Глава 34 [2]

Тело неприятно ноет, запах сырости также не давал мне покоя. Помню, что вечером нас поймали человек пятнадцать и что я держался достаточно, но всё равно проиграл. Поэтому я прекрасно понимал, где сейчас нахожусь и почему. Открываю глаза. И вижу перед собой Ынху. Только тогда мне стало не все равно на своё местоположение.

— Ты что здесь делаешь? — хриплю я и хочу подтянуться, но не получается. Руки были зацеплены наручниками за спиной, а слабость и боль в теле не давала так легко подняться.

— Чонук, с тобой всё нормально? — всхлипывает девушка, что сидела неподалёку от меня, держа руки перед собой и удерживая имя коленки.

— Я спрашиваю что ты здесь делаешь? — повторяю я. Пусть у неё и так проблемы в жизни, но я, наверное, никогда не пойму, зачем она постоянно выбирает такой тернистый путь. Наверное этим она и отличается от других. Потому что постоянно выбирает путь, по которому она будет сама себя калечить, лишь бы не потерять из виду человека, который необходим ей как воздух. — Я тебе сказал бежать, какого чёрта?

— Они поймали меня.

— Со... как же я сразу не понял, — прошипел я, вспомнив главного человека в шайке. Я бьюсь головой о стену, но по заметно ощутимой боли понял, что делать так больше не стоит.

Нас прерывает резкий вход в комнату. Резкий – это настолько, что ручка двери бьётся о и без того сыплющуюся стену, а звук отдаётся в пол. И это оказался Со собственной персоной.

— Как жизнь? Слышал, твою бабушку уже кремировали. Извиняй, я всего лишь избавил больную женщину от мук. Задел в плечо, а та упала, по табуретке головой проехалась и сдохла. Кажется, даже я в этом не виноват.

— Сволочь! — кричит Хан, топая на месте, на что Со с довольной ухмылкой реагирует и развязной походкой подходит к ней.

— А что я такого сказал? — он берёт девушку за воротник и поднимает вверх, отчего та, скользя спиной по стене, поднимается на ноги. — Это правда, Ынха, правда!

— Убери от неё руки, Ёнсок, — шиплю я.

— А тебе–то как молоденькая, Чон Чонук? — вдруг спрашивает он у меня, отпуская девушку, и так же развязно подходит ко мне. — Честное слово, никогда не думал, что ты будешь спать с малолеткой. Разве не ты посылал таких, как она, в детский сад? Раз на то пошло, может и мне попробовать её после тебя?

— Только попробуй, я выбью из тебя всё живое, — он смеётся, доказывая то, что он полный псих. Теперь он повторяет со мной всё то же, что и с Ынхой, вот только я поднимаюсь самостоятельно с огромной тяжестью в ногах.

— Ты говоришь мне это, не имея возможности двинуться с места. Больше чем уверен, большая часть твоего тела сейчас не слушается тебя. А мне ведь просто интересно твоё мнение: каково это впервые спать с девчонкой младше тебя почти на пять лет? Она ведь как твоя сестра.

— Тебе так интересно моё мнение? — прямо в его мерзкое лицо выплёвываю я. Меня насторожила даже мысль в его голове о своей сестре.

— Ты понимаешь, что ты украл её у меня? — шипит мужчина, смотря круглыми от ярости глазами. — Она была моей.

— Игрушкой для самоудовлетворения? Неоплодотворённой маткой?

— Чонук, заткнись! — девушка уже начала откровенно плакать, умоляя. Значит он не знал. Наверняка не знал. Язык мой – враг мой.

— Сначала мне казалось, что ты взрослый, здравомыслящий мужчина, достойный участия на «Ринге», но узнав о тебе столько всего за эти пару месяцев, я... — внезапно у моего виска появляется пушка, чему я совсем не удивляюсь. Этого я вполне ожидал. Со без оружия в бою – не Со. — Я понял, что ты шизофреник... — мужчина смотрит пустыми глазами, при этом полными ярости. — Что смотришь? Стреляй.

