Глава двенадцатая. Поиск причин

Парень с охотой ответил на поцелуй. И прикосновения губ стали более порывистыми, чувственными и цепкими, как будто оба партнера боялись упустить момент незабываемых ощущений. Паре было так сладко и тепло в страстных объятьях друг друга, что каждое прикосновение, каждое поглаживание, плавные вдохи и выдохи заставляли их тела обмякать в поддерживающих руках предмета воздыхания. Она продолжала одной ладонью гладить парня по щеке, другой – придерживать затылок, в то время, как он, легко обнимал руками изгиб ее тонкой шеи.

Чувства наконец проявили себя в реальности и даже смогли разрушить ожидания. Никто не мог подумать, что влечение окажется настолько сильным на всех уровнях близости. Принадлежность друг к другу, что Дина, что Миша смогли распознать сразу. Беловолосой удалось прочувствовать необычные ощущения еще при первом рукопожатии, когда соприкосновение заставило разряд тока пронзить все тело до мурашек. Рубинов же изначально был настроен на ментальную связь: улавливание настроения, одновременные встречи взглядов, играющие улыбки при любом контакте с человеком, желание без остановки говорить, а затем необходимость видеться чаще. В любом случае, их способы ощутить соединение двух нитей нельзя было никак сопоставить с поцелуями, интимными и эмоциональными касаниями. Поэтому в этот миг, они были захвачены таким влечением и азартом, что становилось немного не по себе.

Когда Дина поняла, что желание спустилось ниже допустимого, постепенно затягиваясь в крепкий узел, разжигающий пламя и пробуждающий дрожь в ногах, то поспешила остановиться, но медленно и осторожно, чтобы не показать в своих намерениях резкость. Не смотря на личностную склонность к сомнениям, в данном случае Державина твердо решила для себя, что ее инициатива не была ошибкой. И, четко ощущаемое желанное удовлетворение от собственного выбора, являлось тому доказательством.

Карие глаза встретились, губы исказились в нежной и радостной улыбке. Его взгляд забегал по ее слегка покрасневшему личику, что выглядело расслабленным, как никогда прежде. А она, в смущении ненадолго опустив свои загадочные янтари, не могла перестать чувствовать трепет в груди и желудке. Пальцы Миши сами подобрались к аккуратному, с мягкими линиями, подбородку и приподняли его, вновь обратив внимание к себе.

Пухлые, покрасневшие от долгого поцелуя, губы приоткрылись, намереваясь произнести что-то очень важное. Девушка немного поколебалась, протяжно закусив, а затем поджав их. В тёмных глазах Миша отчётливо отследил промелькнувшую тень страха, потому с удивлением и в то же время заботой, подбадривающе улыбнулся и произнес:

— Не бойся, говори.

Дина на выдохе прижалась своим лбом к его, надёжно схватив темноволосого за щеки двумя рукам, и тихо зашептала, прикрыв глаза:

— Если ты хочешь что-то продолжить, то давай не будем торопиться. Я толком не знаю, что такое нормальные отношения, и мой последний и единственный опыт был слишком далёк от идеального.

Миша взволнованно наблюдал за тем, как немного дрожит её голос, насколько явственно её брови нахмурены, как часто прикрытые веки дёргаются и моргают. Он сразу понял, что она боялась, как изначально опасалась любых отношений с людьми. Новый уровень близости отчасти был ей чужд, тем более с человеком, который вызывает у неё невообразимой силы чувства. Осознание, что ради него, она сделает все на свете, навеивало страх заточения привязанностью и любовью, что сильно сковывал, ограничивал и делал одержимой.

— Конечно, я все понимаю. Самое важное, чтобы тебе было комфортно, только, пожалуйста, говори мне, если что-то не так, ладно? — задав вопрос, парень легонько отодвинул её лицо и поцеловал в лоб, в ожидании ответа.

— Ладно.

Она никогда не слышала такого от парня, и Миша ошеломлял её своим мягким и бережным отношением к ней. Казалось, он следил за каждым показателем её здоровья, в том числе и сердечным ритмом. И каждый раз, когда он узнавал о повышении пульса, мгновенно изворачивался так, чтобы привести его в норму.

