24 глава. Ален Кох из Лара

Все начало трудно, дитя мое.

Зубы сводит от непривычного холода, который сегодня покрыл весь немецкий город, в котором я уже проживаю девятнадцать лет. До сих пор не могу привыкнуть к нраву немцам — они слишком отличаются от испанцев, которые более эмоциональны, но не менее чувственны. Люди здесь добрые, могут поднять настроение, но бывают чересчур хмурыми, как говорят про русских людей. Но и эту страну я принимаю, хотя у меня и нет выхода.

Я иду по утреннему Лару — городу, где живет Она. Здесь уютно, особенно летом, когда вокруг солнце, зеленые луга и величественные леса, что довольно привычно для Германии. Жители небольшого города всегда дружелюбны, будто все здесь родственники — эта атмосфера всегда нравилась Алену, который так хочет убежать отсюда. Он любит свой дом, своих родителей, но его настолько гложит одиночество здесь, отчего я понимаю, что этот немецкий город будет со мной недолго.

Эта зима выдается довольно холодной — все жители страны удивляются такому резкому спаду температуры и ошибочно заявляют, будто это конец света или начало нового Ледникового периода. На деле же это обычный циклон, который решил взбодрить слишком занятых и нудных немцев, павших после Берлинского кризиса. Многие теперь судорожно скупают все теплые вещи, кто-то собирает сумки на случай катастрофы, которой даже не пахнет, но люди так любят все драматизировать, словно без драмы они вымрут. Хотя в этом есть доля правды.

Под ногами хрустит белый снег, которым я так не привык любоваться — но так рад ему! Редкие снежинки падают вниз, иногда попадая в глаза, отчего я натягиваю теплую шапку, пытаясь скрыться от холода. Руки начинают замерзать, но я иду к нему, чтобы снова помочь. Моему телу безумно холодно, я не чувствую пальцев на ногах, но должен идти, ведь не брошу душу даже в жерле вулкана, который однажды давным-давно убил Ее.

Спустя некоторое время, в течение которого я пытаюсь согреться, чтобы мое тело перестало ныть, вижу вдалеке молодого парня, без шапки, грустно опустившего тяжелую голову. Аккуратно обойдя голое дерево, я так же медленно подхожу к парню, стараясь выглядеть непринужденным и не быть подозрительным. Сажусь так плавно, что он еле замечает меня, лишь на миг посмотрев в мою сторону, после снова уронив свои голубые глаза на голые краснющие руки, которые он сжал в кулаки и положил на колени. Ален совсем поник — снова тяжелый период, который невозможно избежать.

Я рассматриваю его и выжидаю подходящего момента, чтобы начать разговор. Сегодня он одет слишком легко, чтобы выходить на такой мороз, будто его сварливая мать совсем не заботится о своем сыне. Не вижу его глаз, но боюсь увидеть в них слезы — снова такие горестные и пропитанные болью, ожиданием от новой жизни. Я уверен, он сможет. Должен.

Пару раз демонстративно кашлянув, чтобы напомнить о своем присутствии, я наклоняюсь вперед, вдохнув морозный воздух для бодрости. Чувствую между нами прозрачную, но очень тонкую стену, которую я должен разбить, чтобы втереться к нему в доверие. Но как это обычно и бывает, души к своему хранителю привыкают чуть ли не с первой секунды, ведь в глубине души они все знают. Лишь их мозг забывает те наши многочисленные встречи, которые я не способен позабыть, даже когда этого так хочется.

— Эй, вижу, ты не особо счастлив такому морозу, jа1? — спрашиваю я таким тоном, словно разговариваю с давним приятелем.

На удивление, Ален медленно и без особого удивления поднимает на меня голубые глаза, полные размышлений. Он выжидающе моргает, пытаясь понять, кто я и зачем к нему пристал. Я же пытаюсь непринужденно улыбаться ему, как делал бы это его самый лучший друг Питер, уехавший из города пару лет назад, оставив его в одиночестве — но они снова будут вместе, ведь я нахожу Брюса почти каждую жизнь.

— Господин, frost2 здесь совсем не причем.

До сих пор не могу привыкнуть к этим юношеским глазам, уже совсем мужским скулам и басовому голосу. Он почти совсем мужчина — и за все девятнадцать лет я не могу привыкнуть к Ее новому телу. Эта душа всегда выбирала женщин — Она всегда излучала утонченную женственность, которой я восхищался. А сейчас Она на время утратила этот дар, став по-настоящему мужественным, но слегка ранимым Аленом. Наверное, вскоре я привыкну к этому, хоть и не забуду тем, кем Она должна быть.

— А отчего тогда твое лицо так похоже на овощ? — пытаюсь я разбавить обстановку, зная, как Ален любит шутки подобного рода.

Так и получается — юноша улыбается, вальяжно раскинув ногу.

— Ты и одет совсем легко. Что же так расстроило тебя, mein kind3?

Ален колеблется — замечаю его бегающий взгляд, который мечется между дорогой и мной. Наверняка он ищет подвох в моей доброте, ведь он так критично относится ко всему, что иногда ругает за это сам себя. Но я искренен и всеми силами пытаюсь это донести до юного ума, так отважно борющегося с несправедливостью и бедностью в своей leben.

Он причмокивает, как обычно это делает в размышлениях. Вижу, как тот отчаянно трет свои уже бледные руки, на которые страшно смотреть. Знаю, Ален сидит на этой ледяной скамейке с видом на небольшой магазинчик почти час.

— Держи, малец, — протягиваю я ему пару вязаных перчаток, на что он тактично отклоняет мое предложение. — Не упрямься же, — более напористо говорю я, после чего Ален смотрит на меня с благодарностью в глазах и надевает перчатки.

