25 ГЛАВА. Послевкусие.

На протяжении всего дня я мониторила активность Кати в социальных сетях, сверялась с расписанием. Мне казалось, что не проверь я лишний раз, заходила она в Интернет или нет, с ней обязательно что-то случится. Сон никак не отпускал.

На лекции села на последний ряд, спряталась за колонной, к которой крепился проектор. Ужасно хотелось спать, но и моё положение, и видения прошлой ночи не позволяли этому случиться.

– Если я усну, разбуди, пожалуйста, – предупредила я одногруппницу.

– Не спала ночью? – заботливо поинтересовалась она.

– В том-то и дело, что спала.

Налитые свинцом веки нещадно слипались, голова казалась непомерно тяжёлой. На второй паре я усомнилась, что смогу досидеть до конца, но в университете меня удержало две вещи: нежелание копить отработки и намерение улучшить успеваемость. Почему-то мне хотелось на следующей сессии предстать перед Ириной Владимировной не бедненькой беспомощной девочкой, которой сложно собраться с мыслями, а самостоятельной девушкой, которая с лёгкостью может справиться с трудностями без лишней помощи. Но, с другой стороны, для чего-то я к ней обратилась...

Когда я вернулась, в квартире было тихо. Катя обычно приходила по пятницам раньше меня, но теперь она устроилась на работу, поэтому я несильно нервничала. В очередной раз сверилась с её расписанием, посчитала, сколько времени ещё она потратит на работу и поход в магазин, и выдохнула. Катя устроилась консультантом в магазин одежды два через два на неполный рабочий день. Она хотела купить ноутбук, но у родителей стеснялась просить денег, поэтому решила подработать.

Я тоже думала устроиться куда-нибудь хотя бы онлайн, но боялась, так как и не работала нигде толком, и не знала, как искать работу, и вообще без того неделя выдавалась достаточно загруженной. До той степени, что прямо сейчас я валилась с ног. Мне было стыдно за это и перед Катей, и, в первую очередь, перед мамой, которая теперь в одиночку тянула на себе всю семью. Но я не знала, что мне делать. Думала рисовать на заказ и даже публиковала объявления, но максимум, что я заработала за полгода – две тысячи за три простеньких акварельных портрета.

С одной стороны, первый заработок меня очень воодушевил: моя работа действительно приносит плоды. С другой стороны, эти плоды были несущественными. Я подумала: и при каком таком раскладе я смогу прожить полгода на две тысячи? Только если это не будет моим основным заработком. Чтобы быть художником и получать крупные деньги, нужно сделать так, чтобы имя твоё говорило само за себя. Но как прославиться, я не знала.

Поэтому я учусь на врача.

Под сны я отвела тетрадь в сорок восемь листов. Ещё вчера, записав первый сон, подумала, что этого может быть мало. Сегодня сомнения увеличились, так как пересказать нужно было много всего, и я терялась в обилии деталей. Прописывая каждую, задумалась, когда в последний раз мне снились настолько яркие сны, что я могла по прошествии недели описать их детально? Пожалуй, что никогда.

Спать к вечеру хотелось чуть меньше, но вялость не покидала меня, поэтому я заварила кофе. Предстояло многое описать, и я хотела покончить с этим как можно раньше, чтобы ничего не забыть.

Шло время, я периодически поднимала глаза на часы. Катя задерживалась уже на полчаса. Но с учётом похода в магазин это было вполне объяснимо.

«Передо мной упали отрубленные кисти рук» – дописала я, и перед глазами всплыло недавнее видение: знакомые ладони, пронзённые ножом, по которым стекает струйка крови.

Где же Катя?

Я набрала её номер. И снова флэшбэк: трубку берёт вовсе не она.

Сердце ускоренно забилось.

– Алло, – ответила Катя, и волнение меня тут же отпустило.

– Привет, где ты? Я забеспокоилась.

– Я же сказала, что приду не раньше восьми, – в её голосе слышалось лёгкое раздражение. – Всё хорошо?

– Да, я, наверное, перепутала время.

– Я сейчас в магазине. Тебе что-то купить?