С огромной благодарностью, беловолосая попросила Рубинова остаться с ней. И после положительного кивка, без задней мысли, решила встать с насиженного места, полностью позабыв про колющие ранки на ногах. Изо рта вырвалось шипение, и Миша молниеносно поднялся следом и взял её под руки. Медленно, с режущей болью, оба доковыляли до спальни. И, спустя несколько минут долгих мучений, темноволосый сначала уложил Державину под одеяло, затем, по просьбе самой девушки, лёг рядом. Беловолосая быстро устроилась на его плече, проникнувшись в приятный аромат мужского одеколона, с недавнего времени ставший практически родным.

Его же манил сумасшедший шоколадный запах от её тела и волос, что ощущался при любом близком контакте с ней. И в тот момент, щупая свободной рукой шелковую кожу ладони и утыкаясь носом в макушку её головы, он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

— Мне хорошо, — внезапно проговорила Дина, вызвав у парня широкую улыбку.

— Мне тоже, Ди, безумно хорошо.

Теперь ярко улыбнулась она, и мысль об этом блаженно согрела сердце Миши.

— Спокойной ночи, Ди.

— Спокойного утра, — она усмехнулась и добавила: — Миша.

Спустя пару минут, жутко уставшие после тяжёлой ночи, влюбленные провалились в сон. И для Дины, за последние года, эти часы непрерывного отдыха оказались ценными и очень редкими, без кошмаров и резких подрывов во время сна.

***

Чувствовать, как кто-то опаляет дыханием твою открытую шею, ощущать тяжесть чужих рук на своём теле и при этом знать, что это тот человек, от которого ты жаждешь этих прикосновений и наслаждаешься ими — лучший способ заставить твоё сердце биться с чувством непритворной радости. И затем просыпаться не в одиночестве, а в теплых уютных объятьях. Встречаться сонными глазами с яркостью бесценных медовых радужек напротив, что излучают мощную энергию солнца изнутри, и невольно поднимать уголки губ от увиденного — все это по первости так сказочно и странно. Непривычно было осознавать обоим, что все это реальность, а не сон. Особенно, Дине, которая раннее даже не могла предположить этого.

Она никогда не надеялась, просто шла вперёд, действуя так, как подвернётся момент. И, в данном случае, поцелуй состоялся, потому что так должно было случится, и никто этому не помешал. Парень и девушка хотели сближения, задумывались о принятии попыток не раз, но глубокое уважение по отношению друг к другу и осторожность повлияли на случившееся именно тогда, когда это было нужно. По этой причине, никто ни о чем не жалел и позволил новому дню, с новой историей и ощущениями, начаться по-истине замечательно и волшебно.

Его взгляд был прикован к её спокойному лицу, что изредка подавало признаки оживленности: иногда беловолосая хмурила брови, время от времени, играла уголками губ и дёргала веками. И, внезапно, после чрезмерной мышечной активности на лице, размеренное глубокое дыхание прервалось на пару резких вдохов и выдохов. Дина легко облизнула губы, расширила ноздри, зажмурилась и плавно открыла глаза, часто моргая, убирая с ресниц остатки сухости. Карие глаза быстро настраивали фокус, делая изображение более чётким, а вслед за этим остановились на знакомом улыбчивом мальчишеском лице.

— Доброе утро, — мягко произнёс он, накрыв её прохладную ладонь своей.

— Доброе утро, — в той же манере протянула она, приняв его жест, слегка сжав пальцы. — Давно проснулся? — в полудреме продолжила Дина, вновь опустив тяжёлые веки.

— Минут пятнадцать назад.

— А время?

— Три часа дня, — ответил Миша и переместился в положение сидя, разминая при этом спину и руки. — Как твои ноги?

Державина с некоторыми усилиями приподнялась, оперевшись о спинку кровати, и откинула часть мягкого серого одеяла в сторону. В процессе разглядывания обработанных ран, в лице блондинки отразилось множество эмоций, закончившись на чувствах разочарования и страха. За секунду ей удалось вспомнить вид гранатовых ручейков, что растекались вдоль её передней поверхности бёдер, коленей и голеней, падая маленькими редкими капельками на светлый кафельный пол в ванной комнате. Но до и после этого момента, стерлось все, кроме жуткого писка в ушах, жжения и бездонной черноты перед глазами.

