Глава 43. Правда, смытая проливным дождем

— Как чувственно... Элизабет, ты решила нас покинуть? — раздаётся замогильный баритон у ажурных кованых ворот.

Нервно сглатываю вставший поперек горла ком, но не решаюсь обернуться. Мы не успели. Вергилий оказался быстрее. И сейчас он стоит за моей спиной и наслаждается последним актом своей новой любимой пьесы. Он как демоническая сущность питается страхами и эмоциями людей. Он делает то, что хочет. Играет с нами так, как хочет. От остальных его отличают чернота души и коварство, гибкий и проворный ум; искусные игры с жертвами.

Непроизвольно вздрагиваю, когда его громкий голос вновь разносится по двору после короткого затишья:

— Сыновья мои, думаю, после столь тяжелого момента, вам стоит освежиться и прогуляться. У нас с мисс Бауэр намечается строго конфиденциальный разговор.

Повиснув на Дамиане, как мартышка, я боязливо оборачиваюсь. Вергилий стоит в своей типичной манере: ровно держит спину и упирается ладонями в трость, которую, кажется, не сломят ни время, ни сила. Моника, как верная спутница своего хозяина, стоит чуть позади всё с тем же безжизненным видом.

Дэйм выпускает меня из объятий и спешит прикрыть спиной от грозного «отца». Вергилий легким кивком даёт указание своей протеже. Моника быстрым шагом подходит к нам и с силой пытается утянуть моего возлюбленного.

— Дамиан, не противься. — На секунду в её стеклянных глазах проскальзывает искра осознанности. — Иначе будет хуже. Поверь на слово.

Дамиан хмурит брови и яростно шипит:

— Ты меня всегда бесила, дорогуша.

Вергилий подходит ко мне и учтиво протягивает руку. Садистская улыбка расцветает на его лице при виде моего страха. Первым порывом выступает желание бежать. Бежать со всех ног, не чувствовать земли под ногами. К горлу подкатывает тошнота. Всё тело покрывается мурашками. Жестокий убийца и кровожадный вампир в шаге от меня.

Он щурится, читает меня, словно раскрытую книгу. Спешно отвожу взор, стушевавшись. Вергилий путает все мысли и наводит в душе хаус одним своим присутствием. Его непредсказуемость пугает больше всего. Он до ужаса опасен.

— Ну же, Лизабет. Я не убью тебя. — Мужчина задумывается на долю секунды и тут же добавляет: — Сегодня.

Протягиваю свою дрожащую руку и кладу поверх ледяной ладони. Этот холод, как удар током, резкой волной распространяется по всему телу, заставляя встать дыбом все мелкие волоски.

— Я никуда не пойду! — протестует Дамиан.

Его братья стоят рядом, но не осмеливаются перечить отцу. Уильям предпринимает попытки утихомирить Дамиана, но Габриэль в этом не участвует. Слегка щурится и смотрит мне в глаза. Не могу сказать, что именно он хочет донести до меня этим взглядом. Свою горечь от утраты?

— Да, мой сын, пойдешь, — в резком голосе Вергилия начинают звучать нотки пронзительности. — Ты повинуешься мне и делаешь то, что я говорю. Я не желаю видеть вас здесь до завтрашнего полудня.

С этими словами он крепко сжимает мою ладонь в своей и направляется к дому. Семеня дрожащими ногами, возвращаюсь туда, откуда только что хотела сбежать. Иду в ловушку и знаю это. Всё же не зря мы прощались. Оказавшись перед входной дверью, оборачиваюсь напоследок. Полностью разбитый Дамиан смотрит мне вслед. В глазах его стоят слёзы, но даже через их пелену в поле его зрения существую только я. Он даже не замечает, что его держат за плечи братья. Слабо улыбаюсь и шепчу губами на прощание:

— Я люблю тебя.

Этой фразы, которую мы повторили друг другу за этот вечер несчетное количество раз, оказывается достаточно, чтобы пробудить в нём новую энергию для сопротивления. Дамиан вырывается из хватки братьев и бросается за нами:

— Нет! Я не отдам её!

