ГЛАВА 8

— Нет, послушай, — Закари старается говорить спокойно, но выходит у него из рук вон плохо. — Ты не должна рубить с плеча, Велорен. Нам нужно обдумать всё и…

Отражение в зеркале ванной показывает мне, насколько он напряжён. Зак стоит в дверном проёме, его руки скрещены на груди, а взгляд способен воспламенить что угодно. Но это не оказывает на меня совершенно никакого действия.

— Всё решено, — говорю это и наношу на щёки румяна парой лёгких взмахов. — И я уезжаю.

— Это бред, ты же и сама понимаешь. Люди Карберы найдут тебя.

Качаю головой, не отрываясь от зеркала:

— Они найдут меня только в случае, если ты расскажешь им о том, куда я улетела. А ты не похож на крысу, Зак, — делаю паузу, чтобы отыскать в косметичке помаду нужного оттенка. — И вообще, какая уже разница? Мы сбежали из Грейсленда, опасность миновала и…

Закари срывается с места, хватает меня за плечи и резко разворачивает к себе. Между нашими лицами практически не остаётся свободного пространства, когда он наклоняет голову и заглядывает в мои глаза.

— Велорен, хватит, — вкрадчиво произносит парень. — Я пытаюсь помочь тебе. Неужели ты не понимаешь, в какой опасности находишься? Если тебе кажется, что после возвращения домой жизнь станет прежней — это не так. У нас есть только один выход из ситуации: найти деньги, которые украл Моренди, вернуть их и…

— Замолчи, — тихо говорю я, не отрывая взгляд от его светлых глаз. — Закари, ты говоришь правильные вещи, оспаривать которые бессмысленно, но… Я устала. Я чертовски устала. Единственное, чего мне хочется сейчас — вернуться в Китай. В свою квартиру, к своим друзьям. И забыть всё произошедшее, как отвратительный ночной кошмар, — я пытаюсь сглотнуть мерзкий ком в горле и продолжаю: — В моей душе происходят ужасные вещи, Зак, и мне неизвестно, как с этим справиться. Воспоминания Моренди стали невыносимыми после приезда в Штаты. И именно они заставили меня влюбиться в мужчину, который был убит этими… — я поднимаю ладони. — Этими руками. И даже если тебе всеми правдами и неправдами удастся уговорить меня остаться в Америке и начать искать украденные деньги — я сойду с ума раньше, чем мы успеем выйти на след. Потому что, сколько бы я ни старалась вспомнить номер счёта или хотя бы банк, не выходит ничего. Потому что в этой голове безостановочно крутится только одно имя, — я набрала в лёгкие воздуха и произнесла по буквам: — Иаго.

Стоило последнему звуку сорваться с моих губ, как кто-то начал стучать в дверь. Закари потребовалось пару секунд, чтобы отойти от моих проникновенных речей и, бросив: «Подожди минуту, сейчас договорим», скрыться за дверями ванной комнаты.

Я разворачиваюсь к зеркалу, упираюсь локтями в гладкую поверхность раковины и запускаю пальцы в волосы.

— Самолёт в четыре. Самолёт в четыре, — слова слетают с языка, словно мантра.

Мне нужно домой. Это единственное, в чём мой разум уверен на сто процентов. Только там, в родном Китае, моя душа сможет обрести долгожданный покой. Только там я смогу понять, как жить с чужими воспоминаниями в собственной голове и любовью к человеку, который уже давно находится в мире, куда вход для людей закрыт. Только там…

Звук падения вырывает меня из омута мыслей, а чужой голос, звуки которого до этих пор не касались моих ушей, заставляет кожу по всему телу покрыться мелкой дрожью.

— А где вторая?

Сердце увеличивается до размеров моей оболочки, его удары слышатся, кажется, в каждой крохотной её клеточке.

— Пойду поищу её, а ты пока собери все вещи. Может, найдём там что-то…

Я вынуждена закрыть рот собственными ладонями, чтобы не закричать от страха. Они нашли нас и здесь. Нашли так быстро, что не дали даже крохотной надежды на спасение.

Мой взгляд начинает истерически метаться по ванной в поисках предмета, который способен хоть как-то помочь мне защищаться. Времени в обрез. Номер не такой огромный, чтобы поиски одного-единственного человека затянулись больше, чем на пару минут.

Воздух в комнате начинает закачиваться, как будто кто-то специально выкачивает его отсюда. Лёгкие и глотку царапает и обжигает страх. Кожа покрывается ледяным потом, хоть под ней бушует бесконтрольный, разрушительный пожар.

