Глава 13

Калифорния  с легкостью  могла бы стать прекрасным убежищем. По крайней мере, с таким настроем я ехала сюда. Мне казалось, что тут все будет новое как для меня, так и для парней. Но в последнем я оказалась не права.

Я думала, что они понятия не имели, что мы будем тут делать, где жить и так далее. Но Окснард был пропастью  в незнание только для меня. У галстучков же все было продумано.

Поселились мы в уютном доме в тихом районе. Хотя весь город казался слишком спокойным и без этого. Дом принадлежит тете Люка. Раньше она жила тут со своим мужем и сыном, но вскоре они переехали в Лос Анджелес. Жилье решили не продавать, так как в любом случае они часто навещали родной город.

По рассказам, Люк обожал проводить тут лето. Конечно, Калифорния - солнечный штат, где лучше всего можно почувствовать приход летней поры. Он сказал, что Окснард дарил ему жизнь, которую на то время он не мог получить дома. Не знаю, что именно он имел этим ввиду. Ведь сейчас, казалось, что у Люка было все: друзья, вечеринки, популярность. Даже после переезда родственницы, он продолжал проводить каникулы в Калифорнии. А как-то летом он даже позвал Кевина и Дина с собой.

Дом был уютным, содержащим некую "живую" атмосферу. Первый этаж состоял из небольшой прихожей, откуда ступеньки сразу вели на второй этаж, объединенной кухни с приемной. С кухни одни двери вели в сад, а другие в гараж, которые теперь использовался как место для репетицией. Также там была маленькая ванная комната. На втором этаже были три комнаты: две спальные и одна детская. К каждой комнате прилагалась отдельный санузел. Люк занял главную спальную комнату, я согласилась на детскую, так как узкая кровать не приносила мне неудобств, Дин согласился некоторое время спать на диване, а Кевину полагалась комната для гостей. Но все же они согласились меняться, в случае когда приемная надоест Дину.

Вообще, это комфортабельное поместье дарило чувство безграничного покоя. Даже в такой сложный период, я могла отключать свои мысли, пытаясь уверить себя, что у меня отличное начало новой жизни. Хотя, признаюсь, на это уходило время.

Парни начинали строить планы. Они хотели найти местечко, где могли бы играть свою музыку, так как, по сути, это и было целью переезда. Хорошо, что деньги у нас были с собой, поэтому на первое время мы могли ничего не делать, а об очень далеком будущем никому думать не хотелось. Все начинали все с нуля.

Я не чувствовала никакого дискомфорта в их компании. Мы ужинали вместе, они показывали мне городок, водили к океану. Я с улыбкой наблюдала за их играми в видеоигры, но сама не присоединялась. Взаимопонимание царило вокруг нас.

Вот только Кевин всю первую неделю ходил совсем потухший. Люк и Дин не обращают на это внимания, и Кевин этим доволен. Он все время что-то пишет или бренчит на гитаре.

За эти дни я ни разу нормально с ним не поговорила. Но где-то внутри я чувствовала, что нуждаюсь в этом. Мне хотелось извиниться за то, что я сказала в больнице, за то, что накричала, пусть я и могла дать той вспыльчивости оправдание.

Снова Кевина что-то терзало и меня к нему все больше притягивало. Я не знала, было ли это желание узнать, что же творилось у него внутри, или же мне самой хотелось рассказать ему о своих переживаниях. Я ощущала особую связь с ними, пусть он и пытался оборвать все нити, которые связывали нас, своим почти что аскетичным поведением.

Сегодня Люк решил съездить в Лос Анджелес к тёте. Дин откликнулся на предложение поехать с ним, а я же, узнав, что Кевин остается, увидела в этом особую возможность возобновить связь.

Дин и Люк уехали где-то часа в четыре вечера. Оказалось, Люк среди нас собирается дольше всех! Не знаю, что занимает столько времени, но это иногда может сильно действовать на нервы.