— Нормально, — коротко бросила Дина, наконец оторвавшись от заклеенных порезов. — По крайней мере, пока я спала боли не чувствовала.

— Хорошо. Думаю, что лучше пока тебе не двигаться. Тем более, ты не выглядишь бодрой.

— Зато ты полон энергии, — ухмыльнулась девушка. — Но я хочу чай. Так что...

— Так что я тебе его сейчас заварю, — перебил подругу парень, отчего та едва не задохнулась, удивлённо распахнув глаза. — Тем более, хотелось бы с тобой проговорить...

— О чем? — не ожидая от самой себя, грубо произнесла Державина, сразу же исправившись. — Прости, просто я не в восторге от постоянных допросов. Но я помню, что обещала начать раскрываться, так что... — она ненадолго запнулась и отвела взгляд в сторону. —Хорошо, я не против, — и слегка приподняла уголки губ, заглянув в его светлые радужки.

В ответ он с благодарностью ей кивнул и молча ушёл на кухню. И, как только его фигура скрылась за открытой дверью, Дина позволила себе с шумным выдохом опуститься обратно на подушку и провалиться в бесконечную цепочку размышлений.

После этого глаза застыли в одном положении, устремившись в белый потолок. Слух полностью отключился, дыхание сошло на нет. Вокруг все стихло, и шум кипения чайника на кухне, и звуки посуды, и шаги темноволосого и его голос — все пропало, оставшись в реальности.

Один, два, три. Уши заложило, писк заполнил все пространство, девушка умыла лицо холодной водой.

— Ди, — смутно послышалось с кухни.

Четыре, пять, шесть. В виски и глаза подступило высокое давление, измываясь адской ноющей болью. Зрение помутнело и заполнилось рябящими пятнами старого телевизора.

— Тебе какой чай?

Шесть, семь, восемь. Мучительная боль, стоны и появление слез. Взгляд в большое зеркало.

— Дина?

Девять. Она сталкивается со своими раздраженными красными глазами, дергающимися веками и ярко выраженными синяками. Читает в них бессилие, ненависть, страх и не замечает ничего похожего на уверенность и энергичность. Приближается ближе к своему отражению, соприкасаясь шершавыми губами с ледяным зеркалом, внимательно смотрит в помутневшие янтари сквозь мешающие пятна. И чувствует, как все внутри сжимается от злости к самой себе.

«Как ты можешь на меня смотреть?» — глухо раздалось в помещении.

— Всё в порядке? — Миша быстро добирается до спальни, садится рядом с ней на кровать.

Десять. Руки сжимают раму зеркала и рывком срывают его с креплений, грубо бросая в ванную. Оно разбивается на множество разноразмерных осколков, полностью застилая акриловое покрытие острыми частичками. Кровь.

Внезапно, Дина вздрогнула, с испугом посмотрев в обеспокоенные глаза Миши. Он нежно гладил её по плечу, заботливо выуживая беловолосую из транса.

— Какой чай? — повторил он, как ни в чем не бывало.

— Зелёный, — прохрипела Державина, к своему ужасу ощутив пережитое, буквально, во второй раз.

***

Еле ощутимый аромат персика окутал загруженную неприятными событиями девушку в тёплый уютный плед. Легкая угрюмость отражалась в её мягких нахмуриваниях и натянутой улыбке Моны Лизы. Болезненный накал эмоций сглаживали тихая мелодия фортепьяно на фоне и крупный снег за окном, некоторые частички которого быстро таяли и слетали шумными капельками на стекла и подоконники, успокаивая.

Темноволосый парень с такой же мягкой печальной улыбкой смотрел на нее, догадываясь о чем подруга думает. Но ни его, ни её это не смущало. Дина знала, что он заведет об этом разговор обязательно и поэтому давала себе возможность самой поразмыслить на этот счёт перед началом беседы.

— Слышу аромат бергамота, — выуживая парня из мрачных мыслей, заметила блондинка, улыбнувшись.

