Глава 20. Звезда Ютуба

5 декабря, пятница

В больнице нас не сразу принял травматолог. Я думаю, дело в том, что я не миллионер. Как забавно: если ты приходишь прилично одетым и с шуршащей пачкой банкнот в кармане, то перед тобой расстилают красную дорожку, угощают хлебом с солью и поют тебе дифирамбы. Но если ты являешься в грязной куртке и с обеспокоенным другом, безрезультатно пытающимся добиться внимания, плюс ко всему поздним вечером, то ты превращаешься в назойливое насекомое, от которого всем хочется поскорее избавиться. Раньше я не бывал в простой больнице. Обычно мы ездим в платную клинику, где нас все знают, уважают, обеспечивают нам лучшее обслуживание и всячески пытаются угодить. Здесь все оказалось по-другому. 

Сначала мы почти двадцать минут прождали врача в приемной, потом, когда он все-таки пришел и осмотрел мое бедро и руку с выражением лица, красноречивее всех слов указывающим на то, как он не рад моему появлению, меня отправили на рентген. Все оказалось не так ужасно, как мы с Елкиным ожидали. Запястье не было сломано, но ушиб оказался достаточно сильным, так что по одной кости пошла небольшая трещина. Мне удалось уговорить не накладывать гипс, потому что это стало бы настоящей катастрофой. Пока врач наматывал мне на руку тугую повязку, его любопытный взгляд был обращен на Елкина, нетерпеливо переминающегося в дверях. Он нервничал даже больше, чем я. И я знал, почему: он чувствовал свою вину.

С бедром все обстояло проще. Там расцвел здоровенный синяк, почему-то напугавший меня больше, чем почти сломанное запястье. Если я хочу скрыть последствия моих ночных полетов над проезжей частью, то мне следует спать в пижаме, а не в нижнем белье, как я привык. А то страшно представить реакцию отца, если он снова решит бесцеремонно вторгнуться в мою комнату и разбудить своим ревом. Мама точно не зайдет, она уважает мое личное пространство, в отличие от него.

Если с запястьем все как-то проще: левой рукой мне в школе писать не придется, ведь я правша. То правой ногой я должен ходить. Даже бегать. Я надеялся, что, хотя бы хромота пройдет в ближайшие сутки. Может быть, я посплю и встречу утро субботы абсолютно здоровым человеком. Но что-то (наверное, здоровенный синяк и рука, саднящая даже после слоновьей дозы обезболивающего) подсказывало, что моим надеждам не суждено сбыться.

Когда дело дошло до рассеченной брови, травматолог ушел, а на смену ему явилась молодая медсестра с уставшими глазами и с темными кругами под ними. Она окинула нас с Лехой удивленным взглядом, остановившись на моем лице. Я смутно понимал, о чем она думала, пока готовила антисептик и прочие принадлежности, но, думаю, моя улыбка привела ее в замешательство. Скорее всего, она представляла, откуда я мог такой взяться: травмированный, но счастливый. Когда девушка стала протирать бровь антисептиком, я зашипел.

– Что с тобой произошло? – спросила она, игнорируя мои мучения и продолжая тыкать в мое лицо ватным тампоном.

– Сложный вопрос, – сказал я.

Она вздернула бровь и снова намочила вату. Я приготовился терпеть.

– Такой уж сложный? – хмыкнула медсестра. – Ну скажи, я никому тебя не выдам.

– Сомневаюсь, что в это можно поверить.

– А я попытаюсь.

Она кокетливо сверкнула глазами из-под опущенных ресниц. Я вздохнул.

– При условии, что никому не скажешь.

Она показала, как застегивает рот на замок.

– Из машины выпрыгивал. – Я выдержал паузу. – На большой скорости. И я не каскадер.

– Да уж видно, что не каскадер. Иначе бы ты так не ушибся. – Она засмеялась. – Но мне что-то с трудом верится.

– Твое дело.

– А твой друг не прыгал из машины? – Девушка взглянула на прикрытую дверь, за которой меня дожидался Елкин.

– Нет. Я ему не дал это сделать.

Она снова расхохоталась.

– Смешной ты! И глупый. Будь осторожней в следующий раз, когда соберешься выпрыгивать из машины, ладно?

Медсестра убрала все препараты и выкинула использованные ватки и упаковку от пластыря в мусорное ведро.

