Глава 1. Судьбоносная встреча.

Когда судьба хочет обмануть глупца, она часто одевается в лохмотья.

Я быстро бегу вдоль покосившихся зданий серого цвета, максимальная высота которых - два этажа.

Льёт сильный дождь, и я стараюсь не промочить сбитые, дырявые ботинки, которые мне ужасно малы. Хотя, какими им ещё быть, ведь мы купили их лет десять назад, когда мне было всего двенадцать.Вода превращает дорожную пыль в жиденькую грязь и ручьями несёт по асфальту, покрытому трещинами и ямами.

Еврейский район (ровно как и все национальные районы третьего круга Парса) невероятно грязный и плохо пахнущий. Сюда не приезжают роботы-уборщики и мусорщики из первого и второго кругов, тут используются лампочки накаливания, в то время, как в элитных кругах давно перешли на заменители света, встроенные в потолок и абсолютно незаметные. Безусловным плюсом национальных районов является только то, что вслед тебе не кричат: "Еврейская рожа!", "Чертов нигер", "Сними с себя эту тряпку, террористка!".

Такое, кстати, может услышать только бедняк, а если, например, богатая азиатка, живущая в центре, решит прогуляться, в её сторону даже взгляда косого не бросят.

Поэтому мы, жители национальных районов, в центре стараемся не появляться, чтобы не испытывать зависть к своим богатым "братьям и сестрам", и чтобы не найти проблем на свою голову.

Я являюсь типичной жительницей третьего круга. Бедная еврейка, работаю медсестрой в Еврейском Центре Общей Помощи, который расположен на пересечении с Афро районом.

Идти до ЕЦОП около сорока минут, но я бегу, поэтому доберусь минут за двадцать пять, надеюсь. Это очень кстати, потому что я опаздываю, а это опоздание может стать для меня решающим, так как Шипман - заведующий этим центром, не может понять, что причиной этих опозданий является не моя безответственность, а то, что мой отец сильно болен и не может встать. Ему требуется помощь, чтобы помыться, поесть или даже сходить в туалет.

Конечно, будь у меня хоть тысяча гексов, я бы сразу купила отцу коляску, а может быть, даже наняла ему сделку (живи наша семья во втором кругу, например). Но я зарабатываю всего двести, за жильё мы отдаем восемьдесят пять, а ведь ещё нужно что-то есть и покупать папе лекарства. Так что, о накоплениях и речи быть не может.

Я бегу, изредка оглядываясь по сторонам. По узкой дороге двигаются такие же оборванцы-евреи, как и я: от постоянного голода серые, под стать мешковатой одежде, лица, опущенные головы, пустой взгляд, грязные тёмные волосы, которые вечно выпадают.

В целом, все население третьего круга Парса одето одинаково, так как правительство считает, что наше низкое положение в обществе следует подчеркнуть отвратительными серыми кофтами, которые всем велики, и такими же громадными штанами. Одежда одинакова как для мужчин, так и для женщин.Силы иссякают, и я перехожу на быстрый шаг. Убираю кудрявую прядь с лица, перевожу дыхание.Полминуты, и снова побегу, иначе мне не сдобровать. Вдруг, мой взгляд падает влево, где в узком переулке лежит женщина в красновато-коричневом пальто. Все спокойно проходят мимо. Смертью нас не удивишь, тут на улицах почти каждый день натыкаешься на труп.Я резко останавливаюсь, чтобы разглядеть её. Женщина довольно полная, видно проблем с едой, а значит и с деньгами, у неё нет. Ей явно плохо, она лежит практически неподвижно. И что мне делать? Мысли роятся в голове, разум говорит мне: "Беги на работу, дуреха!", а сердце просит: "Помоги бедной леди."

Я снова смотрю на женщину, она медленно поворачивается на спину, которой была повернута ко мне. Господи, она беременна! Все доводы против оказания помощи сразу куда-то исчезают, и я, словно ошпаренная, бросаюсь к ней.Я сажусь на корточки рядом с ней, трясу её за плечо:

- Вы меня слышите? - низким голосом говорю я.

Бледное от холода, заляпанное грязью лицо искривилось от боли. Женщина выпучивает и так огромные глаза и вопит:

- Я сейчас рожу!

Я это вижу! Но что ты забыла в нашем кругу, если вот-вот родишь?

Я принимала роды раньше и я могу сделать это сейчас. Но не на улице же!

- У Вас есть машина? Она близко?

Она кивает в правую сторону, где в метрах десяти от нас стоит огромный автомобиль горчичного цвета. Как я могла его не заметить? Машины (а такие дорогие - тем более) - большая редкость в глубинке третьего круга.