– Нет, спасибо. Тебя не нужно встретить?

– Встретить? Зачем? – Катя рассмеялась. – Ты думаешь, я вдруг потеряюсь на нашей же улице?

– Темно уже. Всякое бывает.

– Не беспокойся. Я скоро буду дома.

Но я знала, что буду беспокоиться ровно до тех пор, пока за Катей не щёлкнет замок. К счастью, не прошло и двадцати минут, как она позвонила в дверь.

Поужинали, и посуду, наконец, вызвалась мыть я. Практически всю неделю эта обязанность была на Кате, и меня, по правде, это тяготило. Я не любительница мыть посуду, да и в принципе заниматься уборкой, но порядок – это порядок, и обязанности никто не отменял. Сантехника в квартире была не лучшей. Полгода назад отец Кати поменял кран на кухне, потому что старый, доставшийся от прошлых хозяев, был совсем непригодным. Это не улучшило положения: что-то не то было с напором воды. Она то лилась тонкой струйкой, то хлестала как бешеная. Засученные рукава намокали.

– Вот ещё, – Катя поставила на раковину мою кружку. Ту самую, из сна. По спине пробежали мурашки.

– Ок-с. Поправь мне рукава, пожалуйста.

Катя принялась закатывать съехавший рукав и замерла.

– Ой, а это что у тебя?

– А? Где?

– Да на руке. Чем это ты так поцарапалась?

В недоумении я посмотрела на руки. Левое предплечье было исполосовано длинными тонкими царапинами, совсем как во сне, но я не помнила, чтобы наносила их наяву. Сердце пропустило удар. Дрожащей рукой я выключила воду. Я совершенно потерялась.

– Откуда это? – повторила Катя.

– Не знаю. Не помню, чтобы царапалась где-то. М-может, не заметила?

– Не заметить такие глубокие царапины? – Катя мне не верила, смотрела точно как Май.

– Клянусь. Но вот, что странно: мне приснилось сегодня, что я себя так поцарапала.

– Что-то мне подсказывает, что тебе это вовсе не приснилось, – нахмурилась Катя.

Не может ведь такого быть! Голова шла кругом. В буквальном смысле.

– Ты какая-то бледная, – обеспокоенно прошептала Катя. – Давай-ка, присядь.

– Я не могу ошибиться! Мне это приснилось. Я... Кать, ущипни меня. Тот кошмар ведь должен был кончиться...

Кончики длинных ногтей зажали кожу, оставили после себя алеющий след. Боль ощущалась.

– Успокойся. Ты могла машинально во сне повторить эти действия. Что ты мне о снах рассказывала? Они снятся в быструю фазу сна. Во время неё человек может двигаться.

– Ты думаешь? – руки и ноги похолодели. Дыхание участилось. Голова стала тяжёлой и горячей. Я была словно в бреду.

Катя пожала плечами: по ней нельзя было сказать, уверена она или нет.

– Это единственное логичное объяснение. – И она вкрадчиво добавила: – Если, конечно, ты ничего не умалчиваешь.

Я уже сама не знала, чему верить. Глазам? Опыту? Что, если это ещё один реалистичный сон? Где его начало и где – конец? Я прикрыла глаза, всё тело била дрожь.

– Эй, ты не заболела? – губами Катя коснулась лба. Я поморщилась. – Вроде жара нет. Лоб холодный. Давай я домою, а ты пока полежишь?

Я сопротивляться не стала и покорно ушла в спальню. Объяснение Кати было вполне логичным, и я старалась сфокусировать все мысли на нём, снова и снова прогоняя эту версию в голове: «Сон был тревожным. В быструю фазу сна я была на грани реальности, взяла и повторила похожие действия. Да, не рассчитала силы...» Лихорадка не отпускала до самого утра.

Ирина Владимировна зафиксировала в блокноте последний результат методики. Она не была сложной. Мне не хотелось предстать глупой, неспособной справиться с простыми заданиями, но всё же я допустила несколько ошибок по невнимательности, из-за чего сильно расстроилась. Так, что даже на лбу выступила испарина. Но по Ирине Владимировне нельзя было сказать, что она мной недовольна. Её лицо было спокойным и непроницаемым. Наверное, это и есть профессионализм.