– Постараюсь, – улыбнулся я.

– Вот и молодец. А теперь можешь ехать домой, не каскадер.

Я усмехнулся. Веселая мне попалась медсестра. Дохромав до дверей, я попрощался с ней и встретился взглядом с уже заждавшимся меня Лехой.

– Милая, – сказал он, провожая девушку взглядом. Я лишь пожал плечами.

Елкин помог мне напялить куртку, и мы направились к выходу. Когда мы добрались до моего дома, было уже за полночь. Лехе тоже надо было домой, но он не мог меня не проводить. День и вечер выдались крайне утомительными. Я, наверное, мог заснуть даже стоя. Друг боялся, что я просто не доеду до дома и усну где-нибудь по дороге.

Родители уже были в панике. И мне об этом сказало не шестое чувство, а десять пропущенных звонков от мамы и пять от отца. Так что теперь я разрабатывал план, как не получить люлей от них за поздний приход и разбитую (снова) рожу.

Елкин затолкал меня в лифт и махал рукой, пока двери не закрылись. А я улыбался, заталкивая левую руку в карман для конспирации. И я продолжал улыбаться, выходя из лифта и выуживая из кармана джинсов ключи от квартиры. Я улыбался даже тогда, когда дверь открылась, и я оказался нос к носу с разъяренным отцом и взволнованной мамой. Улыбаясь, я снимал ботинки одной только правой рукой и шел в свою комнату, уткнувшись в воротник своей куртки. Мне в спину летели крики родителей, обвинения в моей безалаберности, неуважительности, безответственности, эгоистичности и так далее. Отец грозился выгнать меня из дома, мама собиралась пойти к родителям моих друзей. Еще они посадили меня под домашний арест целых три раза и столько же раз его отменили, потому что решили, что эта техника ведения боевых действий не работает. А потом я просто закрыл дверь в свою комнату, сказав, что у меня все хорошо. Вот так. У меня все хорошо. Потому что я остался живой. Что мне домашние аресты, лишение денег и обвинения. Наверное, если бы они узнали, что произошло со мною сегодня, то ничего бы не изменилось. Мама бы испугалась и потребовала объяснений. Вот ее я расстраивать не хотел. Она хоть немного меня понимала. А отец... Ну, я бы еще больше упал в его глазах. Сомневаюсь, что он когда-нибудь сможет одобрить хоть что-то из того, что я сделал.

Я скинул куртку на пол, отыскал в шкафу мятую пижаму, которую не надевал сто лет, переоделся и лег в кровать, стараясь не беспокоить бедро и руку.

6 декабря, суббота

Я проснулся от боли в руке и бедре. Во сне я навалился прямо на место, где цвел синяк, а рука болела скорее всего из-за того, что обезболивающее закончило свое действие. Было раннее утро, часов семь или полседьмого. Пришлось встать и отправиться на поиски таблеток. Предки уже не спали, готовясь к новому рабочему дню. Мама попивала кофе на кухне, уставившись в телевизор, а отец принимал душ в ванной. Я молча полез в шкафчик с медикаментами.

– Никита, что с твоей рукой? – спросила мама, обеспокоенно глядя на меня. Я посмотрел на повязку, будто бы видел ее впервые.

– Ударился, – наконец сказал я и продолжил рыться в лекарствах.

– Где?

– На Фестивале живой музыки в торговом центре. Какой-то парень случайно заехал мне по руке гитарой.

Соврал я машинально, даже не задумываясь, насколько странно это все звучит.

– Ты был на Фестивале живой музыки? – удивилась мама.

– Да.

– С кем?

Наконец найдя обезболивающее, я налил воды из-под крана и проглотил сразу две таблетки. Голова тоже раскалывалась после вчерашних приключений.

– С Соней.

– А с тем парнем, который ударил тебя гитарой, ты еще и подрался?

Я в недоумении поднял брови, забыв, что на одной из них у меня пластырь.

– Ой, – как-то сдержанно и без эмоций ойкнул я.

– Никита?

– Нет. С чего ты взяла?

– А откуда тогда? – Мама показала на пластырь.

– В автобусе налетел на поручень.

– Ты врешь.

– Нет.

Мама вздохнула, но спорить не стала. А из душа вернулся отец. Он будто не заметил меня, стоящего посреди кухни.

