Молитва

Ночной гость молчал, и лишь заметная улыбка играла на его губах, пока он наблюдал за явным смятением темноволосой девы.

Почему он пребывал в столь приподнятом настроении, было неведомо ей. Но, увидев новое, непривычное выражение на его лице, столь далёкое от привычной отчуждённости и грусти, Канарейка ощутила странное, едва ли объяснимое облегчение.

Это было настолько неожиданно, что она совершенно упустила мысль о его ночном визите в покои незамужней дамы — поступке, который был категорически недопустимым.

И теперь, не только Бел рассматривал Кану, но и она, воспользовавшись тусклым светом, внимательно изучала иной, представший перед ней облик юноши.

Сегодня его уже нельзя было назвать мальчишкой. Напротив неё стоял высокий молодой человек, чьи черты лица, ещё недавно такие юношеские, теперь обрели уверенную твёрдость и привлекательную зрелость, изменившись за столь короткий промежуток времени.

Казалось, что, может быть, Канарейка бредит, или её сонные глаза совсем помутнели, заволоклись туманной пленкой, скрывая истину и показывая лишь обман.

Ведь то худое, хрупкое тело, каким оно было всего несколько дней назад, теперь заметно окрепло и возмужало. Широкие плечи почти обтягивали белую рубашку отца, а чёрные брюки, плотно облегающие крепкие ноги, были немного коротковаты, оголяя щиколотки и голые ступни, на которых не было обуви.

С явными изменениями Кана, вероятно, и не узнала бы его, если бы не эта копна чёрных, слегка волнистых волос, которые успели вырасти и ещё более непослушно торчали в разные стороны. И всё же именно они, наряду с его необычными жёлтыми глазами, стали для неё несомненным подтверждением.

Теперь ей пришлось принять этот очевидный факт. Это был тот самый наглый юнец. Точнее, это был повзрослевший Бел, которому вполне можно было бы дать восемнадцать, а то и двадцать лет.

Но как такое вообще возможно?

Пока девушка пребывала в полном ступоре, не в силах произнести ни слова, Баал, посчитав происходящее забавным, самодовольно усмехнулся. Затем, беззастенчиво приподняв её обнажённые ноги, он устроился на краю дивана, по-хозяйски уложив их себе на бёдра. Взял раскрытую книгу что лежала у неё на животе, и, устроив её на импровизированной подставке из худых ножек Канарейки, принялся неспешно разглядывать страницы.

Спустя мгновение, вновь над чем-то усмехнувшись, он спросил:

— Сборник мифов? И что же ты тут искала?

— Твоё имя, — ответила мисс Додсон, всё ещё пребывая в растерянности.

Она не знала, как теперь себя следует вести с этим взрослым парнем, и, возможно, потому так откровенно поведала правду.

— И что? Нашла? — шаловливые огоньки блеснули в его золотистых глазах, как бы бросая вызов.

— Нет, — едва слышно проговорила она. — Но я точно уверена, что раньше видела имя Баал в этой книге.

— Возможно. Знаешь, когда-то я был довольно известен, — задумчиво протянул он, откинув голову на высокую спинку дивана. — Но это имя мне не нравится. Честно говоря, меня от него воротит. Так что лучше зови меня просто Бел.

— А почему? — неуверенно, почти шёпотом спросила Кана, надеясь на ответ от собеседника, который, как ни странно, сегодня был необычайно разговорчив.

— Так назвала меня мать, — спустя паузу произнёс черноволосый, мрачно усмехнувшись.

Канарейка сразу ощутила исходящее от него напряжение, вызванное затронутой темой. Как и в прошлый раз, стоило разговору углубиться в тему его имени, как Бел словно погружался в воспоминания, которые оставляли на его лице следы тяжёлых мыслей: глаза тускнели, уголки губ опускались, а в его взгляде проступала боль, скрытая за внешней невозмутимостью.

Уже было ясно, что он существовал совсем один.

Неужели родная мать ещё с самого детства бросила такого необычного сына? И теперь даже имя, данное ей, было ему ненавистно?

