Живой мертвец

   Холодно. Очень холодно и очень больно. До ужаса болела, казалось, каждая молекула во мне. Дышать удавалось с трудом, и с каждым часом моё сознание всё больше угасало. Я не знал, сколько прошло времени и смутно понимал, где вообще нахожусь.

   Вокруг противно пахло кровью, кажется, моей. А ещё, похоже, у меня сломана рука.

   Бан Сок — ублюдок всё же назвал мне своё имя — приходил каждый день по несколько раз и избивал меня до потери сознания. Иногда он говорил со мной перед тем как избить. Но я уже не помню ничего из того, что он рассказывал — примерно на третий день его жестоких избиений я потерял способность надолго запоминать информацию, поэтому Бан Сок каждый день с ухмылкой представлялся мне заново. Со дня моего прихода сюда мне ни разу не дали еды, а порции воды ограничивались одним стаканом в день. Просто для того, чтобы я не умер раньше времени от обезвоживания. Как любезно с его стороны.

   Я услышал шаги за дверью и понял, что меня ждёт новое ежедневное испытание. Каждый раз было страшно как в первый. Я больше не строил из себя героя. Мне было ужасно плохо, и я плакал каждый раз, как только Бан Сок уходил, а моё сознание возвращалось ко мне. Я приготовился снова ощутить на себе десятки ударов, но на этот раз он решил устроить новую пытку — я смутно понял это, когда он начал разрезать одежду на мне. Измученное сознание услужливо подсказало, что именно меня ждёт, и я с усилием прохрипел:

— Не трогай меня, сволочь.

   В ответ он только рассмеялся, и продолжил раздевать меня.

— Не подумай ничего плохого, Хун, я просто хочу как следует развлечься и разбить тебя окончательно. Ты ведь в моём вкусе, не знал?

   Моих сил не осталось даже на ненависть или страх. Я просто не особо хотел, чтобы со мной это делали, но ничего не мог поделать. Руки мне развязали ещё пару дней назад, когда поняли, что в таком состоянии я даже на ногах устоять не смогу, а значит — никакой опасности не представляю. Но глаза оставались завязанными, наверняка, чтобы сильнее нервничал, когда в комнату кто-то входит.

   Я сидел, опираясь спиной о стену, и пытался разумом оказаться где-то далеко. Улететь туда, где я не буду в клетке. Где моё тело не подводит меня при каждом вдохе и где рядом есть Ин Хо. Почему-то, даже находясь на пороге смерти, я думал о нём. У меня почти получилось представить небольшой сад, в котором я гулял бы вечерами, и милый домик, где я обрёл покой, когда Бан Сок закончил раздевать меня. Поэтому всё происходящее дальше я ощущал и понимал лишь наполовину — мысленно я находился в том саду, рядом с Ин Хо. Я был безумно рад, что сохранил способность визуализировать некоторые образы. Иначе, уверен, я сошёл бы с ума когда Бан Сок меня насиловал.

   Я почти не чувствовал боли — кажется, я почти потерял чувствительность — а всё происходящее будто было в тумане. Мой измученный разум отказывался принимать, что это действительно происходит. Кажется, в процессе я плакал и даже что-то говорил. Наверняка просил его остановиться. Естественно, он меня не слушал. К тому времени, как Бан Сок закончил, я уже не чувствовал себя человеком. Я просто был, просто существовал. Хотелось раствориться в воздухе, мой разум отчаянно жаждал покинуть измученное тело. Теперь я ещё сильнее желал смерти, мысленно умолял её прийти и закончить мои страдания. Спустя несколько минут я снова потерял сознание.

   В той ужасной камере не было ничего, чем я мог бы воспользоваться, чтобы наконец закончить свои страдания. Ничего острого, ничего подходящего. Только я, холодные стены и холодный пол. Поэтому каждый день мне оставалось только рыдать, снова и снова, когда Бан Сок, наконец кончив, уходил.

   Однажды, в очередной из своих визитов, он не стал брать меня силой или избивать и даже не сказал ни одного оскорбления в мой адрес. Это было странно, а потому заставило меня задуматься. Возможно, он убьёт меня сегодня. Да, скорее всего так и есть. Ведь прошла уже целая вечность с тех пор, как я сюда попал. Ну, может не вечность, но неделя точно. Мне было теперь немного легче думать, ведь мне уже трижды приносили еду в камеру. Каждый день по разу. Возможно, оставляя меня без еды, Бан понял, что такими темпами я загнусь без его помощи, и решил это исправить. Он ведь хотел своими руками убить меня. В любом случае, я был благодарен судьбе за то, что умру не от голода — такая смерть весьма мучительна, надо полагать. Совсем не солидно.

   Мысли об Ин Хо, ранее бывшие для меня лучиком света в кромешной тьме, теперь больше не приносили утешения. Теперь я ненавидел всех в этом мире. Бана — за то, что пытал меня, себя — за то, что вернулся сюда, Ин Хо — за то, что оставил меня здесь, за то, что не явился вовремя и не спас меня. Я чувствовал себя ребёнком — младенцем, которого на помойке бросила жестокая мать, и время от времени мне отчаянно — просто до слёз — хотелось, чтобы кто-то обнял меня, погладил по голове и прошептал, что всё будет хорошо. И я бы поверил тогда. Обязательно поверил бы.

   Мне казалось, что я сошёл с ума. Хотя, возможно, так и было. Но следующие слова Бан Сока заставили меня осознать, что в этой комнате сумасшедшим был не только я. Он остановился где-то рядом со мной и произнёс:

— Станцуем?