– Карина, тебя подвезти? – спросил он, застегивая пуговицы на своей, как всегда безупречной, рубашке.

– Нет, я поеду позже на своей машине, – сказала мама. Она продолжала сканировать меня недоверчивым взглядом.

Отец кивнул и уселся за стол, где его уже дожидалась чашка кофе и тосты. Я продолжал стоять посреди кухни, хотя стоило бы отправляться в свою комнату. Интересно, когда отец перестанет делать вид, что меня здесь нет?

"...происшествия на набережной, преступники скрылись среди жилых домов" – донесся до моих ушей голос ведущей новостей.

В ужасе я уставился в телевизор, где крупным планом показывали, как белый "Мерседес" выезжает с парковки. Мы с Лехой знали, что там стоит камера, поэтому удалось заснять только спину Елкина и то, как он выбегает из сторожевой с капюшоном на голове, полностью закрывающем его лицо. Всего лишь черная куртка и синие джинсы. Все, что у них есть. Этого недостаточно, чтобы отыскать нас. Мама, наблюдавшая за мной, перевела взгляд на телевизор. Картинка с парковки сменилась кадрами с видеорегистратора. "Мерседес", управляемый мной, мчался прямо на полицейскую машину. Потом я совершил свой безумный маневр и направился в обратном направлении, едва не столкнувшись с мусорами. Кто сидел за рулем белой машины неясно. Вот и замечательно.

"Угонщиков было двое, но на набережной, из машины выпрыгнул только один. – На экране появился сотрудник полиции. Я узнал его: это он орал мне остановиться, когда я со всей дури летел к реке. Тем временем полицейский продолжал рассказывать: – Возможно, когда они оторвались от нас во дворах, второй вышел из машины и дожидался первого в условленном месте, потому что потом мы гнались за ними обоими. Не представляю, какой был смысл угонять автомобиль, если потом они сбросили его в реку. Но, наверное, у них не было другого выхода, кроме как бросить машину и убегать. Отпечатков пальцев или других улик на месте преступления не найдено. Охранник парковки сказал, что его предупреждали о том, что два злоумышленника перебирались через ограждение, но он никого не нашел, а потом услышал сигнализацию и снова обошел территорию парковки. К тому времени угонщики уже ускользнули".

"А как вы прокомментируете происшествие на набережной? Это была случайность?" – Репортер держал микрофон у лица хмурого сотрудника полиции.

"Нет. Злоумышленник целенаправленно двигался к набережной и совершил этот... трюк намеренно, чтобы скинуть автомобиль в реку", – отвечал блюститель правопорядка.

"Вы лично видели, как это произошло?"

"Да".

"Как прокомментируете?"

"Я откажусь от комментариев".

Я еле сдерживал улыбку. Обо мне рассказывают в новостях как об угонщике-виртуозе. Когда собирался тырить тачки, я не рассчитывал на такую известность. Но все равно приятно. Далее на экране появилась запись с камеры наблюдения, где отчетливо было видно, как я выпрыгиваю из крутящегося "Мерседеса", падаю на проезжую часть, а машина врезается в ограждение и перелетает через него, оставляя на дороге оторванную дверь и битое стекло. Этого я видеть не мог. Потом показывают, как я встаю на четвереньки, шатаясь, поднимаюсь на ноги и хватаюсь за лицо. Оглядываюсь на полицейских и бегу через дорогу за пределы экрана. Из-за капюшона меня не узнать. А моя коричневая куртка кажется серой на черно-белой записи. Но выглядит чертовски круто. Видео прокручивают во второй раз в замедленной съемке.

"На данный момент угонщиков пытаются найти, но, учитывая отсутствие улик, кроме упавшей в реку машины, это маловероятно. Ущерб владельцу машины покрыла страховка. В ближайшее время полиция будет следить за ближайшими к месту угона парковками и вести расследование. А пока видео с камеры наблюдения, загруженное владельцами магазина в сеть, продолжает набирать просмотры и лайки".

Дальше в новостях начали рассказывать о какой-то новой реформе или законодательном проекте, мне как-то все равно. Улыбаясь от уха до уха, я направился в свою комнату. Вот я и стал знаменитостью.