— Чонук, — Ынха беззащитно падает на пол, комкается и зарывается лицом в закреплённые перед собой руки, не желая этого видеть и безостановочно плача. — Хватит его провоцировать!

— Стреляй! — громче повторяю я, смотря на него с таким же злым взглядом.

— Ёнсок, не делай этого! — кричит девушка.

— Мужики! — по одному зову в комнату проходит около четырёх мужиков, почему нетрудно было догадаться, что мне конец.

От лица Ынхи

Каждый удар я слышала собственными ушами, но не умудрялась взглянуть на это. Из глаз продолжают непроизвольно литься слёзы. И каждый раз, когда я хотела встать, дрожащие ноги совершенно не держали меня на месте. Я действительно не знала, что мне делать. Что я могу с неподвижными руками и ватными ногами?

Самое последнее и самое страшное в моей жизни – это его смерть. Потеря Чонука. Если его не станет – не станет и меня. Я всё ещё хочу держать его за руку, хоть раз почувствовать его губы на своих и обнимать-обнимать-обнимать... Он ведь только сегодня, казалось бы... принял мои чувства. Хочу ещё бесконечно много раз повторить, как люблю, и отблагодарить за всё то, что он для меня сделал. Хочу обнять и никому не отдавать.

— Хватит, он отключился, — говорит один из мужланов, после чего и я осмеливаюсь обернуться. Чонук лежал на пыльном полу, белая рубашка заметно испортилась и местами пропиталась кровью. — Да уж, держался молодцом.

— Ты хоть проверь, нам проблемы не нужны, — они разворачивают его за плечо, давая возможность увидеть его лицо, и я не могла не ужаснуться количеству ран и крови. Но даже так он выглядел прекрасно.  Один из мужчин проверяет Чона, положив два пальца на его шею, и кивает – можно было понять, что всё хорошо.

— Да пусти же ты его, Со! — я не стесняюсь, потому что уже нет ничего страшней. Что Чонук сделал, чтобы его избивали до полусмерти? Он не заслужил этого. — Почему ты делаешь это с ним?

— Ты ещё спрашиваешь? Он забрал тебя у меня! Чонук сам выбрал для себя путь. Выбрал тебя, теперь получает за свой выбор. И знаешь, тебе стоит заткнуться, пока я не передумал.

— Просто отпусти его, Со, прошу тебя. Ты просто посмотри на него, вы ни одного живого места не оставили! Хватит уже. То, что ты побил его, пока у него не было возможности отбиться, не прибавляет тебе уважения!

— Заткнись! — внезапно вскрикивает он, в ту же секунду оставляя на моей щеке звонкую пощечину, и уходит вместе со всеми.

— Ненавижу тебя! — вновь кричу я, когда дверь уже закрылась за ними. Мне не достаёт смелости сказать это ему в лицо, говорить так, как Чонук общается со всеми своими врагами. Мне ещё есть куча всего, чему я хотела бы у него поучиться, я не могу его потерять.

Я стараюсь унять дрожь в голосе и на коленках подбираюсь к побитому парню. Так как руки были зацеплены спереди меня, мне было проще что-то делать, чем ему, поэтому осторожно поднимаю Чонука и укладываю спиной на стену. 

— Чонук... — несильно толкаю его, дабы разбудить, но пробуждение происходит только через пару минут.

Парень хрипло стонет, кривясь в лице, отчего я заулыбалась и не могла не издать смешок радости. Он глотает ком в горле, слабо дыша через приоткрытый рот, потому я сразу заметила кровь, что окрасила его губы и зубы. Мои эмоции были непередаваемы. Глаза начали снова слезиться от чувства вины и ненависти к себе. Он не может так просто умереть, не может умереть из-за меня. Не может же?

— Сколько я был в отключке? — хрипит Чон, хрипя и пытаясь самостоятельно сесть поудобнее, с чем я ему помогаю, поднимая за плечи.

— Минуты четыре.. — с сочувствием отвечаю я.

— Сказал же тогда: «Беги». Как появится возможность бежать – не задумывайся. Доберёшься до дома – сразу ищи парней.