Легкий ветерок проносится мимо меня, и Вергилий уже оказывается на улице. Хватает Дамиана за горло одной рукой и с лёгкостью отрывает от земли. Я в ужасе. Всё-таки первокровные вампиры куда сильнее. Лицо его кривится в хищном оскале. Он держит Дамиана за шею как провинившегося котёнка за шкирку. Притягивает к себе и рявкает прямо в лицо:

— Я сказал тебе идти. Не смей мне перечить!

Всё происходит в долю секунды. С необычайной лёгкостью он отшвыривает вполне себе крупного парня и тот проезжает на спине ещё пару метров. Вскрикиваю в ужасе и зажимаю рот. Хоть бы он не пострадал от такого. Но я не успеваю узнать наверняка. Вергилий возвращается также быстро, учтиво кладет ладонь на мою талию и заводит в дом, а в следующую секунду дверь оказывается закрыта.

В полной тишине мы снимаем верхнюю одежду и поднимаемся на второй этаж. Вергилий проводит меня до кабинета, где в его отсутствии работает Габриэль, и открывает дверь, приглашая зайти первой. Переступаю порог. Клетка со львом захлопывается. Ловушка, из которой не сбежать. Камера, в которой я увижу последние мгновения своей жизни.

Атмосфера сейчас совершенно другая. Если и раньше мне казалось, что окружение здесь давит, то теперь это абсолютно точно. Виной тому страх или осознание беспомощности, но кабинет кажется маленьким и тесным. Шкафы с книгами и документами лишь усугубляют ситуацию.

Единственным глотком свежего воздуха и потенциальным спасением является окно. Взволнованная луна наблюдает за развитием событий, раз за разом скрываясь за тучами, когда мой взор обращается к ней.

— История повторяется из раза в раз. Тебе пора принять это.

Доносится до меня голос Вергилия. До этого он молчал исключительно из вежливости джентельмена, позволяя даме обдумать все волнующие её вопросы. Сейчас он подходит к рабочему столу, на котором нет ничего кроме толстой тетради с плотной обложкой, хьюмидора с сигарами и пепельницы.

— О чем Вы?

Я не понимаю его загадок. Вергилий игнорирует меня, ставит свою трость у края стола и закуривает большую сигару. Кабинет быстро пропитывается запахом табака, оказывает удушающий эффект.

— Девушка, которая нашла подход к кровожадным монстрам, — размышляет он, удерживая сигару между губами. Она медленно тлеет, обволакивает пространство вокруг себя дымом. — Интересно. Их души так давно были скованы цепями прошлого под защитой самой грязной тьмы, а ты сумела их освободить и сделать непокорными. Девушка, которая видит призраков. Интересный экземпляр, было бы жаль просто убивать тебя. Да и отец твой был для меня не последним человеком.

Стою на месте и боюсь шелохнуться. Хозяин кабинета, напротив, чувствует себя как рыба в воде. Он ходит передо мной туда-сюда, точно хищник, загоняющий жертву в угол. Воздух густо пропитывается дымом, что кажется, будто в кабинете стоит туман.

— Меня приятно удивили твои взаимоотношения с Шарлоттой. И для меня это очень важно. Спасибо.

Отвечаю без всяких эмоций, но не могу сдержать настороженность во взгляде:

— Не нужно благодарить меня за то, что я честно выполняла свою работу.

Вергилий отрицательно качает головой и грозит мне пальцем.

— Шарлотта мой лучший долгосрочный проект, так что я серьезно слежу за всем, что касается её.

— Проект? — неуверенно переспрашивать я.

Чувствую, как страх пронзает мою спину. Я не знаю, что он имеет в виду, но чувствую, что он готов на все, чтобы достичь своей цели. Вергилий садится на мягкое рабочее кресло и грациозным движением поправляет расстегнутый черный пиджак, который стоит, по меньшей мере, пару тысяч долларов.

— Да. Её отец — первокровный вампир, а мать — ведьма. Когда она вырастет и пробудит своё наследие, я обращу её в вампира.