Моим глазам удаётся отыскать нечто, в перспективе способное стать оружием, я хватаю это дрожащими пальцами, на носочках двигаюсь к ванной и бесшумно скрываюсь за плотной душевой шторой.

Шаги: ритмичные, тяжёлые — звучат всё громче и громче. Он здесь. Он за стеной. Дверная ручка тихонько поскрипывает, когда он кладёт на неё свою ладонь и прокручивает. Его дыхание спокойное и ровное, он плавно поворачивает головой, изучая пространство вокруг. Увидев слабо различимый силуэт прижатого к стене тела, он еле слышно хмыкает и начинает приближаться к ванной. Его рука тянется к шторе, он комкает край непромокаемой ткани в ладони, одним резким движением отодвигает её в сторону. И в этом момент лезвия ножниц для маникюра пронзают кожу на его лице.

Я хотела нанести удар прямо в глаз, но промахнулась и попала в пространство под ним. Но даже подобный просчёт не помешал мне выскочить из ванной и броситься к выходу, пока мужчина вопил от боли и пытался достать ножницы из своего лица.

Мой организм переключился в режим экстренного положения и вновь активировал все скрытые в нём ресурсы. Я чувствовала себя женщиной времён мамонтов и каменных орудий труда, единственной целью которой было выживание. Правда, в ту пору с ней рядом был мужчина в набедренной повязке из шкуры убитого им же животного, который был способен защитить её ото всех напастей. Но Закари, который временно исполнял роль этого самого мужчины в моей жизни, находился в бессознательном состоянии и едва ли был способен на подвиги.

Я выбегаю в коридор, запираю ванную и кладу ключ в карман своих джинсов.

— Ты там уснул, я понять не могу? — слышу голос второго мужчины из гостиной.

Бежать. Нужно немедленно бежать.

Я срываюсь с места и бросаюсь в сторону входной двери. Босые стопы скользят на чистейшем паркетном полу, и самое страшное для меня сейчас — упасть.

— Стой! — кричит мужчина в противоположном конце коридора. — Я буду стрелять!

Мне с трудом удаётся заставить себя продолжать бежать и не оборачиваться. Даже если у него есть пистолет — он не убьёт меня. В моей голове есть информация, которую не сможет узнать ни один человек, если мои мозги украсят стены этого номера.

Я хватаю ключ-карту, выбрасываю своё тело в общий коридор и захлопываю дверь. Теперь у них есть только один способ выбраться из номера — выбить её. К сожалению, это не составит для этих людей никакой трудности, поэтому мне нужно спешить.

— Пропустите! — кричу я, пробираясь сквозь очередь к стойке в холле отеля. — Пропустите меня!

За спиной слышится недовольный гул, когда я буквально падаю на стойку и, задыхаясь, выпаливаю всё прямо в улыбающееся лицо портье:

— В мой номер ворвались двое мужчин… Они вырубили моего друга и пытались схватить меня… У них оружие и их сдерживает только дверной замок… — молодой парень в бордовом форменном костюме смотрит на меня непонимающими, испуганными глазами, поэтому я снова перехожу на крик: — Вызывай полицию и зови охрану!

Дважды просить не приходится, и через несколько мгновений я в окружении двух секьюрити с телами борцов MMA шагаю по мягкому ковру на втором этаже босыми ногами. Мои волосы прилипли к мокрому от пота лицу, кончики пальцев до сих пор дрожат, а кровь оглушительно шумит в венах.

— Ничего не бойтесь, леди, — говорит мужчина, медленно извлекая пистолет из кобуры, прикреплённой к ремню его брюк.

Второй охранник повторяет действие сослуживца, и они оба останавливаются у входа в мой номер.

— Подождите здесь, — просят они в один голос.

— Хорошо.

Как будто я горела желанием снова оказаться в номере, из которого так отчаянно бежала несколько минут назад. Мужчины тихо открывают дверь и проникают в номер, и на следующие мгновения всё погружается в тишину. Нехорошую, пугающую, давящую тишину.

И вдруг я слышу голос охранника:

— Идите-ка сюда, леди.

Не успев придумать и одной причины, по которой меня вызвали эти два здоровяка, я несмело переступаю порог и вхожу в номер. Иду по коридору. Прохожу мимо пустой спальни. Оказываюсь в гостиной.

И не вижу никого, кроме Закари, лежащего на диване.

***

— Ещё один, — на выдохе произносит Закари и небрежно бросает крошечный металлический жучок в небольшую кучку себеподобных.

Мой чемодан больше напоминает жертву маньяка: растерзанный, измученный и выпотрошенный до самого каркаса. Жучки были везде, в каждом отделении. Они даже не поленились вшить некоторые в мою одежду.