- Я помогу Вам дойти до нее, если вы сможете встать.

- Хорошо, - выдавливает из себя рыжая дама.

Её тяжело поднять, но у меня получается. Аккуратно веду ее к машине.

- Что ты собралась делать? -спрашивает она, в ее голосе слышится недоверие и даже презрение. - Ты повезешь меня в больницу?

Как же мне противен ее голос.

- Вы не станете рожать на грязной улице, да? - восклицаю я.

Мы медленно приближаемся к машине.

- Открывайте, ложитесь на заднее сидение.

Она, бормоча что-то себе под нос, пролезает внутрь и ложится на огромное сидение из молочно-белой кожи. Я лезу за ней.

- Я думала, ты повезешь меня в перинатальный центр!

- Вы в еврейском районе, - замечаю я. - О каком перинатальном центре вы говорите? - я произношу эти слова спокойно, но уверенно. - Я и сама с этим справлюсь.

- Ты умеешь принимать роды? - недоумевает женщина.

- Я работаю в больнице.

Она резко хватается за живот и начинает визжать:

- Я сейчас умру! Помоги мне!

Я сдерживаюсь, чтобы не закричать:

- Я не смогу вам помочь, если вы не поможете мне, - я наклоняюсь над ней и четко, с нужной долей строгости, говорю: - Прошу Вас, доверьтесь мне.

Она, видимо, понимает всю серьезность ситуации и успокаивается.

Роды никогда не казались мне чем-то невозможно сложным, я всегда хорошо справлялась с этой работой. Этот раз не был исключением.

У дамы родилась пухленькая девочка, которая унаследовала от матери огненно-рыжие волосы.

Женщина долго лежала с ребенком на груди, а потом, когда девочка уснула, сказала:

- Спасибо тебе, я не ожидала, что ты сможешь помочь, - а затем, осознав, что это прозвучало обидно, замолчала.

- Пожалуйста, я думаю, вас стоит отвести в больницу в центральном кругу, - я вытерла пот с лица.

- Я вызову водителя, он меня заберет, - прошептала она, глядя на меня счастливыми глазами.

Она достала тоненький телефон и, что-то напечатав, вновь обратилась ко мне:

- А как тебя зовут? Сколько тебе лет? Чем ты занимаешься? - она спросила это так, будто я пришла устраиваться к ней на работу.

- Элишева, 22 года, медсестра, - лаконично ответила я.

- Я Мария Меднел. Работаю в телекомпании " Шоумапс ". Возьми в сумке визитку и журнал.

Я начала копаться в коричневой большой сумке и вскоре нашла небольшую бежевую визитку, где золотистыми буквами было написано "Мария Меднел" и номер телефона, а затем тонкий глянцевый журнал, на обложке которого было изображено огромное стеклянное здание в форме цилиндра, и написано два слова: "Дорогие Этажи".

- Что это? - спрашиваю я, смотря на нее.

- Это наше новое шоу, прочитай потом. Если захочешь принять участие - позвони, помогу. Я у тебя в долгу, Элишева, - ее тон больше не был пренебрежительным, в нем звучала теплота и даже доброта.

Я и телешоу? Просто представляю реакцию богачей-зрителей на меня: худая, серовато-бледная, с прямоугольным лицом, носом "шестеркой", нависшим веком, курчавыми черными волосами, которые даже до плеч не доходят.

Лучше бы денег дала, у нее их хоть отбавляй. Я видела несколько купюр по сто гексов, которые небрежно валялись у нее в сумке.

Визитка и журнал. Отличное вознаграждение за дочь, которой я помогла родиться.

- Спасибо, я подумаю, - стараяюсь сказать это как можно счастливее и улыбаюсь.

Около получаса мы ждем водителя (очень повезло, что он был рядом, иначе нам бы пришлось дожидаться его минимум два часа), а после того, как этот низенький мужчина лет тридцати в недешевом бордовом костюме и приплюснутой шляпе такого же цвета, помогает даме и ребенку переместится в его машину, Меднел одобряюще кивает мне и говорит:

- Я бы использовала такую возможность, Лиша. До встречи.

Машина мужчины быстро уезжает, а "горчичная", с помощью автопилота, следует за ней. Я остаюсь мокнуть под холодным дождем, сжимая в руке ненужные бумаги.

Отлично. Я точно опоздала на работу.

Внутри все сжимается от страха. Мне нужно пойти на работу и умолять не увольнять меня. Я встану на колени, если понадобится! В данном случае, гордость мне ни к чему.