Порываюсь спросить, что было бы с ребенком, окажись он мальчиком. Отказываюсь от этой идеи почти сразу. Ответ очевиден. От ужаса хочется сжаться и уменьшиться в размерах, раствориться в огромной толстовке Дамиана.

— После этого её дар заснёт, и тогда я начну работу над тем, чтобы вновь пробудить его и создать первого гибрида вампира и ведьмы. Она будет идеальной наследницей всего того, что имею я.

— Но Вы ведь её родной отец! — повысив голос, говорю я. Шарахаюсь своей же наглости. — Неужели Вы настолько не любите свою дочь, что не оставляете ей права выбора?

Но, кажется, отцовские чувства не особо бередят ему душу. Тлеют где-то там, на самом дне черного уголька, который он с уверенностью назовет сердцем.

— Она всегда меня поддержит.

— Какая у всего этого цель? Я не понимаю.

Он тихо смеется с моей наивности и качает головой. Не скинутый пепел сигары представляет собой половину общей длины. Вергилий отнимает её ото рта и неторопливо, упиваясь собой, отвечает:

— Ты живешь недостаточно долго, чтобы понять. Власть и могущество — ужасные пороки, но их притяжению невозможно противостоять. Я — Грешник, я могу решать судьбы людей по своей прихоти, у меня достаточно силы, чтобы изменить положение государств на международной арене. Эта сила есть людское страдание, и оно доставляет мне огромное удовольствие.

Он безумен. Порабощен самим Дьяволом. В словах его нет ни капли здравого смысла. Неужто вампир, проживший ни одно столетие, не понимает, что власть — временное явление. Хотя, если он упивается ею, то до самой смерти будет желать её. Больше, больше и больше. Дергать за ниточки судеб других людей, наслаждаясь их страданиями, тем самым устраивая себе на радость спектакли. Он как безумный кукловод, хватает понравившегося человека и превращает его марионетку, лишая всего самого ценного. А когда марионетка надоедает или ломается, он избавляется от неё и находит новую.

— Ты бы хотела назвать меня абсолютным злом, верно? Людям нравится наблюдать за тем, как оно прогрессирует. Скажу больше, они сами активно этому потворствуют. А куда больше им нравится видеть, как хороший, по их мнению, человек падает в пропасть из-за одного неверного шага. Все люди рождаются с грехом, это негласный закон.

Когда-то, давным давно, он впервые испил из чаши власти. Вкусил её плоды. Кому-то на вкус власть как мед, кому-то как яд. Но суть в другом: лишь попробовав её однажды, уже никогда не сможешь остановиться.

— Что связывало Вас с моим отцом? — задаю следующий вопрос, пока такая возможность имеется.

Взгляд прикован к тетради, которая всё также лежит на столе. Есть в ней что-то не подвластное человеческому взгляду. Магическое. И по-родному тёплое. Вергилий с интересом наблюдает смену эмоций на моём лице. Немного поразмыслив, он подвигает тетрадь к краю стола своими жилистыми пальцами. Сердце тревожно сжимается в груди. Неуверенно подхожу ближе, вымеряю каждый шаг, а затем резким движением хватаю тетрадь. На лице мужчины прорезается язвительная ухмылка.

— Это дневник Виктора, который он написал специально для тебя. Помнишь, я говорил о персональном подарке на Рождество? Я сдержал своё слово.

Не веря своим ушам, тереблю страницы и открываю первую попавшуюся. К моему глубочайшему разочарованию, она пустая. Переворачиваю на несколько страниц назад. Пусто. Сразу же вперед. Снова пусто. Если это была издёвка со стороны Вергилия, я не удивлюсь.

— Она пустая! — восклицаю я, захлопнув тетрадь.

Вергилий удивленно вскидывает брови и выпускает облако дыма изо рта:

— Для меня — да, а вот для медиума — нет. Я оставлю тебя с этой головоломкой на ночь. А пока, раз уж ты спросила про своего отца. Виктор обладал прекрасной способностью разрывать души. Уничтожать их, оставляя человека пустой оболочкой. Мы плодотворно сотрудничали, пока он позорно, как испуганная шавка, не сбежал из Германии, испугавшись «Преемников Инквизиции». Но больше он боялся моей мести. Ты помнишь тот день? Когда его не стало?