— Спасибо, господин... Я просто не хочу идти домой.

— Отчего же?

— Там нет будущего, Господин. Нет того, чего я достоин. Не хочу идти домой, — отрицательно мотает тот головой.

— Значит, это не дом, mein kind. Домой ты должен хотеть идти, если нет — значит, нет у тебя дома.

Ален кивает, прекрасно понимая значение моих слов. Он никогда не жаловался на жизнь, у него прекрасные, хоть и требовательные родители. Ему не приходилось голодать или носить драную одежду, но он никогда не чувствовал себя личностью, у которой что-то есть. Он потерял себя, еще даже не обретя. Поэтому он не хочет домой — потому что его там нет.

— Знаете, я хочу добиться того, во что всегда верил, но никогда не стремился к этому, будто это всегда было мечтой и не более, — пожимает печами тот, подбирая выражения, чтобы правильно выразить свои мысли.

— Der Mensch kann nicht alles, was er will4... Но всегда можно все изменить, mein kind. Ты просто верь и знай, что все получится. Вера порой единственный выход.

— Наверное, вы правы, Господин. Я заканчиваю школу и места себе не нахожу, — продолжает Ален. Наверняка он и сам не замечает, как разговорился, но такова участь моего обаяния. — Родители говорят поступать здесь, недалеко от Лара. Но я не хочу... Хочу куда-нибудь в Берлин или Мюнхен.

— Так почему же не поступишь?

— Боюсь. Слишком трудно, — вздыхает Ален, тупя взгляд в свои руки, которые теперь согревают вязаные мной перчатки.

— Aller Anfang ist schwer, mein kind5. В конце концов, где ты видел, чтобы мечта доставалась так легко? — смеюсь я, пытаясь показать Алену, насколько сложности естественны и неизбежны. — Знал бы ты, сколько проблем и кризисов я преодолел, чтобы стать тем, кем являюсь сейчас, — лгу я, но искренне.

Юноша задумывается, приложив руку к щеке, но пытаясь не сводить с меня заинтересованных глаз. Он еще юный — впереди вся жизнь, и взрослая — по-настоящему сложная, но со множеством приключениями — уже не за горами. Она совсем рядом, но Ален, кажется, боится ее.

— Так что делай, как знаешь, mein kind. Жизнь длинная и бояться всего на свете — не прожить жизнь как надо. Ты же сам понимаешь это, верно?

— Понимаю, Господин, но все не могу решиться пойти домой и прочитать ту книгу, которую я хочу.

— Возьми книгу с собой! Всегда есть выход, даже если ты потерял ключ. — Я хлопаю его по плечу, ободряя.

Юноша, кажется, и вправду набирается смелости, потому что его улыбка уверенно растягивается. Держу пари, в его голове куча мыслей, которые он пытается разложить по полочкам.

Ален всегда пытается отстоять свою точку зрения, но у него плохо это получается, потому что строгие родители не развили в нем то качество, которое позволило бы не бояться будущего и его последствий. Он умный юноша, но эти неразвитые качества мешают ему стать взрослым — родители уж точно не смогут помочь ему в этом, желая самим устроить жизнь сына. Но Ален не так прост — в его душе заложена та сила, которая помогает ему жить.

Рано или поздно он поймет это, как делал раньше. Жаль, что Нильвия не дожила до того момента, когда ей стало бы так легко и свободно.

— Вы правда думаете, что можно изменить что угодно? Не думаете, что иногда человек просто обречен на зависимость от кого-то и несостояние в жизни? В конце концов, так живут многие.

Ах, Ален, думаю я, знал бы ты, как на самом деле все легко.

— На самом деле они просто смирились с этим. Ты, верно, думаешь, что мы все verurteilt6 на что-то?

— Надеюсь, что нет, — с надеждой бросает Ален.

— Верь, а не надейся, mein kind. И тогда у тебя будет все на свете, — говорю я напоследок.

После Ален пытается еще что-то сказать, но я всматриваюсь в его глаза, заставляя юное тело покрыться мурашками, чтобы стереть его память обо мне. Снова делаю то, что так тяжело делать. Но я вынужден, поэтому снова пробираюсь в его сознание.

Но что-то заставляет меня прерваться. Я думаю о том, нужно ли это делать с Аленом? Смотрю в его непонимающий и слегка смутный взгляд; он пытается меня рассмотреть, словно видит впервые, хотя знает, кто я такой и почему с ним разговариваю. Меня ударяет та мысль, что я не должен делать этого. В Алене слишком много страхов, поэтому если я удалю ему память — мои слова будут на его подсознании как его собственные. Он может просто-напросто испугаться своих мыслей, как часто это делает. Просто испугаться и идти дальше, как шел, в итоге ничего не добившись. А если эти слова будут из уст мудрого незнакомца, он найдет в них смысл — и прислушается. Глупо, но в этом весь Ален.

Поэтому я, снова похлопав юношу по плечу, произношу на прощание:

— Запомни, Ален, запомни.

После ухожу так быстро и незаметно, что Ален не успевает опомниться и спросить, откуда мне известно его имя. А я ухожу от него, оставив смутные представления о моей внешности и голосе, из-за чего тот с трудом вспомнит меня, но останется четкое понимание моих слов, которые он запомнил.

И я ушел, после наблюдая, как этот юноша восстает из пепла, превращаясь в прекрасного Феникса, всю жизнь потом иногда вспоминая того мудреца на лавочке, который так помог ему.

1Да? (нем.).

2Мороз (нем.).

3Мое дитя (нем.).

4Жизни (нем.).

5Человек не может делать то, что хочет (нем.).

6Все начало трудно, дитя мое (нем.).

7Обречены (нем.).