— Ты права, обожаю чёрный чай с различными травами. Бергамот самый любимый. А ты, что предпочитаешь?

— Зелёный с жасмином, мелиссой или нотками фруктов, ягод. А ещё с молоком и корицей... — протянула с наслаждением она, после отхлебнув немного горячего напитка.

Дина вновь умолкла, с таинственным замиранием наблюдая за происходящим за окном. Погода явно была не в духе. Серое небо, нагнетая скуку и горечь, нависало над столицей, дополняя никудышнее настроение обильным снегопадом, что в мгновенье превращался в воду, заливая дороги широкими озерами. Обычно в такие дни Державина подолгу валялась в постели, поднимаясь только к вечеру, когда на улице уже темнело, становилось тише и единственное что она могла разглядеть и прочувствовать — это то, как город потихоньку засыпал, огней в квартирах становилось все меньше, а дворы пустели. И ничего её не отвлекало, позволяя углубиться в важную работу.

— Ты можешь говорить, — внезапно нарушила тишину Дина. — И задавать вопросы, на которые я буду стараться отвечать.

— Хорошо.

Миша сидел на стуле напротив неё, с замиранием сердца ожидая, когда она это скажет. И, когда это произошло, вдруг занервничал, в мгновенье попытавшись успокоиться и подобрать необходимые слова.

— То, что вчера произошло в ванной, скажу честно, напугало меня до чёртиков. Мне повезло, что я нашёл ключ на тумбочке и смог зайти. Правда... Надо было это сделать раньше, — Рубинов виновато посмотрел сначала в лицо Дины, затем на её изуродованные ноги.

— Эй, — тихо прошептала беловолосая, потянувшись к нему. — Всё заживёт. Не вини себя, тебя могло вообще не быть со мной. И я безумно благодарна тебе за все, что ты сделал и делаешь для меня.

— Надеюсь, ты поцеловала меня не поэтому, — медовые глаза с надеждой заглянули в её манящие угольки.

— Конечно, нет, — искренне улыбнулась она, успокоив парня. — Тогда... — нерешительно пробормотала Державина. — Надеюсь, ты ответил взаимностью не из жалости?

— Нет, — заверил он ее. — В тот момент я тоже думал об этом, но побоялся твоей психической травмы.

— Я рада, что ты это понимаешь. Мне трудно даётся близость, отношения, откровенные жесты и разговоры.

— Боишься?

— Да.

— Боли? — догадался Миша, и Дина положительно кивнула, крепко обняв ладонями горячую поверхность кружки. — Почему её в тебе так много? — парень отчаянно вгляделся в её глаза, наполненные таким несчастным излучением, что ему тут же захотелось броситься к ней и чувственно обнять.

— Люди, — кратко ответила она, эмоционально заиграв бровями и прикрыв ладонью рот. Однако быстро поспешила убрать руку и вновь улыбнуться.

— Расскажи о своей семье и, что произошло с вашими отношениями.

Дина тоскливо опустила взгляд, после приподняв лицо и с болезненным прищуром оглядев пространство вокруг себя. Она явно не знала с чего начать.

— С самого детства я была привязана к отцу. Отношения с матерью никогда не клеились: любые недопонимания превращались в споры, затем оскорбления и ругань. Она постоянно держала меня в собственных руках и не давала возможности жить так, как я искренне мечтала, — Миша немного не понимая, что конкретно девушка имеет ввиду, нахмурился. — Это касалось всего. Моих стремлений, интересов, взглядов, желаний. Она перечеркивала все, наказывая меня слушать её и действовать так, как она скажет, — разяснила девушка. — Кроме этого, она катастрофически была помешана на учёбе, которая никогда не была мне интересна. А вот папа мои музыкальные способности признал сразу, научил меня играть на гитаре, — она заулыбалась. — Разделил со мной любовь к музыке шестидесятых и помог сочинить первую песню...

— Как она называлась? — с теплотой в голосе спросил Миша, с умилением наблюдая за тем, как тает её сердце при упоминании этого человека. Он точно знал: Державина безумно любит своего отца и наслаждается воспоминаниями о нем.