– Я не вижу значительных отклонений, – подытожила она. – Всё, что я вижу: слабая концентрация внимания и быстрая утомляемость. Отсюда и проблемы с учёбой. Расскажи, как происходит процесс подготовки к занятиям. Подробно: когда ты начинаешь учить, как учишь, как долго, как часто отвлекаешься?

И снова мне стало стыдно признавать свои слабости. Но я была обязана переступить через себя: я пришла к Ирине Владимировне за помощью и должна быть откровенной.

– Я максимально оттягиваю этот момент. И ладно бы я делала что-то полезное: убиралась бы или готовила ужин. Да пускай даже писала бы картину! Нет, я могу проваляться в кровати, листая соцсети. Совершенно бесцельно. Мне бывает потом ужасно тяжело от этого. Даже не потому, что я не успеваю подготовиться к занятиям, а потому что время теряю. Меня это пугает. То, что я его попросту убиваю. И я себя ругаю за это. Сажусь учить обычно часам к восьми. Прочитаю несколько строк – захожу в телефон, напишу несколько слов в конспекте – снова захожу в телефон. Верно вы поняли, что я отвлекаюсь сильно. Снова ругаю себя, но уже из-за того, что ничего не успеваю и ничего не запоминаю. Если убираю телефон и стараюсь вчитываться в текст, то отвлекаюсь в мыслях. Начинаю думать о чём-то постороннем, могу продумывать какие-то сценарии из реальной жизни и... не очень, – на этом моменте я вспомнила сны и то, как порой могла отвлекаться на воспоминания о них. – Впрочем, часам к двум я теряю всякую надежду. Злюсь на себя, завожу будильник часа на четыре, чтобы хоть что-то успеть выучить. Но ничего не выходит: я не просыпаюсь к этому времени. А иногда и вовсе на первую пару решаю не идти: думаю, к отработке точно всё выучу. Не всегда выходит. За неделю у меня накопилось пять отработок.

– Ты несколько раз сказала, что ругаешь себя. Как это происходит?

Царапины на руке всё ещё были чёткими. Хоть конкретно они и были получены в другом контексте, часто именно так и заканчивались мои приступы самобичевания. И я на миг задумалась: показать или не стоит? Решила, что не стоит. Мало ли: сочтёт меня сумасшедшей.

– Ну как?.. Так и происходит. В мыслях говорю, что только я виновата в том, что у меня не ладится с учёбой. Если бы захотела, смогла бы справиться. Сравниваю себя с другими студентами, у которых и с учёбой лучше, и время забито под завязку. Кто-то и работать успевает, и отдыхать, и учиться. Я им завидую, – после последней фразы стало слегка не по себе. Я почувствовала себя слишком маленькой и уязвимой. Я будто начала терять броню, открываясь Ирине Владимировне. Мне это не нравилось.

– Так было всегда? Или началось в университете?

– В университете. В школе я училась спокойно.

– Давай попробуем это представить в настоящем времени. Это поможет мне лучше понять твои эмоции и мысли. Закрой глаза, расслабься. Представь конец самого загруженного дня. Какой это день недели?

– Вторник.

– Сколько занятий у тебя во вторник? – Ирина Владимировна говорила тихо, почти что шёпотом. Тон её усыплял. Голова начинала слегка кружиться.

– Пять пар. С восьми и до шести.

– На среду много нужно выучить?

– Нет, на самом деле. В среду только три пары. Но у меня почти никогда нет сил.

– Расслабься. Представь вечер вторника. Ты заходишь домой. Сколько времени на часах?

– Около семи.

– Что ты собираешься сделать?

– Попить чай и лечь вздремнуть, – как ни странно, я ощутила прилив усталости, хотя до этого была полна сил. – Очень хочется спать.

– Ты ложишься спать?

– Да, на полчаса. Иначе не останется времени на подготовку.

– Ты проснулась. Что чувствуешь?

– Ещё большую усталость. И раздражение. Я не хочу вставать, не хочу учиться. Мне не нравится то, чем я занимаюсь.