Чувствую, как сердце начинает биться быстрее, а кожа покрывается холодным потом. Руки дрожат, а мысли становятся неясными. Внутри бушует смесь страха и беспомощности, но также решимость и готовность бороться до конца. Мне придется преодолеть свои страхи, чтобы защитить себя и своих близких от Вергилия.

— Н-нет... — дрожащим голосом отвечаю я.

— Помнишь, — заверяет меня Вергилий, укладывает остатки сигары тлеть в пепельницу.

Густой молочный дым наполняет комнату, понемного увлекает и дарит чувство мнимого спокойствия. Я не курю, но сейчас хочется вдохнуть поглубже. Вергилий встает с места. В его спокойном взгляде читается затаённая угроза.

— Ты прекрасно помнишь, как бежала по лесу в слезах, плакала так громко. Как же ты назвала меня... ах, да! — его пробивает на заливистый смех. Не знай я его, решила бы, что он хороший мужчина. Злодеи так приятно не смеются. — Страшный дядя с желтыми глазами. Что же, ты не ошиблась. Вспомни.

Стоит начать копаться в воспоминаниях, как голову прошибает острой волной боли. В ней словно лопаются сосуды, доставляя адские мучения. Кричу во всю глотку и падаю на пол. Рву волосы на голове в попытке заглушить эту боль. Ударяюсь лбом об пол, но ничего не помогает.

— Не хочу!

Вергилий тихо, как кот, подходит ко мне. Сквозь красную пелену перед глазами могу разглядеть только его черные лакированные ботинки. Страх превращается в ужас, вонзаясь в живот ледяным осколком.

— Хочешь. Когда все тайны откроются — станет страшно. Но не бойся, дитя. Я дам тебе то, что поможет запустить стрелки остановившихся часов. Вспомни тот день, пробуди всю свою силу медиума, которую ты по детской глупости запечатала.

— НЕТ! — визжу я.

Пытаюсь сопротивляться тому, что бушует во мне. Поздно. Механизм запущен и его не остановить. К горлу подступает тошнота. Голова идет кругом от боли.

Вергилий присаживается на корточки и с силой хватает меня за волосы. Тянет верх, открывая мою голову от пола. Шиплю от боли, пытаясь скинуть его руки с себя. Но куда мне тягаться с первокровным.

— Давай помогу, — самым любезным тоном, на который только способен, предлагает он. — Вы вечером гуляли с отцом в парке. Потом ему позвонила твоя мама, чудесная женщина. Сказала, что его искал какой-то странный мужчина, обещал убить её, если не найдёт того, кого ищет. Виктор был напуган, отчаянно пытался придумать, что сделать. Хотел защитить тебя, свою дочь-медиума. А ты, дурёха, воспользовавшись случаем, убежала, как раз перед началом ливня. Он искал тебя повсюду, но я нашел первым.

***

2010 год. Август.

Поздний вечер всегда был нашим любимым временем для прогулок по городскому парку, плавно перетекающем в лес. В глубине его бесконечным потоком бежала река. Я всё пыталась уговорить папу пойти на рыбалку, но он каждый раз убеждал меня в том, что здесь рыба не водится. Он обещал, через пару недель мы вместе поедем за город на озеро, где он рыбачит со своими друзьями. Но он не смог сдержать своего обещания.

Мне наскучила прогулка и хотелось играть. Папа о чём-то встревожено разговаривал по телефону с мамой и почти не обращал внимания на мою суету вокруг. Прогремел гром, и я задрала голову к небу в ожидании молнии. Мелькнувший среди деревьев детский силуэт привлек моё внимание, мигом заставив позабыть о портящейся погоде. Призрак!

Папа изо дня в день повторял, что призраков не существует, это мои фантазии. А ещё он говорил, что взрослые, которые видят «призраков», лежат в его больнице для душевнобольных. Конечно, это была шутка, но я каждый раз обижалась.

