Глава 29

Ариана

Жизнь – это куча невообразимых событий, которые происходят с человеком каждый день, если уж не каждую минуту или секунду. И события бывают разными: иногда она настолько пустяковые, а иногда буквально рвут на части. Я думаю, что, когда происходит что-то плохое, необходимо помнить, насколько ты можешь быть сильным и храбрым, если захочешь. Ты ведь понимаешь, что сломаться легко. Можно загнать себя до такой степени, после чего заляжешь на долгое время. Или же наоборот встанешь на ноги, возьмешь себя в руки и двинешься дальше, несмотря ни на что. Каждый из нас может разрушить самую крепкую стену и открыть для себя новые горизонты. Всего-то надо добавить смелости к своему характеру и станешь невероятным человеком.

Мы так молоды! Главное не упустить этот промежуток, потому что он дается один раз. Одна попытка перевернуть свою жизнь. Загубить себя или сделать счастливым.

Будь у меня эта возможность, я бы поставила себя на слабые ноги и сказала: «Давай, Ариана! Беги к горизонту! Там тебя ждет столько всего удивительного. Не стой столбом, подруга!»

Но у меня другая ситуация. Моя жизнь больше не в моих руках, потому она идет к завершению.

Могу с уверенностью заявить, что прошедшие недели оказались для меня самыми волнительными, душевными, искренними и жизнерадостными. Я не смогла бы описать каждый свой день, но сейчас чувствую, что эти записи будут моими последними посланиями в этот мир.

Влада и Андрей приезжали ко мне каждый день. Привозили хорошее настроение и заимели привычку много фотографировать. Глеб последовал за ними, прикупил себе какую-то навороченную камеру и не выпускал ее из рук. Между прочим, у него талант. Еще один. Теперь он сможет совмещать хоккей с фотографией.

Мой брат стал невыносимым прилипалой. Он беспокоился обо всех на свете и дело точно было в маленьком детеныше, которой пинался круглые сутки в большом животе Влады. Ему было хорошо, а девочка страдала от бессонницы и постоянного голода. Андрей спрашивал у нас, как мы себя чувствуем каждые пять минут. Так как мы проводили большую часть времени на веранде или на траве во дворе, я просила его отвязываться от нас хотя бы на час, чтобы у нас с Владой было время поболтать.

Подруг у меня за всю жизнь было очень мало, так что эта девочка стала своего рода глотком свежего воздуха. Мы могли поделиться друг с другом своими женскими проблемами. Иногда к нам присоединялась мама. Она быстро полюбила Владу и заботилась о ней почти как обо мне. Кормила, помогала съездить в больницу, когда этого не мог сделать Андрей.

Я приноровилась лежать головой возле животика Влады. Она легко нажимала на него пальцами, и в это же мгновение малыши проводили по этому месту ручкой или ножкой. Я тоже так делала и когда ощущала это прикосновение, мне хотелось заплакать от счастья. Только так я могла связаться с детьми, которых не успею увидеть. Однажды я проснулась среди ночи вся в слезах, покрытая холодным потом, с дрожащими руками.

Мне приснился один из малышей. Приходил ко мне в облике подростка с такими же светлыми, как у Андрея, волосами и голубыми, как у Влады, глазами. Во сне он подошел ко мне, заключил в крепкие объятия и проговорил на ухо:

— Все будет хорошо, подожди немного.

Быть может, это был вовсе не их сын, но мне отчетливо виделся именно он.

Отношения с Андреем вновь стали нормальными. Мы особо много не разговаривали. Однако, оставаясь наедине, обменивались односложными предложениями. Обычные бытовые разговоры. Ничего значащего. В этом была своя доля правды: ему не хотелось думать, что это время, простое семейное время, может закончиться. Андрей все еще не мог поверить в скорый конец, и я не пыталась заставить его думать иначе.

Зато братишка заботился о Владе. Я была безумно этому рада. Он очень ее любил. Невозможно было этого не заметить. Любовь в движениях, словах, прикосновениях и глазах, поступках. В каждом мгновении. Здорово наблюдать за этим чувством со стороны.

Я уверена, малыши будут расти в самой крутой семье. У них будут лучшие родители, смешные бабушка с дедушкой, простодушный и всеми любимый дядюшка Глеб.

Кстати, о нем. Глеб ни на шаг от меня не отходил эти недели. Я просыпалась и засыпала рядом с ним. В те дни, когда могла ходить, ходила только с его помощью. Он помогал мне умываться по утрам, купал в ванной и натирал мягкой губкой спину, пока я обессиленно держала голову на своих коленях. По ночам – я потеряла смысл в ночи, поскольку полноценного сна у меня больше не было – я слушала его легкое дыхание и гладила по спине. Так, как любила.