— «Улыбнись», — мелодично произнесла Дина, держа уголки губ приподнятыми. — Папа всегда говорил, что у меня красивая улыбка и всегда просил улыбнуться ему, даже, когда все катилось к чертям... Как жаль, что в последние годы нашего общения улыбка прикрывала мое истинное лицо и душу, что таили в себе большое количество страданий.

— Почему?

— У отца усугубилось состояние здоровья. Приступы, скорые, врачи, больницы. И я, не спавшая сутками, рядом с ним.

— И долго это все длилось? — решил уточнить Миша.

— Около года. За этот период я и подсела. Сначала на сигареты, потом наркотики.

— Сколько тебе было лет?

— Шестнадцать.

Ком засел в глотке Дины. Так, неопределённое время они помолчали, увлекшись распитием чая. Затем трепетное ожидание Миши вынудило ее продолжить рассказ.

— Одиннадцатый класс. На носу экзамены, а я тусуюсь с одноклассниками в подворотнях, разыскиваю закладки в лесу и заваливаюсь глубокими ночами домой под истошные крики матери и недовольства отца. Я понимала их реакцию, но не знала, как остановиться, а они, видимо, не знали, что делать, — блондинка выждала пару минут для того, чтобы подумать и, уловив увлеченность собеседника, продолжила дальше. — Я сдала экзамены, поступила в институт на экономиста, как хотела мама, разумеется, на платное обучение. И неожиданно начала осознавать, что моя подруга детства от меня отдаляется. С Сашей мы почти не виделись. Она говорила все, что угодно, лишь бы избежать со мной встречи, а я загоняла себя в угол еще больше. И вот, я совершенно не посещаю пары, заваливаю экзамены и меня ожидает отчисление. Моя мать в бешенстве разрушает мою комнату. Всю мебель, книги, мои дневники с записями и песнями, а потом берет гитару, заверив меня: «Ты ничего не представляешь из себя. Ты никто в этом мире, и ты ничего не добьешься. И музыку твою я ненавижу». Швыряет гитару, оторвав пару струн, и начинает разбрасывать всю одежду.

Руки девушки предательски задрожали, как и голос. Вспоминать произошедшее оказалось гораздо труднее, чем она думала. Пускай прошло несколько лет, пускай она уже рассказывала все это и детально переосмысляла, все равно было тяжело и больно.

— Отец стоит в проходе и молча наблюдает. Его взгляд пустой и холодный. Тем временем я начинаю собирать вещи. Мать орет громче, бросая: «Уходишь? Замечательно! Вали отсюда, к чертовой матери!». Беру основные вещи, гитару и хлопаю дверью. Папа так ничего не сказал, ничего... — Дина устало вздыхает, делает последний глоток. — Ну, что ж, приходится искать ночлег. Звоню Саше. В подробностях ничего не рассказываю, говорю, что поссорилась с родителями и нуждаюсь в ее помощи. На что она мне сонно отвечает: «У меня завтра экзамен, мне нужно выспаться. Попроси помощи у своих товарищей». И сбрасывает трубку.

— Поэтому ты так холодна с ней? — осторожно спрашивает Рубинов.

— Да. Я никогда не забуду ту ночь. Начало зимы, я одна шляюсь по страшному городу, мороз пронизывает до костей, желудок сводит от голода. Но я не плачу, потому что зла, обида меня переполняет, и я твердо убеждена в том, что все сделала правильно.

Дина отставляет кружку в сторону, облокачивается на спинку кровати, задрав голову к потолку. Глаза влажные, губы разгореченные из-за частых грубых покусываний, а руки обнимают собственное тело в попытках отдать частичку жалости и тепла самой себе.

Миша с сожалением и душераздирающей печалью смотрит на нее пару секунд, а затем бросает все и садится рядом, увлекая в успокаивающие объятья.

— И куда ты направилась?