— Я успела позвонить Алексу. Скорее всего нас уже ищат. Чонук, пожалуйста, не терпи это, просто оставь меня и уходи.

— Ты хочешь остаться с ним снова? Лично я не хочу смотреть на то, как сестру и подругу моих лучших друзей, насилуют на моих глазах, — я обреченно вздыхаю, услышав его слова.

Почему он назвал меня подругой и сестрой лучших друзей? Ах да, мы же встречаемся не по-настоящему. Значит и тот поцелуй ничего не значил для него? Быть может он просто понимал, что мне было больно от его молчания, поэтому так поступил. Хорошо, пусть будет так.

— Мне это не впервой, поверь, — хриплю я. — Я договорюсь с ним, чтобы он тебя отпустил.

— Просто заткнись, Хан. Ты слишком наивна, если думаешь, что он начал взбучку из-за тебя. Со искал меня, а тобой пытается манипулировать. Он предал того–же Дэмиана, а сам работал с Пак Алланом на тех же операциях, так что я тебе повторяю: как появится возможность уйти – беги. Рано или поздно меня всё равно найдут, но за это время с тобой может случиться что угодно и, ты сама видишь, я не смогу тебе ничем помочь.

— Мне спокойней, когда ты рядом со мной.

— Я понимаю, но мне не спокойней, когда ты рядом со мной.

Его слова снова задели за живое. Хоть она понимала в целях чего он это делает и почему ему не спокойно, ей хотелось взвыть от этой несправедливости.

— Почему ты делаешь это?

— Делаю что?

— Ты защищаешь меня.

— Я делаю это не ради тебя.

— Я не понимаю, зачем ты оставляешь мне надежды на что-то большее, если на самом деле это бессмысленно. Ты общаешься со мной как с обычной знакомой, но при этом уделяешь остатки внимания. Не надо меня жалеть, если ты делаешь именно это. Не я одна такая в мире. И то, что со мной это происходило, это не твоё дело, не Джиёна, не даже дело Алекса, это только моё дело! Так что забудь обо мне и уходи отсюда сам.

— Вот как значит, да? После всего, что случилось, собираешься остаться с Со? Тогда зачем ты делала аборт, когда была беременна от него? Какая разница с того, что тебе было шестнадцать, дело рано или поздно пришло бы к тому же результату. Ты понимаешь, к каким последствиям приводит эта процедура? Ты представляешь жизнь без будущего потомства? Если это не моё дело, а твоё, то тебе нужно было думать не о том, как тебе страшно, а о том, как будешь жить с этим дальше. Может причина твоих слов друга? Может тебе просто нравятся жесткие меры, насилие, опасные мед-процедуры? Может ты что-то недоговариваешь?

У меня не было слов. Я хотела ответить, но что-то мне не позволяло этого сделать – голос исчез. Да и мысли тоже. Всё мое тело, конечности стали будто не моими. Я ничего не могла сделать. Ничего. Только расщепляться внутри. Меня растоптали за несколько чёртовых секунд, заставили плакать и еле сдерживать голос, который скоро наверняка начнёт срываться от громкого плача. Парень, которому я доверяла больше всего и которого я люблю больше собственной жизни, просто назвал меня мазохисткой и шлюхой, а слышать это с его уст причиняло гораздо больше боли, чем от кого-либо другого.

Тут я поняла. Зачем я только рассказала ему обо всём этом, если знала, что чаще всего он невыносимый человек? Зачем позволила ворваться в свою жизнь? Думала, что он хороший и чем-то поможет мне? Да, он помог. Очень сильно помог, но также посеял зерно для моих чувств, и теперь топчет. Да что же я такого сделала, чтобы выслушивать от людей такие слова? Чем я заслужила к себе такое отношение в свои девятнадцать?

Я встаю и иду на своё место, вот только не сажусь, а поддеваю наручники за батарею и пытаюсь избавиться от них. Это уже...Невыносимо. Мне больно, во всех смыслах этого дурацкого слова. Дышать нечем! За что? Зачем я вообще приехала сюда? Что я забыла в этой стране? Если это такая безопасная страна, что она забыла в этих пыльных четырёх стенах? Даже в Америке, пусть она и была ребёнком, но никогда не сталкивалась даже с расизмом. Разве не было бы лучше остаться в детском доме, разве не проще бы жилось?