Обернулась, оценив обстановку. Папа продолжал разговаривать с мамой. А ещё он очень нервно ерошил свои светлые волосы каждые несколько секунд и поправлял очки на носу. Позади него вновь появился тот самый призрак. Маленькая девочка, которая, кажется, была младше меня. Она громко смеялась и манила меня рукой. Папа, как мне казалось, тоже услышал смех и глянул назад. Неодобрительно цокнул и вернулся к беседе на повышенных тонах.

Раз он не обращал на меня внимания, своё я решила уделить призраку. Они часто рассказывали, как им скучно и одиноко в Лимбо. Хоть эта девочка могла повеселиться со мной пару минут. Я бросилась за ней, а она поспешила удрать от меня.

Мы играли в догонялки и смеялись пока не хлынул дождь. Призрак исчез с первыми каплями. Я покрутилась на месте, но нигде не смогла найти её. И папы не было видно. Вообще ничего не было видно. Выставленные вдоль тропинки редкие фонари под напором дождя и темноты не давали должного освещения.

Внезапно в тени показалась другая фигура. Высокий дядя в черном плаще. Он был достаточно далеко, чтобы я могла разглядеть его лицо, но вот желтые глаза не могли не обратить на себя внимания. Силуэт словно ждал, когда я его замечу, потому что теперь он направлялся ко мне.

Стало очень страшно. Родители запрещали разговаривать с незнакомцами, тем более в тёмное время суток. Отвернулась от фигуры и побежала прочь. Чувство неминуемой опасности охватило с головой, как и чувство едкой тревоги. Окутало. Парализовало.

Я споткнулась о какую-то корягу и с грохотом упала в лужу грязи. Громко рыдала, что могла распугать всех птиц. Что-то противно мокрое и холодное касалось моих лодыжек, моих рук. Во тьме удалось разглядеть, что мои ноги запутались в какой-то влажной траве.

Перевернулась и принялась энергично вырывать траву с корнями, только бы высвободить ноги и убежать из этого страшного леса как можно скорее. Под ногти забилась грязь, колени саднило от падения. Дождь постепенно переходил в ливень.

Моё любимое бежевое летнее платьице перепачкано грязью и травой, мокрое насквозь, до ужаса неприятно прилипало к телу. Мама бы очень разозлилась.

С трудом я встала на ноги и дала дёру. «Бежать! Бежать!» — никаких других мыслей в голове не было. Нос забивали запахи хвои и мокрой земли. Тревога распространялась по телу, проникала в каждую клеточку.

В темноте ничего не было видно, но я отчетливо чувствовала, как тот дядя шёл следом. Не переставала плакать, то и дело утирала грязной рукой глаза. Мокрые пряди золотисто-русых волос, потемневшие от дождя, спадали на лицо и прилипали к коже, затрудняя и без того слабый обзор.

Не оборачивалась и даже не думала. Тень неминуемо приближалась. Этот человек — тень. Просто тень в темноте ночи. Испуганно взвизгнула, когда он оказался совсем рядом и почти схватил меня. Он мог добраться до меня в любую секунду. А его ледяное дыхание чувствовалось на шее, от чего вся кожа покрылась мурашками.

Вновь споткнулась обо что-то и с грохотом упала навзничь. Впереди виднелась та самая река, из которой я так хотела порыбачить. Мужская тень нависла надо мной, скрыв от всего живого. Быстро перевернулась и принялась отползать от него.

Этому мужчине было около 50 лет. Наверное, больше. Он был совсем седым. В руках он держал красивую трость с головой ворона на рукояти. Эта птица заворожила меня на мгновение. Но дяденька не внушал никакого доверия. Чувствовалось, что за его любезной улыбкой во все зубы скрывался злодей.

Затем раздался пронзительный крик, от которого заложило уши. Вблизи слышались спешные шаги.

— ЛИЗА!

Папа быстро, перепрыгивая через препятствия в виде корней деревьев и редких пней, выбежал из тени и сразу же бросился ко мне. Запыхавшийся, промокший до нитки, весь перепачканный в грязи. Лицо его, в особенности голубые глаза, отражали сильнейшую радость родителя от осознания, что их ребёнок в порядке. Передо мной был мой главный рыцарь — папа!

