47 ГЛАВА. Шелест лепестков.

А потом разом стало хорошо. Проснувшись как-то, я не сразу поняла, что не так. Проморгалась, окинула взглядом привычную комнату, задержала внимание на идущих от окна по потолку полосах света. Всё так и в то же время не так. Будто яркость увеличили. Сердце стучало в привычном ритме, внешне я ничуть не изменилась. Но в груди словно начал раскрываться большой и красивый бутон. Вот так я чувствовала. Положила руку на солнечное сплетение, но ничего не нащупала. Закрыла глаза, открыла вновь. Всё было таким же ярким и живым. Подбежала к окну, распахнула его, чтобы видеть утренний город, спешащих на работу людей, бредущих в детские сады деток, прекрасное голубое небо. И заплакала.

Я жива.

По-настоящему жива. Как в детстве. Вижу. Слышу. Чувствую. Неужели это правда? Как же давно я не испытывала подобного! Я успела забыть, что это значит...

Улица шумела подо мной. Цокали каблуки по асфальту, ревели двигатели машин. Солнце сверкало в каждом окне, на каждом кирпиче, на каждой веточке. Оно отражалось глубоко во мне. Грело и разливалось внутри. Так вот что такое быть здоровой.

Вдохнула полной грудью холодный осенний воздух. Он защипал свежестью в носу. Он был настоящим, как никогда прежде. Настоящими были деревья и опавшая разноцветная листва. И каждый прохожий, несущий глубоко внутри крупицу радости. Я отчего-то была в этом уверена. Им было так же легко, как и мне. Ведь я тоже была настоящей.

Было совсем рано. Кто-то шёл в школу, кто-то на работу, в колледж недалеко от дома торопились успеть опаздывающие студенты. А мне некуда было идти. Я не знала дороги, но теперь это незнание не терзало меня. Я стала свободной. Хочу – сверну направо, хочу – налево. Захочу – и вовсе перейду дорогу в неположенном месте. Мне никто не запретит.

У школы невольно замедлила шаг. За ржавым железным ограждением, за чередой невысоких подстриженных кустов, карапузы лет семи строились на физкультуру. Две девочки хихикали, перешёптывались о чём-то важном. Мальчики, не желая вставать в шеренгу, стояли поодаль, скучковавшись вокруг особенно сосредоточенного пацана с телефоном в руках: наблюдали, как тот играет, активно советовали, что сделать дальше по ходу игры. Одна девочка послушно стояла в самом начале шеренги и ни с кем не говорила. Ссутулившись, она смотрела на землю, ковыряла её носком трогательных белых кроссовок на липучках. Маленькая, пухленькая, с щёчками. С двумя длинными косичками. Она так напоминала меня...

Чёрт. Как же я была к себе несправедлива! Что плохого в этом милом ребёнке? В его щёчках и животике? В неровных зубах? Что ужасного в подростковых прыщах и сутулости? А в специфических юношеских интересах по типу фанатства от определённых музыкальных групп? Ничего. Я не заслуживаю ненависти.

– Не будь мной, – прошептала я, отворачиваясь, и пошла дальше, в сторону универа Кати.

Не знаю, зачем он мне сдался прямо сейчас, но я ощутила потребность в некоем спонтанном и бессмысленном действии. Смешно: сама на учёбу не иду, зато посещаю чужие пары. Хоть посмотрю, как это происходит у других людей, чем же отличаются наши профессии и способы преподавания профильных дисциплин. Катю я не предупредила: хотела сделать сюрприз. Я ничего подобного никогда ранее не выкидывала, поэтому даже не могла представить, как она может отреагировать, но всё, что мне хотелось, – удивить.

Учебный корпус я нашла быстро. В прошлом году нам было по пути по средам, поэтому мы ходили вместе. Я обычно опаздывала, а Катя жутко нервничала из-за этого. Мы пару раз на этой почве ссорились. Потом поняли, что лучше все останутся при своём: Катя – при пунктуальности, я – при нерасторопности. А теперь мне и опаздывать было некуда. Куда ни приди, я везде была вовремя.

Уже у входа я написала Кате, попросила спуститься в фойе. Я попала во время перерыва, поэтому она не заставила себя долго ждать. Вскоре на старой каменной лестнице показалась её обеспокоенная фигура. Катя бегом спускалась ко мне, поспешно наматывая по дороге шарф.

– Что-то случилось? – спросила она.

– Нет, я просто проходила мимо и решила заглянуть. – Протянула Кате стаканчик с уже, наверное, остывшим кофе: – Зашла по пути в кофейню.

Напряжённые плечи Кати расправились, на лице её расцвела улыбка.

– Неожиданно. Спасибо. Ты куда шла?

