ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ

Дом появился внезапно — среди сосен, как будто вырос из земли. Он был построен из светлого дерева, с большими окнами и старинной веранду по периметру. Крыша покрыта темной черепицей, кое-где — мох. От него веяло тишиной, как от страницы книги, которую давно не открывали.

Демиан припарковался прямо у крыльца.— Проходи. Только не жди роскоши, это просто дом для отдыха.

— Уже выглядит, как мечта, — тихо сказала ч, выходя из машины и вглядываясь в фасад.

Он открыл мне дверь, и первым в лицо ударил запах дерева, старого камина и ванили. Внутри было тепло — как будто дом дышал своим собственным спокойствием.

Высокие потолки, белые балки, мягкий серо-бежевый диван, обтянутый тканью. Полки с книгами, керамика ручной работы на каминной полке. На столе — плетеная корзина с сосновыми шишками. И фотографии. Много.

Я невольно замерла у одного из шкафчиков — на нём в простых деревянных рамках стояли фото:— Маленький мальчик в белой футболке и кудрявыми волосами, стоящий с ведром в озере.

— Он же — в форме баскетбольной школы, со смущенной улыбкой.

— И снова он, совсем малыш, спит на груди девочки в балетной пачке.

— Это...? — осторожно спросила я.

— Да. Миссис Майерс, Элоиза.

— Пачка ей к лицу?

— Была. До травмы. А теперь... Ты знаешь.

Я мягко провела пальцами по рамке, и Демиан заметил это движение.

— Мне нравится, что здесь остались эти фото, — добавила я.

— Я оставил их специально. Чтобы напоминали, откуда я. Когда хочется забыть.

Она поняла: этот дом — его безопасное место. Как будто здесь Демиан снимает свою броню.

— Пойдём на кухню, я покажу тебе, где что лежит, — сказал он, уже направляясь по длинному коридору, пол которого слегка поскрипывал. — У нас есть всё: чай, кофе, какао, и даже настоящее вино, если захочешь.

Кухня оказалась в том же тёплом стиле: состаренные деревянные шкафчики, плитка ручной работы, сушёные травы в пучках над плитой. Сквозь окно виднелось озеро, уже начинавшее отражать краски заката.

— Здесь... как будто не существует времени, — сказала я, опускаясь на барный стул.

— Именно. Это место ничего не требует. Даже ответов.

— А если я хочу задать вопросы? — я посмотрела на него. Он усмехнулся.

— Тогда отвечу. Но только в обмен на твои.

Я улыбнулась, но в груди уже начинало замирать. У них впереди были целые выходные. И впервые — никто не мешал.

На кухне пахло сливками, розмарином и чем-то уютным, что бывает только в домах, где готовят не по рецепту, а с любовью.

— Значит, мясо по-французски, — протянула я, сверяясь с рецептом на экране. — Картофель, мясо, лук, сыр, соус... А у тебя точно получится?

— Я не только мяч кидаю, — усмехнулся Демиан, доставая деревянную доску и начинал нарезать картошку. — Жить одному — хочешь не хочешь, научишься не только готовить, но и наслаждаться этим.

— Ты прямо как папа. Он говорит, если мужчина не может приготовить хотя бы два блюда — он пропадёт.

— Хм. Тогда я не пропаду. У меня даже лазанья получается. Почти. Иногда.

Я засмеялась, помогая резать лук, и неожиданно для себя почувствовала, как с ним легко. Он не хвастался, не строил из себя героя. Просто резал картошку, морщился от лука и смешно отмахивался полотенцем от дыма, когда сыр начал плавиться.

— А как ты вообще попал в баскетбол? — спросила я, пока они укладывали всё по слоям в форму.

Демиан закатал рукава свитера чуть выше — рука с татуировкой на плече легко двигалась.

— В детстве был невыносимым. Мама пыталась отдать меня в балет, потому что сама пол жизни отдала ему, да и по династии. Я сбегал с репетиций. Меня вечно ловили.

— В балет? — Я изумлённо округлила глаза.— Да. Один раз даже стоял в белых колготках. Не спрашивай. Травма на всю жизнь. — Он рассмеялся, и я тоже.

— А сестра?

— Она любила это с самого детства. Могла танцевать часами. А я сидел на репетициях, злился, скучал. Но не уходил. Потому что знал — для неё это важно. Она была моим единственным настоящим другом тогда. Всё детство — только мы вдвоём.

Он поставил форму в духовку, вытер руки полотенцем, и на мгновение замолчал.

— А ты? У тебя был такой человек? — спросил он.

Я чуть поникла. Села за стол, и Демиан сел напротив. Я долго смотрела в окно, где начинал садиться туман над озером.