У себя я набрал Елкина. Друг почти сразу взял трубку и заорал в нее так, что у меня едва не лопнула барабанная перепонка:

– Я убью тебя, Никита!

– За что? – совершенно спокойно спросил я.

– Я только что смотрел новости! Ты сошел с ума?! Что это такое было?

– Я выпрыгнул из машины.

– С разворота! На бешеной скорости! Ты мог разбиться! Ты идиот! Я убью тебя!

– Да за что же?

– Потому что ты придурок! И я ненавижу тебя!

– Извини, Лех.

– Да пошел ты со своими извинениями! – возмущению Елкина не было предела. – Значит так, сейчас ты притащишь свою задницу сюда... Хотя, нет. Я приеду к тебе, а то у тебя бедро!

Дальше он виртуозно выругался, как только мог и бросил трубку, перед этим рявкнув "Жди!" Волнуется. Я бы тоже волновался, увидев по телевизору Елкина выпрыгивающим из "Мерседеса", как я вчера.

Родители молча уехали по делам, даже не заглянув в мою комнату. Только мама прокричала из прихожей, что вернется к восьми вечера. Вот и отлично, у меня будет куча времени, чтобы разобраться с последствиями вчерашнего вечера.

Когда дверь за мамой закрылась, и в замке щелкнул ключ, я наконец вышел из своего убежища. Бесцельно я прошелся по всей квартире, рассматривая роскошный диван в гостиной, на котором мы изображали "Игру престолов", широкоэкранный телик на кухне и домашний кинотеатр с уникальной звуковой системой, необъятный родительский гардероб, даже попялился на здоровенную китайскую розу на кухне рядом с длинным и широким обеденным столом. Слишком красиво и дорого для меня. Так было всегда.

Меня раздражала и эта роза, и дорогущая антикварная люстра в гостиной, которую я однажды едва не обрушил себе на голову, идеальный паркет, мебель из красного дерева в родительской спальне, гардеробная, где всегда царил порядок цветов и стиля. Вообще мне следовало бы радоваться, что я родился в богатой семье, но уж лучше бы мы жили обычной жизнью, без всяких дизайнерских интерьеров, всего лишь с обычными обоями на стенах и обычным шкафом, ванной нормальных размеров и без гидромассажа – без всей этой роскоши. Но при этом мой отец уважал бы меня, учил кататься на двухколесном велосипеде, когда я был меньше, смотрел бы со мной хоккей, жарил шашлыки на нашей уютной маленькой даче, и мы вместе бренчали бы на гитаре. Пусть мама не была бы экономистом в шубе на миллион, а работала бы в школе, например, учителем или даже парикмахером в салоне, или секретаршей, или бухгалтером, да хоть продавцом. Все равно. Главное – ей бы не пришлось постоянно отлучаться с отцом на всякие официальные приемы, решать проблемы в компании и участвовать в совете директоров. Мы были бы вместе. Единственное, чего я хочу всякий раз, когда остаюсь один в пустой квартире на выходных. А как было бы здорово сидеть с ними обоими на кухне и обсуждать фильм, смеяться над папиными шутками, мыть посуду своими руками после еды, ведь это просто, даже без посудомоечной машинки можно справиться, когда рядом люди, родные не только по крови, но и по взглядам, интересам, не ожидающие от тебя гениальных свершений в семнадцать лет, идеальных оценок и абсолютного подчинения, как от робота.

Я остановился у зеркала в прихожей и уставился на свое отражение.

– Дурак.

Отражение в ответ нахмурило брови и тяжело вздохнуло. Пластырь на брови стянул кожу. Стало больно. Я расслабил мышцы лица и поднял пижамную футболку, чтобы рассмотреть чудовищного вида синяк, окрасивший бедро от самого торса до самой задницы в фиолетовый цвет. Пройдет еще немало времени, прежде чем он станет зеленым, потом желтым, а потом и вовсе исчазнет. Если натянуть брюки повыше, то его будет не видно. А пока даже от тонкой резинки клетчатых пижамных штанов, что висели на бедрах, чувствовался дискомфорт. Рука была в не лучшем состоянии, если не в худшем. Обезболивающее устранило тупую пульсирующую боль в запястье, но едва шевельнув кистью, я ощущал все последствия моего отказа от гипса.

– Дурак, – вновь вздохнул я.