Кажется, Катя хотела верить в то, что я одумаюсь и вернусь к учёбе. Ирина Владимировна сказала, что я переношу свои мысли и опасения на других, но я действительно считала, что Катя несколько презирает меня за моё решение. Она живёт по строгому плану, в её жизни прибрано, всё разложено по полочкам. Она не терпит беспорядка. А моя жизнь всегда походила на хаос.

– Просто гуляла, думала. У ворот растёт каштан. Я думала, он уже опал давно, отцвёл, но смотри, – я выудила из кармана три гладких ореха, – помнишь? Как в детстве.

Катя кивнула. Около нашей школы всегда росло множество каштанов, и в начальной школе после уроков мы обычно собирались во дворе, сбивали сменкой колючие плоды и раскалывали их ногами. Позже это стало несолидным. Мы в седьмом классе что, малыши, чтобы заниматься подобным? Сейчас многое изменилось. Прежде всего, лично я иначе взглянула на детство. Это было время стабильности, счастья, уверенности в завтрашнем дне, когда вся ответственность лежала на взрослых, не нужно было беспокоиться о будущем, самому планировать свою судьбу. За тебя всё решали взрослые. Я мечтала вернуться в это состояние, но не могла позволить себе сделать это, так что оставалось лишь довольствоваться малым: собирать каштаны, гулять по магазинам игрушек.

– Можно я зайду ненадолго? Тихонько посижу на лекции.

Катя усмехнулась:

– Сама не учится и другим не даёт!

– Эй! Я не буду тебе мешать! Тихонько посижу.

Было заметно, что Катю я сильно озадачила, но, раз она не отказалась сразу, становилось понятно, что ей самой моё предложение показалось любопытным. Для вида она поломалась ещё пару минут и громко выдохнула:

– Ладно! Так и быть. У нас как раз турникет открыт.

На входе никто не заподозрил неладного. Будто в университете каждый знает каждого в лицо! Все либо суетились, куда-то спешили, либо, наоборот, неспешно прогуливались по коридору. В целом, привыкшая к строгой и невесёлой обстановке медуниверситета, я была удивлена оживлённой и весёлой атмосферой. У нас такого не было. Медицинский казался более депрессивным что ли.

– Одежду можешь не сдавать. В лекционке повесишь. Только, пожалуйста, не высовывайся лишний раз. Тебя вряд ли заметит наш Сёма: он подслеповат. Но всё же...

– Хорошо-хорошо!

Ленционка оказалась в разы меньше наших. Возможно, в этом университете были и нормальные, но та, в которую мы вошли, выглядела не лучшим образом. Нагромождение старых столов, скрипучие стулья, неровный пол с протёртым до дыр линолеумом, края которого тут и там были приколочены успевшими проржаветь гвоздями. Н-да, интерьер не располагал к получению знаний.

Каким-то чудом в этом месте смогло уместиться человек двадцать. Был перерыв, поэтому все были рассредоточены не только по помещению, но и по корпусу, поэтому приходилось лишь догадываться, сколько студентов будет присутствовать на лекции. В основном это были девочки. Очень милые на вид, все разные, красиво одетые. У нас редко можно было увидеть друг друга без халатов, поэтому все сливались в большую серую массу.

На меня с порога обратились взгляды практически всех присутствующих, ненадолго задержались, а потом, потеряв ко мне всякий интерес, студенты вернулись к своим делам. Должно быть решили, что я с другого факультета и пришла просто наведать подругу. Лишь одна девочка с предпоследней парты оживилась. Когда мы приблизились, Катя представила нас друг другу. Девочку звали Кристина.

– Ты с какого курса?

– Со второго.

Кристина нахмурилась.

– А факультет?

– Лечебный.

Катя едва слышно заметила:

– Был когда-то...

Но Кристина этого не заметила.

– А-а! Так ты та самая Майя! Поняла. У тебя сегодня выходной что ли?

И завтра, и послезавтра. До тех пор, пока не найду работу.

– Типа того.

– Ты останешься? Вот-вот лекция начнётся.

– Да, я не буду мешать. Вас здесь столько, что я легко затеряюсь. Мне просто любопытно, что у вас за профессия такая.

Катя наклонилось к уху:

– Иногда мне кажется, что общение с Марком плохо на тебя влияет. Он бы выкинул нечто подобное.

– Кстати, как Марк? Давно ничего о нём не рассказывала. Не успела сердце разбить мальчику?

– Очень смешно. Нет. Он кажется неплохим парнем, но это – не мой типаж совершенно. Мне нравятся сильные, уверенные в себе парни, даже, пожалуй, мужчины, на которых можно положиться. Как говориться: за ним как за каменной стеной.