— Был. Джон. Мой старший брат. Мы были неразлучны. Он забирал меня с танцев, возил по вечеринкам, знакомил со своими друзьями, слушал мои первые бредовые стихи, читал вслух "451 по Фаренгейту", пока я засыпала...

— Звучит как идеальный брат.

— Он был. А потом... он просто ушёл. — голос дрогнул. — Это было незадолго до моей аварии. —Мы до сих пор не знаем, где он. Ни письма. Ни звонка. Будто растворился.

Демиан молчал. Просто слушал. Это было больше, чем сочувствие — он принимал её боль, не разбавляя её пустыми словами.

— Мама до сих пор ставит тарелку на Рождество для него.

— Ты думаешь, он жив?

— Хочу верить. Иногда... чувствую, будто он где-то рядом. — Я тихо улыбнулась, но в глазах блестело.

Демиан положил руку на стол — не дотрагиваясь, просто рядом, как будто говоря "я здесь".

— Знаешь... Я ни о чём не жалею из-за того, что остался на тех репетициях. Ради сестры. Если бы ушёл — пожалел бы. Он, наверное, тоже бы не хотел, чтобы ты жила только ожиданием.

Духовка тихо пикнула.

— Ужин готов, — сказал он, вставая. — Но сначала...

Он подошёл, включил старую колонку на полке и запустил джазовую композицию — лёгкий, теплый саксофон.

— У нас же вечер не просто так.

Я засмеялась, вытирая слезу.— Ты... странно умеешь поддерживать.

— Это называется: мясо по-французски с терапевтическим эффектом.

Ужин прошёл почти по-домашнему — за деревянным столом у окна, где за стеклом тонуло в тумане озеро. Демиан налил чаю, резал хлеб длинным ножом и продолжал рассказывать про свои детские походы с отцом, где всегда забывали соль, но почему-то вспоминали взять настольную игру.

После ужина он помог убрать со стола, и пока я вытирала бокалы, он показал мне ванную.

— Душ здесь, полотенце свежее висит, мыло пахнет розмарином — мамин выбор, — усмехнулся он. — Я оставлю тебя наедине, у меня еще куча всяких дел, например... ничего. Отдыхаем ведь.

Он скрылся за дверью, оставив меня в полутьме ванной, залитой мягким тёплым светом от подсветки у зеркала. Вода в душе была горячей и расслабляющей. Смывая с себя весь день, я впервые ощутила, как во мне наконец-то появляется покой. Не привычная тревога, не страх, не внутренний шум — а простая, чистая тишина.

Когда я вышла, волосы ещё были слегка влажные, и я села на край кровати, открыв сумку. Внутри оказались вещи, которые я точно не собирала: откровенное бельё в нежных оттенках, майки с кружевом, облегающие короткие топы, водолазки и крошечные шорты. Сердце дернулось — Маргарет.

— Убью её, — пробормотала я, прикусив губу и в задумчивости перебирая одежду.

Я выбрала самую «невинную» комбинацию — короткую хлопковую майку на тонких лямках и свободные, но всё же короткие шорты. Не то чтобы я чувствовала себя незащищённой... но в этом доме, в чужом пространстве и в таком виде — я ощущала каждую эмоцию чуть острее.

Когда вышла в коридор, на встречу вышел Демиан. Он был уже переодет — в свободных спальных штанах и без футболки. Свет из кухни подсвечивал его торс, на котором виднелась свежая татуировка и несколько старых шрамов. Он остановился, бросив взгляд на меня — и на секунду явно забыл, что хотел сказать.

— Ты... — он слегка прищурился, будто разглядывал что-то, — явно не к зиме одевалась.

Я нервно засмеялась, обнимая себя за плечи:— Это... не я собирала сумку.

— Подруга?

— Маргарет. Она думает, что я не умею быть «женственной». Думаю, она решила меня перевоспитать.

Демиан усмехнулся и скрылся на мгновение в комнате, вернувшись с чёрной футболкой.— Тут по вечерам правда прохладно. Но если честно — мне твой стиль нравится. Просто... не простудись.

Он подал мне футболку, пальцы на секунду соприкоснулись, и я почувствовала, как по коже пробежала едва уловимая дрожь.

— Спасибо. — Я кивнула. — И... за день. За еду, за разговор. За всё.

— За то, что ты здесь. И не притворяешься. — Он слегка улыбнулся.

Демиан выделил мне спальную комнату, а сам остался спать в гостиной на диване, мне было немного неловко за это, размышляя о сегодняшнем дне и предвкушая завтрашний я написала пару смс маме, чтобы не волновалась и Маргарет, о том, что ей не жить, когда мы увидимся, за ее помощь в сборке сумки.