— Тебе не кажется странным, что жучки только в чемодане? — спрашиваю я, взглянув на Зака. — Я имею в виду… сумка же была у них, они подкинули её только потом, а чемодан лежал в магазине. Зачем так всё усложнять?

Выглядит он ужасно. Кожа на лице настолько бледная, что кажется серой, лоб покрыт крупными каплями пота, глаза опухли и покраснели. На голове расположился пакет со льдом, но это, уверена, мало спасает от боли, которую вызывает гематома. Но он держится молодцом. Если бы меня ударили по голове битой, то я едва ли смогла бы сохранить хоть отдалённо нормальное состояние.

— Это были не люди Карберы, — хрипло произносит он.

— Что?! — чуть ли не вскрикиваю я.

— Я не знаю, Велорен. Но это неудивительно, если вспомнить всё, что ты… твоё тело, если быть точнее, творило всё это время, — Зак не даёт мне времени для вопросов и поднимается с пола. — Сейчас приду.

Он сгребает в ладони жучки, все до единого, и направляется в коридор. Я молча провожаю парня взглядом и бессильно ложусь на мягкий ковёр, прижав колени к груди и обхватив их руками.

Закари был прав, нам уже никогда не почувствовать снова, что значит выражение «быть в безопасности». Люди Карберы, люди его бывших соратников или врагов — они смогут найти меня везде. В каждой точке земного шара. Мне не удастся скрыться от них ни в диких лесах, на земли которых никогда не ступала нога человека, ни в кишащих людьми мегаполисах. Я всегда буду у них на мушке.

Я могу спастись только одним способом — вернуть деньги тем, кому они принадлежат. Только так я смогу хоть немного обезопасить себя. 

Но мне не удастся сделать это в одиночку.

— Закари, — слова тихо слетают с моих губ, когда он снова оказывается в гостиной, — я пойду за тобой хоть на край света, если ты пообещаешь мне одну вещь.

— Что я должен пообещать?

— Что после того, как мы найдём украденные деньги, я никогда и ничего не буду бояться.

Я слышу, что он направляется в мою сторону. Закари останавливается напротив, опускается на пол и, убрав густые пряди с моего лица, заглядывает в глаза.

— На край света бежать не потребуется, — спокойно говорит он. — Но мы улетим в Нью-Мехико первым же рейсом. Я редко берусь что-то обещать, но я сделаю для тебя исключение. Снова. Когда всё это закончится, ты больше не будешь бояться, Велорен.

***

— Велорен? — зовёт парень. — Как ты себя чувствуешь?

Я боюсь отрывать взгляд от пелены пепельно-серых облаков за толстым стеклом иллюминатора. Голова гудит, всё перед глазами расплывается, температура поднимается и спадает резкими скачками. Внизу живота всё скрутилось в тугой, ноющий и обжигающий узел.

— Нормально… — стараюсь говорить непринуждённо и спокойно, но дрожащий голос выдаёт меня.

— Уверена в этом? — спрашивает он, положив ладонь на моё плечо. — Ты очень бледная…

Эти телодвижения только ухудшают моё состояние. Но я боюсь открыть рот и попросить Закари прекратить эти проявления заботы, потому что меня страшно мутит. И дело вовсе не в боязни перелётов, потому что я всегда была далека от подобных проблем. В самолётах я чувствовала себя замечательно начиная с тех пор, как впервые взошла на борт и заканчивая моим перемещением из Китая в Штаты.

Недомогания начались ещё по дороге в аэропорт: неприятные ощущения внизу живота, головная боль, лёгкая тошнота. Но со временем эти несерьёзные расстройства стали настолько заметными, что сейчас, когда до окончания полёта оставалось от силы двадцать минут, я уже не могла их терпеть.

Мне было страшно даже шелохнуться, чтобы не усилить боль или рвотные позывы, а Закари настойчиво ожидал комментариев по поводу состояния моего организма.

Делать нечего, поэтому я призываю все силы мира помочь мне совершить один простейший разворот головы и сказать пару рядовых фраз, чтобы утихомирить страхи и сомнения парня.

— Господи, Велорен! — восклицает он прежде, чем я успеваю открыть рот. — Да на тебе же лица нет!

— Нет, всё…

Я не успеваю произнести «нормально» и, зажав рот ладонью, вскакиваю с кресла и бросаюсь к кабинке туалета. Ноги не слушаются, всё в поле зрения расплываются от выступивших на глазах слёз. Боль оглушает и ослепляет, заставляет меня потерять контроль над собственными движениями.