Впрочем, когда они ушли в доме осталась только я и Кевин. На самом деле, в тот момент мне больше не хотелось ни с кем разговаривать. Войдя в комнату, в которой я ночевала, мне хватило всего одного мгновения, чтобы я углубилась в свои страдания и вновь потеряла весь прогресс. Знаете, бывает такое, когда, кажется, достигаешь душевного умиротворения и решаешь, что ничего не сможет вернуть тебя в прежнее состояния, но вдруг все ломается. Словно песочная башня: став слишком высокой, она обязательно упадет.

Стены были светло-голубого цвета, как и покрывало на кровати. Шкаф и письменный стол были цвета слоновой кости, на тумбах стояло всего пару книг. Не было игрушек, магнитофона, машинок или чего-то в этом роде. Комната опустела, а ведь когда-то мальчик, наверно, испытывал тут невероятные эмоции. Комната хранила воспоминания ребенка, его мысли и чувства, как и весь дом, а мы посмели вторгнуться сюда и наполнять жилье личными ощущениями.

На душе у меня был груз. Я легла на кровать и долго смотрела в потолок, пытаясь понять, что же мне следует дальше делать и правильно ли все это. Привыкнуть к новому можно лишь остаточно откинув старое, а я, к сожалению, никак не могла этого сделать. Я чувствовала, как размышления наводят еще большую тоску. Я попыталась сделать глубокий вдох, и на секунд пять это помогло, но потом снова все сжалось и стало так чертовски тревожно! Потом слезы вдруг наполнили глаза. 

Не спели они стечь до висков, как я сразу вскочила с кровати. Нет, нет! Это другая жизнь, все новое и я должна это принять.

Я вышла из комнаты и спустилась вниз. Как только я оказалась на первом этаже, то услышала тихий звук фортепиано, доносящийся с гаража. Скорее всего, конечно, это был синтезатор, впрочем мелодия зачаровывала. Она была совершенно нежной, чем-то вызывающей ассоциации с весной, цветами и солнцем. Мелодия пробуждала что-то волшебное внутри, хотелось видеть мир другим: более красивым, чутким.

Пройдя через кухню я тихо открыла дверь, ведущую в гараж. За синтезатором сидел Кевин, ко мне спиной. Он не останавливался, а продолжал водить пальцами по клавишам. Я не знала, что он умел играть на фортепиано, но теперь готова была сделать все, лишь бы он не останавливался. И он продолжал, словно читая мои мысли, переходя с более высоких к нотам ниже.

Я готова была простоять там  до конца дня, но подслушивать было не хорошо. Поэтому, так же тихо закрыв дверь, я вернулась назад. Мелодия продолжалась, и я, усевшись на диван, слушала. Прекрасное в музыке то, что она может помочь откинуть тревоги на второй план, давая понять, что творчество - это красота мира, а красотой нужно восхищаться, позволяя ей себя поглощать. Я словно понимала, что для Кевина это играла большую роль, он словно выпускал всю душу в музыку.

Я могла полагать, что проблема в аварии, о которой говорил Дин. Ведь по его словам это сильно изменило парней. Но ведь Кевин последнее время было полон жизни, а сейчас будто омертвел.

Вдруг стало тихо. Слишком тихо, чтобы выдержать это. Тут я услышала, что Кевин вошел в комнату. Он кинул на меня взгляд, и сразу подошел к кухонным тумбам, в поисках чего-то. На нем была черная футболка и темные джинсы. В верхнем шкафчике он нашел бутылку и, взяв её, начал подходить ко мне.

Я обняла свои ноги, уступая больше места для него. Кевин молча сел, уютно откинувши спину на подушки на спинке дивана. Он не выглядел усталым или истощенным. Но почему-то радости было отыскать невозможно. Открыв бутылку, он сделал большой глоток, даже не скривившись. Я смотрела на него, не боясь, что взгляды наши соприкоснуться. И вдруг я заметила, что только в те редкие моменты, когда он был возле меня, я забывала о грусти. Все оставалось где-то далеко, за прозрачной стеной, которою своим присутствием возвышал Кевин.