Во что я превратился за каких-то две-три недели? Был такой ухоженный, красивый парень, окруженный женским внимание, как воздухом, а теперь? Трюкач несчастный, подбитый нищий, угонщик-неудачник. Но все-таки крутой. Вон, по телику показывают. Но только никто, кроме Лехи не знает, что это я, так что никакая я, выходит, не знаменитость.

По домофону раздался звонок. Я подошел к двери и нажал на кнопку. Через пятнадцать секунд Леха уже был у моей двери. Я распахнул ее, встречаясь взглядом с Елкиным, собирающимся придушить меня своими руками.

– Ты..! – начал он орать.

– Сначала зайди, – сказал я. – Потом ругай.

Он сделал несколько шагов внутрь квартиры и закрыл дверь на замок.

– Ты идиот! – рявкнул друг, взмахнув руками в разные стороны, будто показывая, какой большой я идиот.

– Это все?

– Нет! – Леха снял свою куртку, аккуратно повесил ее на резную вешалку, купленную мамой в Италии в прошлом году, снял кроссовки, набрал в легкие побольше воздуха и принялся меня отчитывать:

– Ты безответственный эгоист! Как ты мог чуть не подохнуть? Ты бы бросил меня одного против этого жестокого мира, против Тимохиной банды, против полиции! Нельзя так обращаться с собственной жизнью! Ты понимаешь? Я ведь все видел, святые пельмени! Я и так перепугался из-за того, что ты чуть не сломал руку и бедро, так тут еще это видео по телику! Я понимаю, что это было ради семьи, но когда я говорил про раздирание глоток, я не имел ввиду свои! Зачем я только тебя послушал?! Надо было ехать вместе или лучше бросить тачку во дворах и сматываться! Ты идиот! Ты бессовестный идиот! У меня кроме тебя нет никого, кто бы так понимал меня! А ты так поступаешь, что я даже не знаю, как я должен реагировать: благодарить или злиться!

– Сейчас ты злишься.

– Да пошел ты в задницу, Ветров! – заорал Леха, швыряя в меня свою ушанку.

– Ну извини. Не думал, что это выйдет так впечатляюще.

Я пожал плечами и тут же замер, когда Елкин уставился на меня бешеным взглядом.

– Впечатляюще?!

– Ну, я хотел сказать...

– Да мне наплевать, что ты там хотел сказать! Чтобы больше такого не повторилось, ты понял меня? Никаких выпрыгиваний из машины или из других транспортных средств! Понял?

– Я обещаю.

– Нет! Лучше засунь куда подальше свои обещания! Знаю я, как ты их выполняешь! Просто заткнись! Не зли меня!

– Хорошо.

– Заткнись!

– Ладно.

– Заткнись!!!

Я заткнулся и продолжал стоять в прихожей, пока Елкин метался от стены к стене и с яростью прожигал меня взглядом. Потом он вдруг подскочил ко мне и крепко обнял.

– Ты меня что ли прощаешь? – спросил я, усмехнувшись.

– Заткнись!

– Ладно, молчу.

Наконец Леха выпустил меня из объятий и слезящимися глазами посмотрел на мою перебинтованную руку.

– Никита, ты – часть моей семьи, – сказал он тихо. – Я не хочу, чтобы что-то с тобой случилось такое ужасное по твоей глупости или по моей вине. Ты понимаешь?

Я кивнул.

– Больше не делай так, – друг почесал нос и улыбнулся. – И спасибо тебе. Огромное. Вчера – это было что-то с чем-то, правда. Я никогда не забуду, что ты сделал для моей мамы и меня. Это дорогого стоит.

– Я рад, что все так получилось. Думаю, тот мужик получил хороший урок.

– Да ничего он не получил, кроме страховки! – отмахнулся Елкин. – Все было зря. Но приятно для меня. Я получил наслаждение, испортив ему настроение, как минимум, но от потери одной тачки ему ни холодно ни жарко.

– Предлагаешь угнать еще?

Леха посмотрел на меня жутким взглядом, обещавшим смерть от его рук, если я еще хоть раз об этом заикнусь.

– Ладно! – Я засмеялся. – Шутка!

– Иди в зад!

Он отмахнулся от меня и ушел в гостиную. Я поплелся следом.