— К бабушке, — на ее лице вновь расцвела улыбка, а тон голоса изменился. Беловолосая прижалась щекой к груди Миши и приобняла его в ответ. Инстинктивно мужской подбородок опустился на ее макушку, плотно прижавшись к ней. — Я все ей рассказала. А она, несмотря ни на что, проявила глубокое сочувствие и оказала огромную поддержку. Накормила меня, дала возможность принять душ и побыть у нее какое-то время. Но я не могла остаться у нее и сидеть на шее. И, когда я сказала ей об этом, она приняла неожиданное решение. С искренним желанием помочь, она передала мне свои скопления. Там было немного, но брать эти деньги все же было трудно. Я со слезами благодарности приняла их и пообещала все вернуть до копейки. Попрощалась и уехала в Питер на автобусе.

— Там ты и встретила Яна?

— Да. Я купила струны для гитары, отремонтировала ее и начала играть около станций метро. Там мы и встретились.

— Прости, что заставил об этом вспоминать...

— Но я должна была тебе рассказать и не жалею, — перебила его Дина, жадно примкнув к нему телом еще ближе.

— Есть еще пара очень важных вопросов, которые я обязан задать... Только ответь на них честно, пожалуйста.

Парень переместился в положение сидя и попросил ее устроиться на кровати так же перед ним. Потом надежно взял ее за руки и начал заворачивать рукава лонгслива до локтей, тем самым вызвав у девушки мгновенный страх — она задергалась, и Мише пришлось остановиться.

— Ты доверяешь мне?

Дина забегала глазами, старательно избегая его пристального взгляда. И тогда парень смягчился, обратив внимание на ее плечи, что порывисто подрагивали словно от холода. Его руки заботливо приобняли ее, погладили дрожащие части тела. А после с нескрываемыми жалостью, сочувствием и разочарованием он принялся медленно отстранятся от нее. Но блондинка занервничала пуще прежнего от мысли, что отталкивает любимого человека своими подкожными страхами, не давая возможности начаться тому, о чем она так много мечтала — свободе касаний.

— Нет, подожди.

Дрожащие пальцы резво потянулись к черным рукавам и довольно высоко оттянули их, представив глазам оголенные предплечья. Затем она подвинулась к темноволосому и решительно выставила руки.

— Я доверяю тебе, — произнесла Дина, не поднимая глаз. — Сделай то, что хотел.

Рубинов принялся изучать татуировку розы на левой руке, затем шрамы и небольшой ожог.

— Откуда ожог? — невозмутимо спросил он.

— Обожглась раскаленным чайником. Давно было.

Взор медовых глаз скаканул чуть выше к венам, и Дина в недоумении заинтересовано оглянула его.

— Скажи честно, после того раза в клубе ты употребляла? — блондинка виновато кивнула. — Когда и сколько?

— Таблетки, два раза. На той же неделе.

— Тогда... — Миша тяжело вздохнул от столь отвратительного положения дел. — Последнее, что я у тебя спрошу... — он ненадолго прервался, ласково погладив ее шрамированные запястья. — Ты больше не причиняешь себе физическую боль?

— Нет, — уверенно произнесла Дина.

— А зеркало?

— Я не хотела себя калечить. Просто выплеснула накопившиеся эмоции.

— И часто с тобой такое бывает? Ты ведь специально убрала почти все вещи.

— Я их убрала, потому что люблю простор, — нахмурилась кареглазая. — Меня раздражают лишние предметы. И нет, это бывает не часто. Может, раз в месяц, иногда реже.

— Ладно, — как-то недоверчиво пробормотал Миша. — Ты была у врача?

— Ты сказал, что это был последний вопрос, — усмехнулась Дина, развеяв напряженную обстановку, и парень следом за ней улыбнулся, облегчённо спуская рукава ее кофты вниз.

— Теперь точно последний.

— Только у невролога. Пропивала курс успокоительных. Помогло, но не надолго.

Рубинов положительно закивал и с нескрываемым беспокойством обнял ее и поцеловал в лоб. Его разум оказался переполнен информацией от подруги, однако, что он понимал точно — у Дины большое количество психических травм, пускай, возможно, она об этом даже не догадывалась. Но, помимо очевидного, он пообещал себе и ей:

— Ди, если я не смогу помочь тебе, если твое состояние ухудшится, мне придется записать тебя на прием, ты понимаешь?

— Да. Спасибо, — ответила она, с наслаждением замерев в его защищающих от горя и бед объятьях.