Отекшее лицо Шипмана непробиваемо. Он зло смотрит на меня, поджав губы, покрытые отвратительными высохшими корками.

- Нет, Гельдман, - хрипит он. - Ты мне уже надоела. Ты уволена и точка.

- Прошу Вас... - бормочу я, вцепившись в его шершавую руку. - Вы же знаете, как мне тяжело! Мы ведь не сможем без денег...

- Нет, - он дергает рукой и, отвернувшись, уходит, пошатываясь из стороны в сторону.

Я остаюсь в больничном коридоре, по моему лицу текут слёзы. Я потеряла работу, а в качестве компенсации получила какие-то бумаги!

Почему этот дождь не прекращается? Пока я дошла до дома, на мне не осталось сухого места, лишь только журнал и визитка сохранили свой первоначальный вид. Непромокающая бумага. Но мне нет до них дела, у меня есть заботы важнее.

Что мне делать? Что сказать отцу? Я не могу так! Из моих глаз начинают капать слезы, но я моментально смахиваю их, заходя в наш двухэтажный серый дом. Папа не должен видеть меня такой.

Спускаюсь по облупленой бетонной лестнице в подвал, где находится наша комнатка, открываю прогнившую деревянную дверь.У нас пахнет мочой, сигаретами и плесенью. Нашу комнату можно назвать одним словом - кошмар: серые стены в разводах, два матраса, из которых торчат пружины, в дальнем правом углу низкий стол из самого дешевого пластика и два таких же табурета, рядом таз и туалетное ведро, которые заменяют нашему семейству санузел. На потолке висит одинокая лампочка. Окон нет, ведь мы живём в подвале.

Подхожу к ближайшему матрасу, на котором, укрытый тонкой тряпкой, лежит мой отец: седые волосы клочками торчат в разные стороны, морщинистая кожа покрыта родинками, в тонких потресковшихся губах зажата сигарета.

- Привет, папуль, - как можно веселей говорю я и присаживаюсь на холодный бетонный пол. Он достаёт сигарету изо рта и улыбается:

- Лишечка, - хрипит он, - чего ты не на работе? Что-то не так? - он сильно закашлялся, а потом, взяв грязный серый платок, харкнул кровавым сгустком.

- Меня уволили, пап. Но ничего страшного! - заранее успокаиваю его я. - У нас все будет хорошо, даже не думай об этом. У нас есть еще деньги, - я глажу его по руке.

Конечно же, денег у нас нет. Зарплату мне должны были выдать через две недели, в последний день марта.

Он недолго помолчал, а затем умиротворенно закрыл глаза и уснул. Вот и славно.

Достаю из его тонких пальцев сигарету и тушу ее об пол. Хорошо, что наше правительство запретило курение табачных изделий в первом и втором кругах. Теперь все сигареты, которые были произведены, сбываются в третий круг и раздаются нам бесплатно. Жаль, что эти уроды не раздают еду.

Я как в тумане иду к столу, оставляя мокрые следы на полу, и сажусь за стол. Подпираю голову руками и массирую виски. Головные боли мучают меня с детства, ровно как и проблемы с сердцем.Но ко всему привыкаешь, особенно, если никак не можешь это изменить.

Господи, что же делать? Если я не найду работу, то мы все загнемся от голода, а потом нас выгонят из нашего дома. Я не могу такого допустить! Мне нужны деньги, срочно.

Еда. У нас остался молочный порошок, пара буханок химического хлеба и, кажется, немного сушеных бобов. Не густо.

Головная боль усиливается, сердце вырывается из груди. Я боюсь.

Почему я бросилась помогать этой Марии?! Все проходили мимо нее, а я такая добрая - остановилась. А она даже денег не дала, только эти поганые бумажки.

Журнал! Эта мысль ярким огнем вспыхивает в моей голове. Я хватаю журнал, лежащий на столе справа от меня, и бегаю глазами по страницам:

"Компания "Шоумапс" обьявляет о наборе участников на шоу "Дорогие Этажи".

Шоу будет показывать, как восемь бедняков справляются с насыщенной светской жизнью, богатством и этажом в новом ТРЦ "ВИОЛ". Проигравший теряет все, победитель получает главный приз - весь"ВИОЛ". Как будут меняться эти люди? Будет интересно! Для участия нужно пройти кастинг в главном здании "Шоумапс".

Параметры участника:

- Возраст от 18 до 30 лет.

- Готовность к переменам.

- Бедность.

Приём заявок с 1 по 14 марта (включительно)."

А сегодня 13.

Может, это и правда мой шанс?