С трудом нащупываю ручку и, открыв дверь, тут же падаю на колени и обхватываю руками унитаз. Но, несмотря на то, что я совсем недавно перекусила на борту самолёта, вымученные хрипы — единственное, что покидает пределы моей глотки. Я давлюсь воздухом, от которого старательно избавляется мой организм, кашляю и стараюсь не потерять сознание от невыносимой боли, которая охватила уже всё туловище.

Я еле останавливаю эту отвратительную пытку, опускаю голову на руки, мирно покоящиеся на крышке унитаза и вдруг вижу алые полосы на внутренней стороне своих бёдер.

Раньше по моему менструальному циклу можно было сверять календари, настолько точным и предсказуемым он был. Но после перемещения в эту оболочку Моренди всё пошло наперекосяк. Я связывала отсутствие месячных с огромным стрессом для моего несчастного организма — ещё бы, столько потрясений навалилось за последний месяц, но сейчас… Не зря говорят, что всё в этом мире восполнимо.

Заставляю себя подняться и, вцепившись в раковину одной рукой, начинаю спускать юбку. Мой живот превратился в один огромный очаг жгучей боли, от которой хочется рыдать, кричать и лезть на стены — одним словом, делать что угодно, лишь бы положить этим страданиям конец.

На мою кожу нельзя взглянуть без ужаса — кровавые пятна расползлись практически до середины бедра. Мне нужно выйти из туалета, достать сумку из отделения для ручной клади и отыскать там прокладки. Хотя нет, первым делом нужно отыскать бортпроводницу и заставить её найти обезболивающее, иначе я не жилец.

Очередной приступ боли заставляет меня схватиться за живот, согнуться пополам и начать жадно глотать пропитанный освежителем воздух. Из глаз льётся обжигающий поток слёз, я до крови прокусываю нижнюю губу, чтобы сдержать крик. Мне никогда в жизни не было так плохо, как сейчас. Никогда…

Я понимаю, что продолжать страдать от боли в этой крошечной кабинке — самое настоящее самоубийство, поэтому начинаю готовить себя к выходу в салон. Со скоростью умирающей черепахи натягиваю бельё и юбку, стараясь игнорировать удушающую боль, головокружение и периодически вспыхивающие перед глазами белые пятна.

Трясущейся рукой нахожу ручку двери и прикладываю просто нечеловеческие усилия, чтобы сдвинуть её с мёртвой точки. Меня хватает на пару жалких сантиметров, а остальную работу вместо меня делает человек по ту сторону этого ужасного барьера.

Я теряю все силы прежде, чем успеваю сделать даже крошечный шаг в коридор, но Закари вовремя оказывается рядом. Я падаю в его руки, утыкаюсь в плечо и уже не могу сдерживаться. Салон самолёта вмиг наполняется звуком моего плача. Некоторые пассажиры вскакивают со своих мест и общим потоком стекаются к нам.

— Как же больно… — бормочу я в агонии. — Это просто невыносимо… Зак, я не могу больше!..

Парень говорит что-то, но его слова теряются в гуле собравшейся толпы. Очередная, самая сильная волна боли из всех, накатывает на меня и накрывает с головой.

***

От огромной ванной пар идёт плотным столбом. На языке до сих пор осталась мерзкая горечь от трёх таблеток, которые я выпила несколько минут назад.

Прежде чем сбросить с себя халат и погрузиться в обжигающе горячую воду, я разрешаю себе на секунду остановится у зеркала в пол и изучить взглядом отражение.

А ещё говорят, что женщинам идёт такое… врут. Нагло врут и не краснеют.

Внутри нет и грамма тех сомнений и страха, которые должен испытывать человек, который собирается совершить задуманное мною. Раздеваюсь и направляюсь к ванной.

Опускаю ладонь в воду и тут же отдёргиваю её, прикусив губу. Очень горячо. Слишком горячо.

Но так и должно быть.

Набрав в лёгкие опьяняющего кислорода и уговорив себя потерпеть всего несколько секунд, пока тело не привыкнет к высокой температуре, ставлю одну стопу на гладкое дно ванной. Затем вторую.

— Лишь бы вышло, — шепчу я, погружаясь в кипяток по шею.

Кожу будто пронзает тысяча раскалённых до бела игл, но тело и впрямь быстро адаптируется к новым условиям. Я обмякаю, кладу руки на края ванной и, запрокинув голову, начинаю изучать играющую великолепным светом хрустальную люстру. Проходит совсем немного времени, и внизу живота уже чувствуется сильная пульсация.

Осталось совсем чуть-чуть, и вода ванной из прозрачной превратится в алую. Осталось совсем чуть-чуть, и я залью пиджак Иаго фальшивыми слезами, без конца повторяя:

— Я так хотела этого ребёнка… Господи, за что ты послал мне этот выкидыш… Господи, за что?!