– Что делаешь дальше? – вкрадчивый полушёпот обволакивал.

– Открываю учебник и начинаю читать. Хочется проверить, не написал ли кто. Захожу в Интернет.

– Чьё сообщение ты ждёшь?

Никиты. Нет! Откуда это имя у меня в голове? Да кого угодно, только не его!

– Да чьё угодно, – уклончиво отвечаю я и чувствую, как концентрация теряется: я не во вторнике, а в понедельнике, не у себя в квартире, а в кабинете Ирины Владимировны.

Она молчит несколько секунд: вероятно, недовольна моим ответом.

– Сколько времени ты проводишь в Интернете?

– Приблизительно полчаса. Потом продолжаю читать.

– Что ты чувствуешь?

– Небольшое недовольство собой: я потратила слишком много времени впустую.

– На часах полночь. Что происходит?

Вздыхаю. Подобное случается со мной изо дня в день. Ни придумывать ничего не нужно, ни вспоминать.

– Я потратила слишком много времени впустую. Пытаюсь дочитать материал, но понимаю, что у меня уже нет сил. Я не просто устала – я не запоминаю ни единого слова. Думаю: лечь спать или продолжить учить? Мне тошно от себя.

– Опиши подробнее. Что ты думаешь, что собираешься сделать? Или делаешь?

Резко открываю глаза. Меня будто окатили холодной водой. Что она имела в виду? Она догадалась? Нет! Быть такого не может, чтобы догадалась. И зачем я вскочила? Теперь она точно всё поймёт, даже если мыслей об этом никаких не было.

Свет слепил глаза.

– Всё хорошо? – тон Ирины Владимировны сменился на взволнованный.

– Д-да, просто голова закружилась. Слишком долго сижу с закрытыми глазами.

Она смотрела на меня, я – в пол. Было стыдно поднять взгляд.

– Так что же происходит под конец? – вновь спрашивает она. Уже не конкретизируя. Щёки пылают. В голове роятся мысли: Поняла? Не поняла? Что же я делаю?

– Мне неприятно, что от меня нет никакого толку. Я ужасно зла и могу ругать себя, обзывать. Часто плачу. Со злости стараюсь судорожно прочитать как можно больше. Но не всегда удаётся довести дело до конца. Ложусь спать часа в два-три в надежде продолжить учить утром. Но утром, как я уже говорила, желания учить нет.

Ирина Владимировна кивнула, сделала пометку в блокноте и отложила его.

– Подумай ещё над этим состоянием, если оно вдруг возникнет. Сконцентрируйся на нём и постарайся запомнить детально. Чуть позже я дам тебе несколько техник для расслабления и улучшения концентрации. Ты пьёшь таблетки?

Я кивнула.

– Хорошо. Как самочувствие после них?

– Сон улучшился. И несколько ночей я спала как убитая, мне совсем ничего не снилось. Но в четверг приснился кошмар. До сих пор не по себе от него.

– Кстати о снах. У нас есть время их обсудить. Ты ведёшь дневник?

– Да, – всё это время я держала тетрадь в руках. От длительного контакта с влажной от пота кожей на обложке появились следы от пальцев.

– Как будем работать? С самого начала? Или обсудим недавний кошмар?

– Хотелось бы начать с кошмара, но, боюсь, без предисловия к нему длиной в четыре сновидения будет тяжело.

Ирина Владимировна не смогла скрыть удивления.

– Всего пять осознанных сновидений и все связаны между собой? – уточнила она.

– Да, – выдохнула я. Настрой Ирины Владимировны меня напугал: если она удивлена, то подобного прежде в практике не встречала. Что это может значить для меня? Однозначно, это отклонение от нормы. Но и однозначно, что в критерии для постановки психиатрического диагноза это отнести затруднительно.

Для начала мы решили проанализировать первое сновидение, в котором я познакомилась с Маем и Гузелью и впервые услышала игру на флейте. По ходу рассказа на лице Ирины Владимировны то и дело появлялась улыбка. Я решила, что сон ей понравился и несколько расслабилась. Я даже почувствовала некоторую гордость, будто сама сочинила сюжет и персонажей. Отчего-то особенно приятно было видеть улыбку в ответ на описание Мая.