– Так значит, – протянул Елкин, разваливаясь на диване и откидывая локти на спинку, – ты вчера ездил на фестиваль с Соней и Нинэль?

– Откуда ты знаешь про Эльви... Нинэль? – прищурился я. На диван я садиться не торопился. Слишком больно для бедра.

– Даже не знаю, – Леха задумчиво почесал затылок, загадочно улыбаясь, что меня очень раздражало. – Наверное, наша Жужа рассказала.

– Жужа?

– Ага. Позвонила вчера, когда я домой возвращался и отругала меня за то, что я посмел уговорить тебя на выступление в школе. Рассказала про девушку, о которой ты ее даже не удосужился предупредить. Почему ты не сказал мне, что общаешься с Эльвирой?

– Откуда ты знаешь, как ее зовут?

– У Сони в друзьях нашел. Ну так что, Ветров? Откуда?

– Это долгая история, – вздохнул я.

– Я люблю долгие истории. Начинай, я слушаю.

Я уселся в кресло напротив него, стараясь не касаться правого бока и опираясь только на левый.

– Мы познакомились в метро.

– Ну надо же. А на дискотеке? Что вы делали?

– Это ты с ней танцевал, а я был занят вином и Калашниковой.

– Ясно. И что дальше?

– Ну, я не узнал ее. Понял, что это та девчонка, только позавчера, когда наконец узнал ее имя.

– И сколько раз вы встречались в этом твоем метро?

– Раза четыре. Не помню.

Леха засмеялся.

– Ну конечно, не помнит он!

– Я говорю правду.

– Хорошо. Тогда почему ты не рассказал мне?

– Не знаю.

– Серьезно? Ты сейчас издеваешься?

– Нет. Я правда не знаю, почему не рассказал.

– А, ну да. – Елкин хлопнул себя ладонью по лбу. – Когда же ты мне рассказывал, с кем встречаешься. Какой смысл, если девчонки постоянно меняются.

– Я с ней не встречаюсь!

– Тогда что? Жукова сказала, что она твоя "хорошая знакомая".

– Так и есть.

– Тогда скажи причину, почему ты не сообщил мне об этой своей знакомой, ты же...

– Да, я знаю, она тебе понравилась, – понимающе кивнул я.

– Я не это хотел сказать. С чего ты взял?

Я изогнул бровь без пластыря и ухмыльнулся.

– Брось, Елкин. Я понял это еще на дискотеке.

– Это неправда, – сказал Леха, качая головой. Он отвел взгляд и уставился в пол.

– Правда-правда!

– Нет.

– Леха влюбился! Тили-тили тесто!

– Тебе пять лет? – зарычал друг, уставившись на меня гневным взглядом.

Я захохотал. Как же долго я ждал, чтобы это сказать. С самого пятого класса, наверное. Елкин вздохнул и нагнулся вперед, уперев локти в колени.

– Я не знаю. – задумчиво протянул он. – Есть в ней что-то такое...

– Ага, я в курсе. Так почему ты не взял у нее тогда хотя бы номер телефона?

Леха скривился.

– Не знаю.

– Думаю, у тебя маловато опыта во флирте с девушками.

– Возможно.

– Ты ведь помнишь, что хотел меня с ней познакомить? Тогда в ней еще не было чего-то... такого?

– Наверное, нет. А может, да. Я понял это только вчера.

– Я могу тебе помочь, – предложил я.

– Она же классная, с чего тебе самому с ней не встречаться?

Я собирался ответить, но замер, задумавшись. А нравится ли мне Эльвира? Может быть. Но я не мог выбросить из головы ее слова по поводу Сони. Это все еще казалось мне диким, но в подсознании шевелилась мысль о том, что Нинэль, возможно, права: после того происшествия с Серым Жужа стала вести себя как-то иначе. Более стеснительно, что ли. Стала часто отводить взгляд, в ней появилась загадочность, которой я не замечал раньше. А вчера она и вовсе пришла на фестиваль одетой, как на модный показ: прическа, маникюр, все дела. Неужели это правда? Нет, нет, нет. Зачем? Мы ведь просто друзья, правильно?