— Всё будет хорошо, бабочка моя! — уверял он, выдыхая каждое слово. Упал на колени и крепко прижал к сердцу. — Ничего не бойся, Лизабет, папа рядом.

Он до сих пор плохо говорил на русском, но мы с мамой его понимали. За годы жизни в России я быстрее и проще научилась говорить на некогда чужом языке.

Я чувствовала, как папа дрожал, но тогда ещё не знала, от чего. Думала, что от холода. Только потом я увидела слёзы в его глазах. Закрывая меня собой, он с особой яростью обратился к седовласому мужчине на немецком:

— Только дочь мою не тронь!

— С чего бы такая честь? — усмехнулся тот в ответ. Он стоял невозмутимо, перекладывал трость из одной руки в другую, словно намечал траекторию удара. — Охотники знатно потрепали меня после твоего побега, мне нужно восстановить силы. Ведь именно благодаря тебе они вышли на меня.

— Как ты нашел меня?! — в ужасе и отчаянии одновременно прокричал отец.

Он пытался выиграть время и придумать, как спасти меня от неминуемой смерти.

— Твой британский друг выдал тебя.

Лицо папы искривилось от неясной мне эмоции. То ли от ярости, то ли от сильной жгучей обиды. Он желчно сплюнул в траву и вновь обратился к собеседнику:

— Габриэль? Он предатель?

Мужчина самодовольно улыбнулся и кивнул. Ему нравилось, как папа злился из-за какого-то Габриэля.

— В его оправдание скажу, что сделал он это не намеренно. Ему стоило лучше следить за конфиденциальностью своих почтовых отправлений.

— Папа, что этот страшный дядя с желтыми глазами от тебя хочет? — вклинилась я в разговор, смотря только на злое лицо отца. — Пойдём, пожалуйста, домой. Я больше не буду убегать. Это всё приз...

Не успела я договорить, как папа зажал мой рот своей ладонью. Отвернувшись от мужчины, слегка качнул головой и пригрозил взглядом. Точно, мне было нельзя говорить о призраках при посторонних!

Папа в очередной раз крепко прижал к груди. Будто прощался. Я взвизгнула, когда пространство вокруг начало меняться. Листья слетали с веток в бешеном потоке и превращались в пыль; ствол каждого дерева корёжился и принимал причудливо-ужасающую форму. Я задрала голову вверх, но дождя больше не было. Неба тоже не было. Тёмно-болотная каша заняла собою весь небосвод, через него не могли проскользнуть ни луна, ни звезды. На меня не смотрел никто, но, между тем, тысяча глаз одновременно. Тени шныряли между уродливыми стволами и медленно принимали человеческий облик. Это были призраки.

Смех незнакомца заставил меня выглянуть из-за спины отца. Как бы он не старался сдвинуться с места, всё никак не мог пошевелиться. Словно прирос к месту. А потом я разглядела, что это отголоски душ сползлись к нему из самых потаенных уголков тьмы и держали за ноги. На лице его была серая маска с огромным количеством трещин. Удивительно, как она ещё не рассыпалась на части.

— Лизабет, не смотри на них, — быстро, глотая слёзы, тараторил папа. Тряс меня за плечи, как игрушку, а я не могла оторвать глаз от такого большого количества призраков. — Послушай меня, дочка. Ты особенная. Не такая, как остальные дети. Те призраки, о которых ты рассказывала — настоящие. А это место, где они живут, называется Лимбо. Только это секрет. Никогда и никому не рассказывай его. Хорошо?

Не особо понимала, что происходит, но беспорядочно кивала. Было страшно, безумно жутко. Моё маленькое тельце тряслось от холода и страха.

— Папа, мне страшно! — вопила я во весь голос, отчаянно цеплялась пальцами за его поло.

— Послушай, моя маленькая. Всё будет хорошо, обещаю. Сейчас сделай глубокий вдох и плыви, плыви по течению как можно быстрее. Я тебя люблю, бабочка моя.

