсем забыл, что нужно было послушать твой голос. Не волнуйся, ты принята, а это пустая формальность и мое... — он обернулся на Аду и исправился: — Наше любопытство. Можешь спеть небольшой отрывок, чтобы мы тебя сильно не задерживали. Что в голову придет.

Люцифер видел, как Эсперова задумалась и вполне ожидаемо смутилась. Однако, к его уважению, очень скоро взяла себя в руки и начала наигрывать спокойный аккомпанемент, который мало походил на рок.

После короткого вступления по репточке полился чистый обволакивающий голос, то усиливающийся, то нисходящий до шепота. Он дрожал и спускался, словно стеклянный шар по лестнице, вторя депрессивной мелодии.

«Друг мой, я очень и очень болен. Сам не знаю, откуда взялась эта боль. То ли ветер свистит над пустым и безлюдным полем, то ль, как рощу в сентябрь, осыпает мозги алкоголь...Черный человек**... Черный, черный... Черный человек! Не знаю, не помню... В одном селе, в Калуге, а может, в Рязани. Жил мальчик в простой крестьянской семье, желтоволосый, с голубыми глазами...»

[Черный человек** — одноименная поэма Сергея Есенина.]

На эти слова Люк невольно повернул голову. Ему вдруг показалось, что эта песня немного о нем. В груди больно кольнуло. Он вспомнил свои светлые волосы, которые остервенело перекрашивал в черный цвет четыре года назад...

Поймав беглый взгляд Аграфены, он резко отвернулся.

https://youtu.be/Hx4ntZVy0ec