Все время, пока мы с Эльвирой встречались в метро, а потом еще в автобусе, когда я пригласил ее в торговый центр, мне казалось, что она нравится мне. Как девушка, ведь она действительно классная. Но вчера я почему-то понял другое: она могла бы стать мне хорошим другом. И это не из-за того, что она сообщила мне о Соне, а из-за того, что мы с ней, наверное, слишком разные. И не обязательно для этого не сходиться во вкусах или иметь какие-то разногласия. Иногда ты просто понимаешь, что это не твой человек. Даже не представляю, что сама Эля думает по этому поводу, но мне кажется, она вполне может со мной согласиться.

А теперь, глядя на Елкина, мучимого нерешительностью и сильной симпатией к ней, я еще больше убедился в том, что мне обязательно стоит попробовать свести их вместе. Вдруг Леха и вправду нашел свою единственную.

– Я не хочу с ней встречаться, – сказал я.

– Почему?

– Просто не хочу.

– Она тебе нравится?

Я пожал плечами.

– Как подруга – да, а как девушка – не знаю. Раньше я думал иначе, но после фестиваля все как-то изменилось.

– Из-за Сони? – предположил Елкин.

– В смысле? – Я притворился, что не понял смысл вопроса, ведь я не рассказывал Лехе о том, что заметила Эльвира в Жужином поведении.

– Ты знаешь, о чем я.

– Нет.

Леха снова откинулся на спинку дивана и вздохнул, изображая всезнающего эксперта в отношениях, пытающегося доказать простую истину полному идиоту:

– Ты ей нравишься. Я сказал тебе это еще позавчера. И я был прав.

Я закатил глаза.

– Это у тебя нет Интернета. – Елкин подкинул в руке свой телефон и насмешливо взглянул на меня из-под бровей. – А я видел видео вашего выступления на Фестивале живой музыки у Эльвиры на страничке.

– Ну и что там сверхъестественного?

– София наша – королева красоты.

– Оделась для фестиваля, – хмыкнул я.

– Не-а. – Елкин, довольный своим умозаключением, лениво мотнул головой. – Для тебя.

– Нет.

– Да.

– Нет!

– Да. Я прав. И ты это знаешь.

Может быть, все-таки стоит рассказать?

– Эльвира сказала, что она... – начал я.

– Да! – перебил Елкин. – Я так и знал!

– ...ревнует, – договорил я, не обращая внимания на его вопли.

– Ревнует? К Эльвире? Ты же сказал, что она тебе...

– Да! В этом и дело! Леха-а-а! – Я обхватил голову руками, а точнее одной рукой, что была без повязки, в то время как другая отозвалась болью. – Я не представляю, что мне теперь со всем этим делать! Если Соня действительно... О-о-о! Как все сложно!

Я рухнул на спинку кресла и уставился в потолок, пытаясь остудить кипящие мозги.

– Тебе и не надо ничего делать. – Друг развел руками. – Пусть все идет так, как идет. Может быть, вы с Соней еще встречаться будете.

– Леха! – застонал я, снова закатывая глаза.

– Ну, а может, и нет. Кто ж знает? Слушай, давай лучше поговорим о том, как вернуть "вырубалку".

Точно! Надо было еще раньше спросить его об этом. Как же я забыл?

– Да, ты прав, – я кивнул. – Ну так что? Ты уже придумал что-нибудь?

– Ага, как же! – саркастично усмехнулся Елкин, а потом уже серьезно добавил: – Я был занят тем, чтобы дотащить твою задницу до дома. А потом долго выслушивал лекции о пользе раннего сна и вредности ночных прогулок. Меня обнюхали со всех сторон и сразу отправили спать. Представляешь, задрых моментально, успел только раздеться. Так что нет, нифига у меня не придумано!

– Я думаю, нам придется подбросить "вырубалку" и молиться, чтобы нас не закопали, – предложил я.

– Ладно. – Елкин глубоко вздохнул и хлопнул в ладоши. – Сделаю.

– Ты хотел сказать "сделаем"?

– Нет. Ты со мной не поедешь. От тебя будет больше проблем, чем пользы.

– Зато у меня есть одна идея.

Я растянул губы в хитрой улыбке. Шестеренки в мозгу вращались с бешеной скоростью, отрабатывая детали будущего разговора.

– Случайно не одна из твоих гениальных?

– Она самая.

Елкин закатил глаза и схватился за голову, изображая ужас:

– Только не это!

Да, Лех. Я тоже так думаю.