4. я ненавижу всё, что люблю

По ночам боль сшивает мне веки, их не разомкнуть. Держу в зубах одеяло и вою. Тихо, чтобы не разбудить соседа по кровати. Слёзы слишком горячие, но не как тела тех, кто платит мне за минуты нежности.

Неужели, блять, правда, что людям не хватает тепла?

Я лежу рядом с человеком, но чувствую целое ни-че-го.

Дайте его.Подарите.Пожалуйста. Оно мне так нужно.

Мира понимала — невозможно бесконечно черпать тепло других людей, пытаясь заполнить собственную пустоту, но уже не могла остановиться.

Каждый раз — новые руки. Можно получать сколько угодно их любви и денег. А в особенности удовольствие приносили последние.

Мира уже не помнила, в какой именно момент её жизненные позиции развернулись на сто восемьдесят градусов.

Когда духовность пошатнулась?

Больше всего Мире нравилось оставлять на шее крест, идя в очередной мотель. Верёвка и маленький кусок дерева душили, держали тонкую шею в тисках. Раньше крест сдреживал её. Теперь нет. Мира целовала, обнимала, любила (если это можно назвать любовью) разных мужчин, и на каждого смотрела так, словно они единственные. А мужчины верили, звонили, пытаясь повторять встречи. Иногда Мира соглашалась, иногда просто кидала в чёрный список. Перечень некоторых правил держался у неё в голове.

1) Никогда не разрешать себя фотографировать.

2) Не говорить настоящий возраст.

3) Использовать презервативы.

При помощи них она могла держать всё в тайне и не беспокоить мать с дедушкой. Не выслушивать мнение ублюдков одноклассников о том, какая она шлюха и, наконец, не видеть осуждающего взгляда Кирилла.

Назойливый идиот. Ему стоит в следующий раз лучше постараться. Я ненавижу сладкое, тем более булки.

С каждым днём почему-то становилось сложнее сдерживаться. Мило улыбаться, кивать, пить по вечерам чай, сидя на кухне с мамой. Врать ей, принося за смену в цветочном магазине (никакого магазина, конечно, не было) по несколько тысяч рублей. Мирослава помогала одинокой матери, но перманентные воспоминания о собственной продажности иногда (совсем немножечно) давили на грудную клетку.

Но Мира не могла иначе.

Без притворства она — не Мира.

Без обмана жизнь тусклая и серая, как люди в этом ненавистном городе.

В пятницу особенный день. Мира надела чёрные гольфы, такого же цвета юбку, белую рубашку, а на неё розовый свитер. Волосы Мира распустила. Губы накрасила бордовой помадой.

Все бляди наносят такие помады.

Не стыдно быть блядью... Хотя зачем врать? Стыдно, просто я давно потеряла совесть.

Солгав матери, что идёт на ночёвку к Маше, ни один мускул на прелестном личике даже не дрогнул.

Самые миленькие — всегда самые лживые.

Мать со спокойной душой отпустила дочь. Что может случиться?

У матери нет причин не доверять девочке. Она всегда всё ей рассказывала. Когда она развелась с мужем, Мира всячески утешала её.

— Всё, хорошо, мамочка. Мы справимся, в этом доме не место ворам, — и уёбкам — хотелось добавить, но не ломать же израненное сердце матери? Только не так. Только не ей.

Мира обрадовалась разводу родителей, как радуются люди, вышедшие из тюрьмы, наслаждаясь полной свободой.

Когда отец жил с ними, Мира, как подстреленный зверь, пряталась по углам собственного дома.

Миру тошнило при одной мысли об отце. Толстый, неказистый, с гнусавым голосом и руками. Руками потными, липкими, всегда чем-то неприятно пахнущими. Яростнее всего она ненавидела их.

При мыслях о них бросало то в холод, то в жар. Кожа покрывалась неприятными мурашками.

Но сейчас Мира имела полное право отказать любым рукам или назначить цену, за которую кто-либо мог касаться её.

Выйдя на улицу, Мира посмотрела на окно квартиры, не выглядывает ли мать? Но мать ушла спать и абсолютно не волновалась. Мира же такая хорошая девочка, как это доброе создание может обмануть?

Натянув посильнее капюшон куртки, Мира пошла в назначенное место.

У мотеля уже ждал высокий мужчина, одетый в длинное пальто и с кожаными перчатками на руках. Его имени Мира не знала. Он её тоже. И незачем знать им их.

Им не-за-чем раскрывать друг перед другом души.

А лучше, вообще не разговаривать. Мире совсем не нравились пустые, рваные, ни на чём не основанные разговоры.

Говорить о чём-то ради того, чтобы говорить — тупость.

Мы идём трахаться, а не в ресторанчик посидеть, да кофе попить.