Внутри всё похолодело ещё сильнее. Крепче я вцепилась в папу, словно он был спасательным кругом во всём этом параде безумия.

— Я тоже люблю тебя, папочка! Не оставляй меня! — умоляла я, захлёбываясь слезами. — Пожалуйста, я буду послушной! Не бросай меня!

Папа закрыл глаза и пространство начало медленно возвращаться к своему реальному виду. Деревья выпрямились, а листья вновь распустились, призраки же спешно бежали в тень, а те, кто не успевал, исчезали. Не успела я ничего сообразить, как оказалась на руках папы, а затем в свободном полёте. Ударившись плашмя спиной о гладь воды, я в последний момент успела глотнуть воздуха, чтобы затем пойти на дно.

На удивление мне быстро удалось вынырнуть, но течение неумолимо уносило меня всё дальше и дальше от папы с каждой секундой.

— ПАПОЧКА!!! — кричала я в мольбе.

Я видела, как они стояли на берегу. Раздался оглушительный выстрел. Папа упал на колени, а незнакомец зачем-то быстро потянулся к его шее. Меня накрыло бурлящим потоком воды, и я больше ничего не видела.

***

Я думала, что всё началось с выстрела. Это было моё единственное четкое воспоминание. Но история ясно дала знать, что выстрелом всё закончилось. А мой ночной кошмар, где я бессчетное количество раз убегала от Вергилия, является не более чем последствием детской психологической травмой.

Делаю глубокий вдох, словно выныриваю из воды. Легкие горят от боли. Голова кругом. С остекленевшим лицом поднимаюсь на ноги. Руки безжизненно болтаются. Меня переполняют тысячи эмоций и ощущений. Будто души тянутся ко мне, отдавая остатки своих сил, чтобы убить этого монстра. Вергилий стоит передо мной и скалится в безумной улыбке.

— Прекрасно, дорогая моя Лизабет. А теперь я расскажу тебе, почему это твои последние часы жизни.

Злоба бурлит внутри, закипает, грозится кипятком вылиться наружу. Убийца. Безжалостный. Монстр. Он убил моего отца на моих глазах. На негнущихся ногах делаю шаг к Вергилию. Убью. Разорву его душу. Уничтожу. Ярость внутри грозит спалить всё дотла. Моя боль не сравнима ни с чем. Никогда мне не было так больно, как сейчас. Одиннадцать лет я жила в беспамятстве, не помнила ничего об этом дне.

Голос Вергилия звучит резко и властно:

— Когда я убил Виктора, мне хотелось достать и тебя. Ребенок — лёгкая добыча. Признаться, я за все свои века существования никогда так сильно не ошибался. И я нашел тебя. Мокрую, дрожащую, уставшую, выброшенную течением на сушу. Твоя детская злоба после того, как я убил твоего горячо любимого папочку, умиляла. Но я не думал, что твоя ненависть ко мне была настолько сильна. Не осознавая этого, ты открыла проход в Лимбо и затащила нас туда. А теперь напомни, — он резко и грубо хватает меня за подбородок. Сжимает до скрипа кожи. — Что подвластно медиумам?

— Души, — глухо отзываюсь я.

Он снисходительно улыбается и похлопывает меня свободной ладонью по щеке как чертову рыбку фугу.

— Правильно. И ты, дрянь, лишила меня почти всех сил, забрав её у меня! — Не успеваю пискнуть, как Вергилий с силой отшвыривает меня в сторону. Кости шеи угрожающе хрустят. Отлетаю в угол и ударяюсь спиной об стену. Нет сил, чтобы подняться на ноги. — Может это были остатки сил твоего отца, может твоё подсознательное детское желание. Но ты напрочь забыла этот день и запечатала свои силы. Больше не попадала в Лимбо и даже не видела призраков, верно?

Киваю, не поднимая головы. Вергилий очень зол.