От поцелуев осталось лишь название. Одышка была настолько сильной, что я могла ответить на короткое прикосновение его губ. Мы довольствовались объятиями. Это была единственная возможность сблизиться как можно сильнее и испытать при этом самые теплые чувства. Наверное, объятия действительно показывают так много и делают человека чуточку счастливее.

Стоить отдать Глебу должное! Он будил меня по ночам в моменты, когда слышал, что я не дышала. Бывало, организм начинал жить своей жизнью и переставал функционировать как надо. Кроме этого я чаще стала кашлять, и Глеб появлялся тут как тут с салфеткой и полотенцем, потому что кровавой мокроты было много. Она лилась изо рта, из носа, из кожи.

Как-то раз меня увезли в больницу. У меня появилась сильная тяжесть в груди, а иногда создавалось ощущение, будто воздуха в легких вовсе нет. Мама заметила, что кожа у меня стала синюшной, после чего забила тревогу. Она повезла меня к моему кардиологу, та в свою очередь решила отправить меня на рентгенографию, где выяснили, что в легких скопилась вода.

Решили выкачивать ее. Мне пообещали, что будет не больно. Да я и сама пережила столько неприятных обследований, что думала, будто все позади. Но нет, пункция оказалась самой ужасной вещью для меня.

Они усадили меня на кушетку и сказали обнять Глеба за талию. Ему же нужно было держать свои руки на моих плечах. Затем началось самое тяжелое. Сначала врач вколол мне сильное обезболивающее и подождал некоторое время. Я успела и поплакать от боли и порадоваться за то, что смогу дышать как обычно.

Глеб успокаивал. Мама успокаивала.

Затем врач стал вводить длинную иглу между ребрами. Хруст сопровождался невыносимой болью. Я чувствовала эту гребанную иглу внутри своего организма при каждом вдохе и никогда не плакала так громко, как в ту минуту. Руки Глеба то сжимались, то гладили. Сколько воды из меня вышло, мне не сказали, да и знать не хотелось. Хотелось приехать домой.

После этого в больнице я не появлялась.

Примерно через неделю после нашего с Глебом свидания я полностью приковалась к инвалидному креслу. Еще через несколько дней – к кровати. Папа, Глеб и Андрей по очереди носили меня на руках, чтобы я могла наблюдать за закатом. Рассветы встречала в своей комнате.

Как только кровать стала моим лучшим другом, бригада врачей установила возле меня кислородный баллон, и мне было легче. Канюли в носу жутко неудобные, но с их помощью я реально могла наслаждаться возможностью насыщать свои легкие и сердце воздухом.

Я не видела слезы своих родных. Никто не плакал. А я делала это почти каждый день.

У меня было желание написать им письма. Правда, пока я думала, мои руки решили, что сделать этого не получиться. Я позволила сердцу одержать победу над своими конечностями. У меня вышло написать только одно задолго до этого момента. Николь получила небольшой сверток бумаги в начале июля и примчалась ко мне в слезах и с шоком глазах в этот же день. История повторилась, как было и с Глебом, и с Андреем. Это был тяжелый и долгий разговор, потому что Николь была женщиной с совершенно неординарным характером. Но, так или иначе, ей пришлось признать мою участь, и слух об этом быстро разошелся по всему стадиону.

Парни из команды по очереди приезжали к нам домой, чтобы справиться о моем состоянии. Комната была усыпана всевозможными видами цветов, полки на кухне ломились от изобилия моих любимых конфет, мармелада и мороженого. Я обнимала каждого хоккеиста и смогла наконец объяснить Мартину, что моя любовь к нему будет жить вечно, но приобретет немного другую форму. Петя – тот самый парнишка, который чудом оказался среди взрослых мужчин – пролежал со мной несколько часов кряду, рассказывая о своих ярких летних днях, и я с упоением слушала его, хохоча в полную грудь.

Ближе к началу июля я начала больше спать.

Один раз я уснула над тем навесом, который сделал Глеб. Проснувшись, я увидела рядом с собой Владу. Она читала какую-то книжку про новорожденных детей.

Я слегка потянулась и спросила:

— Милая, когда у тебя точный срок?

— В начале августа.

И тогда я наконец рассказала ей о малыше.

— Я видела твоего мальчика, Влада, – прошептала я, погладив ее живот. Детки толкнулись.

— Правда?

— Красивый очень. На тебя похож. Сильный.

Она заплакала. Это были первые слезы передо мной.

— Ничего не бойся, – говорила я ей. – Все будет хорошо. Это я тебе гарантирую.

— Ты увидишь его, Ари́?

Я закрыла глаза и сделала самый тяжелый вдох в своей жизни.

— Я уже его увидела, милая.