Но молодой человек, видимо, не разделял мыслей Миры на этот счёт и болтал, болтал, болтал.

— Сегодня устал так, на работе завалы, жена орёт, приходит в офис, достало.

— Понятно.

Только это меня мало волнует.

Серебряное кольцо на пальце засияло в темноте.

Для приличия снял бы его. Не моё дело. Нет. Хочет изменять — пусть.

Помолюсь в церкви за его грехи.

Мира ухмыльнулась и парень это заметил.

— Что-то не так? Чего смеёшься?

— Да так, ничего.

Я не знаю наизусть ни одной молитвы.

Парень открыл Мире одну из дверей номера, и Цветковская краем глаза заметила присущий почти каждому из её мужчин, взгляд. Он смотрел так, словно она не обычная школьница, продающая тело, а предел его мечтаний.

Мечтай, дорогой, мечтай. Это не вредно.

Пока твои мечты не сломаются вдребезги, перед этим разорвав сердце.

***

— У тебя такие красивые голубые глаза. — Парень вальяжно развалился на кровати, от чего у Миры встал ком презрения в горле.

У меня зелёные глаза, дебил.

— Спасибо. У тебя тоже.

Хотя я не смотрела.

Потолок куда интереснее двух пустых сосудов, в которых должна читаться какая-то жизнь, но там её, увы, нет.

Оставив несколько купюр на комоде, поцеловав в щёку на прощание (Мира сморщилась), он ушёл.

Серьезно? После того, что было? Какой мерзкий. А потом он будет за столом с друзьями говорить, как любит жену и что измены — грех господень.

Грех — совать пальцы внутрь вагины другой женщины с кольцом на руке.

Во рту остался неприятный солёный привкус. Мира встала, прополоскала рот и принялась одеваться. Иногда она оставалась ночевать в мотеле, но сегодня совсем не хотелось. Парень попался неудачный.

Вся моя жизнь — сплошь неудача.

После его ухода в номере стало невыносимо грустно и мерзко.

Быстро одевшись, Мира вышла из номера.

Прогуляюсь. Впереди целая ночь. Одинокая, холодная ночь.Которая это по счёту?

Кажется, их не сосчитать, как не сосчитать ран на душе, никому не видимых, но так остро ощущаемых.

Это когда-нибудь закончится?

***

Потихоньку конец октября сменялся ноябрём. Осень медленно доставала ножи из сердца Цветковской, прибавляя немного настроения.

Мира любила зиму больше, чем остальные времена года. Под толстой одеждой она становилась незаметнее, проще пряталась, кутаясь в шарф, а белый-белый снег (Мире правда так казалось) заметал её следы, по которым она шла в гостиницы.

Сегодня Мира снова несла продукты дедушке. Она могла сделать это и позже, ведь в прошлый раз она принесла и наготовила достаточно, но шла.

Интересно, встречу этого идиота?

Тупые мысли, тупые.

Какое мне дело до этого дымящего паровоза?

Никакого.

Плевать.

Мне на всех плевать.

Холодная, как зима в России.

Цветковская улыбнулась.

Проходя второй этаж, Мира всё же остановилась на пару секунд у двери Богдана.

Дверь начала открываться и она, как ребёнок, испугалась, мысленно метаясь между выбором: бежать наверх или вниз?

Тем временем Богдан собственной персоной вышел в подъезд в тех же штанах, что и в первую встречу, но уже без кофты.

Он полуголый!

А ты полуголых не видела прямо.

Мире захотелось ударить себя по лбу, но пакеты в руках мешали.

Мира быстро отвела взгляд, но продолжила стоять на месте.

— О, приветик. — Богдан улыбнулся во все тридцать два зуба и подошёл поближе. — Мне кажется, или ты меня преследуешь, милая? — прошептал он и нагнулся к Мире. От него пахло мужским шампунем и сигаретами, а от голого торса Цветковская даже покраснела.

— Не преследую, больно ты нужен мне. И да, я милая, а что, в первую встречу ты это не заметил? — Мира надменно смотрела на парня.

— Заметил, а помимо этого понял, что ты маленькая и заносчивая девочка. — Он щёлкнул Миру по носу.

— Не нужно приставать к маленькой девочке, уголовником хочешь стать?

— Да я уже, — пробубнил Богдан.

Уже уголовник или уже приставал к девочкам?

Он спрятал руки в карманы штанов (очень красивые руки с выпирающими венами и длинными пальцами, как заметила Мира).

— Опять к дедушке идёшь? Или меня решила навестить тоже? — Парень быстро сменил тему, будто нет в ней ничего важного. Но важного оказалось слишком много, чтобы так сразу вываливать всё на эту девочку.