— Когда-то она возлагала на меня большие надежды, но, к её великому разочарованию, я оказался не таким, каким она меня себе представляла, — внезапно продолжил Баал, будто насмехаясь над этой якобы ошибкой. — Для таких, как она, наречённое имя имеет большое значение. Оно обозначает, кем ты являешься, и определяет неравное положение среди них. А так как моя мать была на самой вершине, она и нарекла меня подобным надменным именем.

— А что обозначает твоё имя? — осторожно спросила дама, внимательно слушая его.

— Тебе действительно интересно? — прозвучало с лёгким удивлением в его голосе.

Бел внезапно повернул голову в её сторону, поймав взгляд девушки, которая всё это время не сводила с его лика глаз. И вот, когда их взгляды пересеклись, Кана, неожиданно для себя, почувствовала, как её лицо заливает лёгкий смущённый румянец, словно её поймали над чем-то запретным. Не выдержав напряжения, она отвела взгляд и, не находя слов, лишь молча кивнула.

— Владыка, — процедил он с явным презрением. — Весьма самоуверенно. А так как я совсем не был похож на неё, вот она и бросила собственное отродье на этой чёртовой горе подыхать. Но что ожидать от таких, как она?

Уголки его губ искривились в зловещей усмешке. Только не было понятно, к кому из них было направлено это тяжёлое чувство: к себе или к ужасной матери?

Услышав нелегкую историю Баала, Канарейке стало искренне жаль его. Теперь её жизнь уже не казалась такой несправедливой и несчастной.

Несмотря на то, что большинство её действий и решений определяла мать, в её жизни были и счастливые моменты, которые даровала любящая бабушка, оберегавшая и лелеявшая внучку.

А вот одинокий Бел с малых лет был никому ненужным. Это теперь объясняло его дикий характер и поведение. Он словно был брошенным ребёнком зверя, оставленным среди голодных волков, и единственным, что ему оставалось — это бороться за выживание.

Но озадаченную Кану не отпускало странное предчувствие, связанное с его необычными изменениями и всеми произошедшими странностями. К тому же, то, что он говорил, тоже вызывало вопросы.

Что он подразумевает, говоря «такими, как его мать»?

И не менее загадочным было то, кем он должен был родиться, чтобы получить столь могущественное имя?

— Кто ты такой на самом деле? — озвучила Канарейка мысли, не покидающие её.

Может быть, этот глупый вопрос был следствием того, что она несколько часов поглощала мифы о демонах, их безумной силе и многочисленных перевоплощениях, и теперь в её голове творилось что-то нелепое. Однако, несмотря на все эти размышления, мисс Додсон уже не могла отвергать тот факт, что перед ней был явно не человек, хотя не оставляла надежды услышать совсем иное.

Мгновенно повисла тишина. Бел не спешил отвечать, его взгляд был прикован к точке за её спиной, и в нём не было ни удивления, ни раздражения. Просто напряжение — такое, что можно было почувствовать, но не понять. Он, казалось, не мог найти ответа, а может, просто не хотел его давать.

Затем, словно вернувшись в себя, он перевёл взгляд на её лицо, небрежно улыбнулся и бросил с дерзкой ухмылкой:

— А вот возьми сама и узнай, — ярко-желтые глаза вспыхнули провокацией. — Да и разве это важно? Помни, что это ты пришла ко мне в ту ночь, врываясь в сад, и это ты настояла узнать моё имя, что этим своим легкомысленным решением связала наши жизни.

— И как прикажешь мне всё это понимать?! — вдруг вспылила Канарейка.

— Я бы на твоем месте сейчас задумался о совсем других вещах. Разве тебя не смущает наше положение? — шаловливые пальцы плавно добрались до колен девушки, медленно и уверенно скользя всё выше. — Разве такой молодой особе подобает показываться перед представителем мужского пола в таком откровенном виде? Или неужели ты пытаешься меня соблазнить?

Так весело и дерзко озвучил озорник, а после добавил, с ноткой осуждения, но не теряя задора:

— Как же бесстыдно.

Лицо бедняжки моментально залилось ярким румянцем. Резко вскочив, она обвила своё тело шелковым халатом и начала упрекать себя за свою безрассудную растерянность.

Но кто же в этом виноват?!

Не он ли так неожиданно явился к ней ночью?!

Пока смущённая девушка металась по комнате, пытаясь успокоить бурю в своём сердце, черноволосый парень, как ни в чём не бывало, подложил руки за голову, раскинул ноги вперёд, да с истинным удовольствием наблюдал за взволнованной Канарейкой.