— Прекрати. Ты скорее себе руки оторвёшь, чем освободишься от них, — но мне было плевать, даже на то, что железо буквально рассекало кожу запястий, да так, что кровь капала на сырой бетон.

Теперь больно? Уж точно не физически. Я скорее мучительно умру, чем буду выносить эту тяжесть на своих плечах и в сердце. Что ещё делать в этой маленькой комнате без окон? Биться головой о стену? Ну что ещё?!

— Ынха, прекрати! — шипит Чон, но сейчас я меньше всего нуждалась в его словах, утешениях, просьбах о прекращении.

Он действительно думает, что остановит меня этим? Я уже поняла, что он ровным счетом думает обо мне. Он всё ещё ненавидит меня. Лишь делает вид, что действительно его заботят мои проблемы. Ничего подобного. Я ненавижу двуличных людей, хоть и сама состою в этом списке, но до слёз люблю его.

— Я ненавижу тебя, Чонук! Ты самый ужасный человек на этой земле, и я не хочу жить, зная, что действительно была так наивна, подумав, что мне можно было положиться на тебя.

— Успокойся! Я сейчас позову Со, если ты не хочешь по-хорошему!

Ненавижу, слышишь?! Я ненавижу тебя больше всех на свете!

— Со! Чёрт бы тебя побрал, иди сюда!! — в его случае было сложнее: пока его руки за спиной, он не мог сделать что-то путное. — Сукин сын, — последнее, что говорит парень, и я даже не замечаю, как он оказывается рядом со мной, отталкивает от батареи раненными плечами и прижимает всем телом к углу.

— Отойди! — я толкаю его от себя, вплоть до того момента, пока Чонук не застонал от боли. Поняв, что я делаю, я позволяю ему остановить себя.

Я не могла делать ему больно. Это было превыше моих сил, к сожалению. Всё, что оставалось, это принять. Чувствую его тепло, чувствую его напряженные мышцы, каждый миллиметр его тела, ведь он буквально навалился на меня всем весом и не давал шелохнуться.

— Заткнись и обними, — пытаясь отдышаться, грубит он. Однако эта близость заставляла чувствовать себя хуже. Он опять это делает. Опять всё это. — Обними! Не то я сам себе руки вырву, чтобы снять эти наручники, — я тут же перекидываю руки через его голову и, встав на носочки, обнимаю за шею. — Поаккуратней, — выдыхает он, положив подбородок на моё плечо.

Я ослабляю хватку и тоже укладываю подбородок на мужское плечо. Смотреть в глаза? Ну уж нет. Только не это. Если мы выберемся живыми, после такого я не смогу даже взглянуть на него с далекого расстояния.

— Ты же понимаешь, что мне тяжело нормально дышать и больно передвигаться. Зачем заставляешь повышать голос и идти останавливать тебя?

Что я могла ответить? Он прав. Я лишь могла отличиться искренними объятиями и сжимать воротник рваной клеточной рубашки в ладонях. Чувствую, как носом он утыкается в район моего уха, и слышу размеренное, но усталое дыхание.

— Знаю, это было слишком, — шепчет Чонук. — Прости.

— Есть вещи, которые тебе никогда не понять, Чонук. У тебя всегда рядом были родители, тебя никогда не трясли каждые пять секунд органы опеки и не пытались забрать в детский дом. Ты не был объектом сексуальных домогательств и не можешь залететь и рассказать об этом кому-то. Ты сам должен прекрасно понимать, как наше общество относятся к девочкам, которые имеют ребёнка в таком возрасте от неизвестно кого, так почему ты вообще можешь винить меня в чём-то и делать вид, будто справился бы в такой ситуации? Тебе никогда этого не понять, и всё потому, что ты парень.

— Ответ в том, что не ты не хочешь переживать это, а я не хочу, чтобы ты это переживала. Так что это только моё дело, и моё желание тебя не касается.

Я не понимаю, куда делся ваш актив?