Когда я закончила, Ирина Владимировна задумалась на пару секунд.

– Есть у меня мысль, – сказала она. – Существует техника, с помощью которой можно легко самостоятельно интерпретировать сны. Мы это можем провернуть на следующем сеансе, например. Весь сеанс посвятим сновидениям. Суть состоит в следующем: тебе нужно оказаться в максимально комфортной обстановке. Приглушённый свет, приятная музыка. Я буду зачитывать твой сон. А ты про себя должна отмечать, с чем связан тот или иной образ лично для тебя. Разберём сейчас первый сон вместе, чтобы ты представляла, как это. Собаку, Лайлу, и Мая мы пока трогать не будем. Они ведь появляются в дальнейшем? – я кивнула. – Остановимся на иных деталях. Дом Мая. Ты очень детально его описала, в том числе заметила, что тебе там уютно. Это какой-то конкретный дом из прошлого? Или, может, он тебе что-то напоминает?

Реального прототипа дома Мая не существовало. Возможно, отдалённо он мог напоминать когда-то виденный на старых семейных фотографиях деревенский дом, но не более. Я даже не помнила его обстановку. Может, некогда видела нечто похожее в фильме?

– Хорошо, пока оставим дом. Гузель. Она напоминает кого-то?

– Нет. Вернее, я не уверена... Человека такого я не знаю. Но, если задуматься, у нас с ней много общего. И главное – бесцельная трата времени.

Ирина Владимировна активно закивала, поддерживая эту мысль.

– Не уверена, что будет дальше, но давай в данном конкретном сне посмотрим на Гузель как на твою проекцию в этом мире. Даже несмотря на то, что и сама ты там присутствуешь. Сконцентрируйся на этом образе. Что ты почувствовала, глядя на эту девочку?

– Когда я ещё не знала, что она подросток, испытывала, скорее, безразличие. Пришла пациентка, сейчас она уйдёт. Когда же выяснилось, что с ней случилось, мне стало очень страшно. Я подумала, что и со мной подобное может произойти, если я не пересмотрю свою жизнь. Я ведь очень много трачу времени на всякую ерунду типа социальных сетей в ущерб учёбе, например. И вообще, глобально... Мне кажется, я всю свою жизнь не проживаю, а трачу. Я очень боюсь.

Ирина Владимировна свела брови. Мне это не понравилось. На лице её читалось то ли замешательство, то ли сочувствие. И то, и другое по отношению к себе я не могла спокойно принять. Что не так?

– Не пугайся, если мы будем менять стратегию в процессе работы, – наконец, сказала она. – Просто эта фиксация на времени пронизывает все сферы твоей жизни. Не она ли доставляет тебе больше всего тревоги?

Время. Неужели всё дело в этом? Это такая логичная мысль, пускай и тревожная. Разве могу я отказаться от идеи, на которой стоит всё моё мировоззрение? Время – главная валюта, и все мы бедны.

– Что ты сейчас чувствуешь? – будто заметив перемены в моём настроении, спросила Ирина Владимировна.

– Я растерялась. Не совсем понимаю, к чему мы идём.

– К благополучию, – с улыбкой ответила она. – Путь к переменам редко бывает простым. Если ты чувствуешь внутреннее сопротивление, борьбу, страх перед новым – это может быть предвестником чего-то очень хорошего.

Посмотрела на неё с недоверием. В данную минуту мне казалось, что все её слова – мишура. Не будет благополучия. Не стоит ли бросить эту затею с психологом?

Тем не менее, мы договорились о следующей встрече в четверг. Будем разбирать сновидения и, если повезёт, поговорим о том, как мне бывает весело во время подготовки к занятиям.

«Опиши подробнее. Что ты думаешь, что собираешься сделать? Или делаешь?»

То ли она имела в виду?Поняла ли она? Невольно посмотрела на левое предплечье, бережно спрятанное зашерстью свитера. Об этом она не узнает.