– То есть ты хочешь сказать, что на Марка нельзя положиться?

Началось! Лучше бы не спрашивала.

Катя успела закатить глаза, когда в лекционку бодрой походкой вошёл немолодой низенький мужчина. Седовласый, с бородкой, напоминающий Ивана Петровича Павлова. С улыбкой он встал за кафедрой и начал лекцию с обсуждения погоды.

– Вы, должно быть, думаете: «Припёрся старый хрыч! Нам бы погулять под таким солнышком!» Ха-ха! Думаете, я рад в такой погожий день видеть ваши физиономии?

Мужичок был забавным, его мягкий, немного хриплый от возраста голос было приятно слушать. Так тягуче и распевно обычно рассказывают сказки детям, а не читают лекции. Я смотрела на него, слушала и думала о дедушке. Таким ли он был, каким я его запомнила? Так ли выглядел, так ли говорил? Так ли часто улыбался мне? Я даже боялась помыслить, что могло быть иначе. Разве мог единственный светлый образ из детства оказаться на деле плохим?

За окном разыгралось тёплое солнечное лето. Оно не было изнуряюще жарким, но взрослые всё же открывали балкон, впускали игривый ветерок. Сквозь сетчатый тюль солнце отбрасывало блики на блестящий пол. С балкона тянуло сигаретным дымом. Там, за колышимыми ветром непомерно большими простынями стоял дедушка в полосатой рубашке нараспашку. Задумчиво курил, глядя на тихий двор. Детская площадка, расположенная в тени дома напротив, отчего-то пустовала. Должно быть, в этот час детей позвали на обед.

Я старалась двигаться тихо. Дедушка всегда был рад мне, но порой он любил побыть наедине со своими мыслями. Кажется, я это чувствовала.

– А! Мормышка, попалась! – голос был словно галька от продолжительного курения, но при этом тёплым и радостным.

Дедушка был рыбаком, и много времени проводил за рыбацкими снастями: покупал блесны и грузила, крепил и наматывал лески, раскладывал по многочисленным контейнерам крючки. Я любила наблюдать за этим таинством. Дедушка переживал, что я могла «пойматься» на случайно выпавший крючок или стащить блесну. Он боялся, что я могла пораниться, но всё же позволял наблюдать за своими действиями со стороны. Особенно я любила рассматривать резиновую приманку. Это были цветные и блестящие муляжи рыбок. Они жутко походили на настоящих, и я мечтала утащить такую на свою игрушечную кухню. Но суть не в этом. Дедушка ласково называла меня в честь приманки – мормышка. В этом не было чего-то вульгарного, вроде того, что на меня «клюют». Вовсе нет! Это просто мило и забавно звучало.

– Балу, пойдём читать сказку. Ты обещал про ёжика.

Он ласково улыбнулся, сверкнул золотым зубом.

– Хорошо, но не стой босыми ногами на камне! Заболеешь.

– А я хочу с тобой постоять.

– Ещё чего: дымом дышать! Иди – ищи сказку. Я сейчас приду.

Чтобы не выделяться на фоне настоящих студентов, я делала вид, что пишу. И если лектор, как его ласково называли, Сёма, не замечал меня, то ближайшие ряды улыбались, перешёптывались и кивали друг другу, указывая в мою сторону. По-видимому, их забавляла эта ситуация. О нет! Ещё чуть-чуть и я сорву лекцию в чужом университете. Надеюсь, это не тянет на хулиганство...

– Цыц! К чему балаган?! – от слов лектора волосы поднялись дыбом. – Или вам не интересно? Я говорил в самом начале: если вам не интересно, можете просто не приходить.

– Ага, а потом отрабатывать конспектами, – прошептал кто-то передо мной.

Но никто не выдал моего присутствия, и лекция продолжилась в привычном темпе.

Когда дело подошло к концу, и Сёма покинул аудиторию, несколько человек обернулось ко мне с восклицанием:

– Ты блин кто?

Я почувствовала себя хорошо. Моя миссия была выполнила: я подняла настроение себе и развеселила других. Катя меня представила девочкам, мы обменялись парой фраз и распрощались. Я очертила пальцем неровную испещрённую надписями поверхность парты, провела вдоль солнечного блика.

Прощай, университетская жизнь.

– Хуя се номер! – похоже, Марк был не намерен меня осуждать.