Вдруг он, повернувшись ко мне лицом, спросил:

- Тебе понравилось?

Я вопросительно на него посмотрела, не понимая, о чем же речь.

- Ты - первый слушатель, - саркастично сказал он, едва улыбнувшись.

- А, ты об этом! Мелодия волшебная, она цепляет.

При этом парень, задумавшись, улыбнулся, сделав еще один глоток виски. Он был другим. И я не знала, кем был настоящий Кевин: парнем, закрывшимся от всего окружающего мира, или тем, кто живет моментом и волнуется о важных ему людях.

Он вдруг пристально на меня посмотрел.

- Как ты себя тут чувствуешь?

- Не знаю, - задумавшись ответила я, смотря то на диван, то на потолок, словно там можно было найти ответ. - Я будто потеряна. Не знаю, где мое место. Мне кажется, что ничего не имеет смысла, и поэтому я не могу ничего делать.

- Ты чего-то боишься? - Теперь он смотрел прямо перед собой, сильно сжимая бутылку.

- Наверно, - протянула я. - Я боюсь, что никогда не найду выхода с этой страшной внутренней пещеры, где я увязла в прошлом, а воспоминания, словно страшные чудовища, пытаются разорвать меня, доставляя при этом невыносимую боль. Настолько чудовищную, что она перестает быть быть просто ментальной, а становиться физической. Когда это прекратится? Боже, Кевин, когда я смогу снова с легкостью смотреть назад?

Я не плакала. Теперь мои слова были основаны на чем-то более сознательном, чем эмоциональном. Только теперь я готова была воспринять то, что мне могли сказать в ответ.

- Одри, воспоминания всегда будут приносить боль. Вот только со временем ты будешь реже смотреть в прошлое. И тогда поймешь, что боль уже другая. Она подвластна тебе и ты можешь её контролировать.

- Разве твоя боль уже утихла? - тихо спросила я, не зная, какая у него будет реакция.

- Когда к скорби добавляются еще несколько негативных эмоций, душу не так легко излечить.

- Самолечение - это плохо, - настояла я, хотя и знала, что сама так действую в большинстве случаев. Впрочем, сейчас я жаждала получить от Кевина больше.

- Это далеко не самолечение. Ты ведь сама не заметишь, что тебя излечат люди вокруг, их общество. Вот только тут будь осторожной: неправильные медикаменты или неправильное применение приводит к обострению заболевания.

Мне хотелось пропускать сквозь себя каждое его слово. Что-то внутри подсказывало, что, возможно, я первая, с кем он говорил о таком. Но я понимала, что мне нужна была открытая правда. Я устала от метафор, скрывающих реальность под красивыми сравнениями. Но, наверно, ни он, ни я не были готовы к тому, чтобы занавесы были полностью открыты, поэтому мы и продолжали играть в великих драматургов.

- Чем же Окснард все обостряет? - наконец спросила я.

- Истоки всегда приносят главную головную боль, - спокойно ответил он.

Теперь он был более открытым. И нет, это изменение произошло не из-за двух глотков виски. Скорее всего это была музыка. Иногда наладить внутреннее состояние в силах разговор, иногда же стоит выплеснуть эмоции в творчество. И Кевин знал, что это поможет.

- В любом случае, - парень встал с дивана, - предлагаю отметить наше взаимное несчастье в одном из баров. Что скажешь?

Я согласилась. Была ли это настоящая радость или всего лишь маска я не знала. Но потом мне показалось, что он закрылся от плохих воспоминаний, поместив на их место желание идти дальше. Может, это и ненадолго, но я не собиралась терять момент.Без Кевина я была бы одна, а для меня теперь это было слишком страшно.