— Нет, только к дедушке. А что, ты к себе пригласить хотел? — кокетливо спросила Мира, так она обычно разговаривала с мужским полом.

— В другой раз, солнце.

Мире стало неловко,но она промолчала.

Хорошие девочки молчат, когда их называют ласково.

В другой раз я уже откажусь.

— Будешь? — протянул одну сигарету Мире, когда та поставила пакеты на пол.

Я не курю, идиот.

— Нет, спасибо.

Чуть вслух не сказала.

С этим парнем сложнее притворяться.

Он меня портит.

Хотя кому вру, я давно испорчена без попыток на исправление.

— Как знаешь. Ну, рассказывай, сколько лет, в каком классе учишься, какие оценки получаешь?

Ага, а ещё: где живёшь и когда родителей дома не бывает?Хрен что я тебе скажу.

— А мы с тобой подружиться пытаемся или что? Я думала, ты мне опять пакеты донесёшь, а не контакт налаживать будешь, — сказала нервно Мира.

От чего я так злюсь?

Из-за того, что в гости не позвал?

Бред.

Я бы всё равно не зашла.

Или зашла?

Богдан, на удивление Миры, правда взял пакеты и потащил наверх.

— Не нарушать же нам традиций. — Он подмигнул. Мира мельком посмотрела на тело парня, а когда он повернулся спиной, то увидела татуировку змеи на шее.

С меня срисовал что ли?

— А твоя татуировка значит что-то?

Раздражают бессмысленные вещи.

— О, да, это целая история, но она покажется тебе скучной. Могу что-нибудь поинтереснее рассказать.

Поинтереснее было бы у тебя в квартире.

Нет.

О чём я думаю?

Только за деньги, Мира, без них теряешь контроль.

Без них они все теряют контроль.

Мира тряхнула головой.

Они с Богданом уже поднялись на третий этаж и молча стояли.

Как-то неожиданно неловко стало.

Богдан смотрел на Миру, Мира смотрела в пол.

— Значит, дружить со мной ты не собираешься?

Скажу нет, подумает, что выебываюсь.

Скажу, что собираюсь, подумает, понравился мне.

А он понравился? Нет, нет, нет.

— Я подумаю, — Мира сложила руки на груди, но на Богдана так и не взглянула. От него исходило тепло. Даже жар.От других Мира никогда не чувствовала такого. А он даже не в постели с ней. Просто стоит рядом, ждёт непонятно чего. Ей захотелось расстегнуть куртку.

Богдан болеет что ли?

Это я, кажется, болею.

Надо валить.

— Обещаешь? — прошептал Богдан прямо над ухом.

— Да отодвинься ты уже! Обещаю, обещаю, доволен? — затараторила Мирослава. Отошла на пару шагов назад, но упёрлась в стену.

— Вот и славно. — Богдан потрепал Миру по голове и ушёл. Через секунд тридцать Мира услышала хлопок двери и опустилась вниз по стене.

— Слушай, а дай свой номер, — Мира услышала голос Богдана и тут же вскочила с пола.

Когда он успел вернуться?

Ты во всём такой быстрый?

***

Зайдя в квартиру Мира сняла обувь. В доме стояла тишина, какой обычно не бывало.

Без него дышать легче.

Мира вздохнула. Она всё-таки дала свой номер Богдану. Цветковская всячески старалась отвлечься, чтобы не думать, написал он или нет? И напишет ли в принципе?

Ожидание мучительно, когда впереди неизвестность.

Мира выпила чай, погладила кота, сходила в душ, сделала уроки, убралась. Телефон отложила далеко, стараясь не проверять.

Только под вечер она легла на кровать и наконец, разрешила себе взять гаджет.

Новое сообщение от Богдана.

«Ты сказала, что милая девочка, но как ты отреагируешь, если я скажу, что ты патологическая лгунья?»

Дрожь пробежалась по телу.

«Что ты имеешь ввиду?»

Он не мог узнать. Никто не мог.Я не могла как-то спалиться.

«А вот приходи завтра на Ставропольскую, там кафешка рядом, сядем, расскажу»

«Во сколько?»

Будет меня шантажировать? Просить деньги?

«К часу самое то, и не опаздывай, не люблю ждать, солнце»

Пошёл нахуй.

Только у Миры появилась надежда, что не все поганые ублюдки, как он проявил себя.

Нет надежд — нет разочарований.

Были ли у других надежды на меня? Потому что я и сама большое разочарование.

Мира укуталась в одеяло и повернулась к стене.

Она продавала душу и тело, получая взамен то, чего ей не хватало. Равноценный ли это обмен, если по ночам хочется вскрыть вены от мыслей, что ты теряешь саму себя?

Как же я ненавижу всё, что люблю.