Мы встретились в конце дня, чтобы перекусить не самой здоровой пищей. Это был хоть и общепит, но цены в последнее время здесь взлетели до небес. Я со своей ситуацией боялась потратить лишний рубль, поэтому попросила Марка за меня заплатить. Хотя по правилам этикета это должна была делать я, так как приглашение было с моей стороны. Но не суть. Вся эта денежная кутерьма, кто за кого платит – чушь собачья. По мне так каждый должен платить сам за себя, тем более на первом свидании, раз уж речь зашла об этом. С какой стати мне, например, быть обязанной парню, с которым у нас, может, и отношения никакие не сложатся? На этой почве мы с Никитой тоже частенько ссорились. Он, видите ли, джентльмен, его научили ухаживать за девушкой и все дела. Кто я, в конце концов, чтобы за мной нужно было ухаживать? Принимай меня за равную, а подарки оставь на время реальных отношений. Меня ухаживаниями точно не очаруешь.

– Это всё после Ирины Владимировны?

Я кивнула.

– Спасибо, что посоветовал её. Я сначала не верила, а потом настало сегодня. Я и представить не могла, что что-то в моей жизни может измениться: столько жила в чёрно-белом мире. Вот правда! Сегодня впервые окружающий мир обрел яркость. Буквально. Это не приукрашивание.

– Слух, это круто. Бывает, даже я сомневаюсь в психологии, но когда видишь, что это реально помогает, сомнения развеиваются.

– То есть ты всё же сомневаешься в своём выборе?

Марк поджал губы. Он методично обводил контур локатора. Заказ всё никак не приносили.

– Не знаю, у меня не так много выбора. Я думал уйти, как и ты. Но куда мне... Ты хоть какие-то открыточки можешь на продажу рисовать, а я что? Стоять в переходе с гитарой? Чёт как-то не комильфо.

– Да ладно тебе! Ты же круто играешь и поёшь. Если бы у тебя не было способностей, был бы кринж, да. Но ты же умеешь. За это не грех копеечку попросить.

В этот момент девушка, облачённая в фирменную улыбку, наконец-то принесла наши бургеры.

– Да ну! – фыркнул Марк, провожая девушку взглядом. – Я попрошайка что ли? Ты бы смогла вот так стоять на улице с мольбертом и протягивать шляпу прохожим?

Как те художники из сна... Однажды я выступала со стороны человека, подающего деньги. Настал момент, когда я вот-вот окажусь по другую сторону?

– Не знаю. Не думаю, что в этом есть что-то плохое. Ты же не вымогаешь деньги, а даёшь людям выбор. Захотят – заплатят тебе за твой труд и своё хорошее настроение. Нет – пройдут мимо.

– Ага, а прикинь, ну вот стою я, брынчу, и тут мимо проходит одногруппник. Я бросил универ на втором курсе, а он окончил его и теперь деньги лопатой гребёт. Хорошо оно?

Я пожала плечами.

– А кто счастливее?

– Глупый вопрос: он, конечно. Мне, чтобы счастливым быть, мало на гитаре играть. Нужны крыша, пища, ну и так далее по Маслоу. У него хотя бы будут деньги, чтобы пытаться начать жить заново, с нуля.

Фу, котлета холодная.

– Окей, – согласилась я. – Но что, если он успешный, с достаточно хорошим заработком, но полностью выгорел? А ты хоть и не имеешь ни кола, ни двора, всё же счастлив заниматься своим делом и имеешь все возможности прославиться.

Марк рассмеялся.

– Прославиться! Скажешь тоже. Это только в фильмах такое бывает, что уличного музыканта совершенно случайно замечает музыкальный продюсер. Я всё же реалистично себя оцениваю. Я смогу пробиться, только если буду прогрызать себе путь.

– Я, должно быть, тоже...

Марк отхлебнул колу, поболтал осевшие на дне льдинки.

– И что делать? Мы опять ни к чему не пришли?

– Угу. Но я хотя бы попробую.

– Потом скажи, как оно, – улыбнулся Марк. – Может, это окажется не таким уж страшным.

С мамой отношения постепенно налаживались, она старалась понять моё решение, не хотела ссориться: хватало отца. Но всё же в её голосе, в её словах сквозило неверие в меня. Я спросила её прямо:

– Ты не веришь, что у меня получится?

На что она ответила:

– Нет, я верю, но всё же стоит смотреть на вещи реалистично...

Да я смотрю, мам, смотрю. Мне бы лишь хотелось, чтобы кто-то посмотрел на них оптимистично. Я этого никогда не умела. Вы с папой не научили. Даже ты, мам.

После этого разговора я долго плакала. Отчаяние вернулось с новой силой. Никто, совершенно никто не верил в меня. Откуда мне взять веру в собственные силы и хорошую самооценку, если все настроены враждебно?

Неделю точно я не видела снов. Образ Мая неясным пятном маячил в памяти. Как он там, жив ли? В голове была каша. Иногда казалось, что сон был куда реальнее действительности.