— Если речь зашла о нравственности и приличиях, то лишь ты здесь без манер! — горячо заверила Кана, продолжая беспокойно шагать. — И о каком соблазнении может идти речь? Ты ведь младше меня!

— Ты в этом так уверена? — с новым вызовом отозвался он.

Дама озадаченно остановилась. Ведь действительно, каждый раз он являлся в новом обличье. Если прежде он был совсем мальчишкой, то теперь, возможно, мог бы быть старше самой Канарейки. И кто знает, как он изменится в следующий раз.

— А сколько тебе лет? — полюбопытствовала Кана, пристально взглянув на него.

— Сейчас или вообще? — вновь ловко начал путать Баал собеседницу, отвечая вопросом на вопрос. — Да и вообще... Не много ли ты сегодня хочешь узнать? Не думаешь, что это несправедливо? Теперь моя очередь спрашивать, что мне интересно.

— И что же ты желаешь узнать? — скрестив руки на груди, девушка замерла в ожидании.

Баал на мгновение замолчал, его взгляд застыл на её лице. Он слегка нахмурился, как бы пытаясь подавить возникающий вопрос, который, тем не менее, давно уже таился в его мыслях. И вот, наконец, он, невольно, сорвался с языка. Тон его голоса был неожиданно серьёзным:

— Откуда у тебя этот парез на лице?

— Да, как-то случайно получилось, — едва слышно проговорила Кана, застигнутая его словами врасплох. Она машинально прикрыла раненую щеку рукой, стараясь скрыть неловкость.

— Лжёшь! — резко воскликнул он, его слова вырвались неожиданно для него самого. Что-то в её ответе задело его сильнее, чем следовало бы, и внутри вспыхнуло лёгкое раздражение, которое невольно прорвалось наружу.

— Какая, в самом деле, разница?! — бросила Канарейка, развернувшись к нему спиной. — Это всего лишь незначительное повреждение, оно вскоре заживёт.

— Разве девушки не должны заботиться о таких вещах? Не боишься, что останется шрам? — раздался скрипучий звук дивана, за которым последовали поспешные шаги, приближающиеся к даме.

Кана, почувствовав что-то неладное, мгновенно обернулась, но уже было поздно. Она столкнулась с твёрдой, широкой грудью Баала, который, словно нарочно, оказался прямо перед ней. Чтобы взглянуть в его лицо, ей пришлось запрокинуть голову, и в ответ ей донёсся самодовольный, почти оскорбительный, смешок.

Обиженная темноволосая дама сжала маленькие кулачки и уже собиралась нанести ответный удар в то самое место, что, как стена, возникло перед ней. Но Бел, перехватив её руки, одним лёгким движением убрал их за спину, заставив её принять неловкую позу, в которой со стороны могло показаться, что Кана обнимает хитрого озорника, явно наслаждающегося тем, как легко вводит бедняжку в смущение.

Канарейка продолжала тщетно бороться, пытаясь вырваться из крепких, принудительных объятий, но вдруг волна резкой усталости окутала её, и, чуть не упав, она почувствовала, как Баал ещё сильнее прижимает её к себе. В этом уязвимом мгновении, когда их тела были предельно близки, он заговорил таким трепетным голосом, что казалось, будто он шепчет молитву, посвящённую своей избранной спутнице.

— Не обманывай, не прячься. И прошу, только не отказывайся от меня. Все твои проблемы, переживания, тяжкие мысли — я возьму на себя. Тебе достаточно лишь попросить. Поведать мне о своих желаниях, и я непременно дам тебе всё, что ты захочешь.

Его пальцы, мягко скользнув по её волосам, прижали её голову к своему плечу.

— Кана, мне так хотелось бы узнать тебя лучше, — его дыхание стало горячим, и сердце дамы забилось быстрее, когда чужие губы чуть коснулись её уха. — Но сейчас тебе следует отдохнуть.

Между тем послышался плач птички, ставший почти колыбельной для девушки, едва не провалившейся в сон. Но всё же Кана уловила последние слова, что донеслись до неё, как ласковое прикосновение:

— Засыпай, моя Канарейка. Я позабочусь о тебе...