— Мне пришлось ждать. А я ненавижу это. Удивительнейшая случайность — так можно описать твоё появление здесь. Ты же так думала, верно? — интересуется он ласковым тоном и подходит ко мне, чтобы резким движением схватить за руку и поднять на ноги. Вскинув густые седые брови, он продолжает. — Но нет. Все эти одиннадцать лет я следил за каждым твоим шагом. Своими достижениями и неудачами ты обязана мне. Я всеми силами потворствовал тому, чтобы побудить в тебе интерес уехать в другую страну на учёбу, где мне проще тебя контролировать. Поэтому мои сыновья внезапно переехали в Рейвен Хилл из Колумбии. Город, пропитанный магией ведьм. А потом ты ступила на его территорию. Это дало толчок к пробуждению.

Мы думали, что могли предотвратить это, что могли обвести Вергилия вокруг пальца. Но он с самого начала всегда был на шаг впереди. Сердце в груди вновь ускоряет ритм, виски пульсируют от напряжения. Вся моя жизнь была фикцией, подчинялась планам одного человека, а я во всём этом представлении была главным актером.

Вергилий стоит передо мной, выше на голову. Всматривается в глаза и мне чудится, что он тёмными щупальцами своей ауры забирается мне под кожу. Хочу отступить, но Вергилию достаточно с угрозой сощурить глаза, чтобы я откинула эту затею.

— Предлагаю уговор, — авторитетно предлагает он. — Я покупаю тебе билет на самолет до Москвы. Он приземляется в Великобритании для заправки. Там тебя встретят мои люди, и когда я вернусь туда, заберу то, что по праву моё. Я бы убил тебя прямо сейчас, но не хочу ранить психику Шарлотты. Считай, она отсрочила твою казнь своей любовью.

— На Вашем месте, я бы не ставила такие резкие условия.

Мой голос не выдает никакого волнения. Или только я так думаю. Вергилия это забавляет.

— Почему же? — с ехидной улыбкой вопрошает он.

Начинаю втягиваться в беседу равных, а мой собеседник теряет весь интерес. Он проходит к одному из высоких книжных шкафов, с интересом изучает коллекцию, собранную своим старшим «сыном». То, что хотел, он уже получил. Или же ещё нет...

— Моя сила в том, что я Ваша слабость. Если я умру, например, случайно напорюсь горлом на нож, или выпаду из окна вниз головой, Вы никогда не получите то, что Вам нужно. — Теперь я устанавливаю свои правила язвительным тоном. — Так что слушайте мои условия: во-первых, я возвращаюсь в Россию и прощаюсь со своей матерью. Во-вторых, Вы не трогаете мою семью — никогда больше. В-третьих, Вы покидаете этот город навсегда. Никогда больше Вы не приблизитесь к парням и Шарлотте. Никогда не обратите её в вампира против воли.

Вергилий медлит. Ставки слишком высоки. Уголки его губ медленно сползают вниз. Взгляд исподлобья становится колючим. Он цедит с явным раздражением:

— Как я могу гарантировать соблюдение твоих условий?

Вскидываю брови, а затем начинаю смеяться:

— Дайте клятву. Поклянитесь своей душой. Помните, что она в моих руках.

Вергилий не колеблется ни мгновение:

— Клянусь своей душой.

— Я запомнила. В противном случае, я достану Вас с того света, мистер Уилкинсон.

— Ну-ну, — громко смеётся он, возвращаясь в своё кресло. — Пять минут как стала полноценным медиумом, а уже дерзишь и ставишь условия. Вся в Виктора.

— Для меня честь быть похожей на отца.

— Ещё одно условие, — протягивает он, с безразличием перекладывая сигары в хьюмидоре.

— Слушаю.

— Ты не посмеешь никому сказать о моём состоянии.

Внезапный холод наступает со всех сторон. Его ледяные когти хватают меня за плечи и тянут в темноту. Хватаюсь за голову, всеми силами пытаюсь устоять на ногах. Моргаю несколько раз. И когда открываю глаза в очередной раз, понимаю, что мы больше не одни. Кабинет заполнен призраками.

В ужасе озираюсь по сторонам. Они повсюду. Мужчины, женщины, старики и даже дети. Огромное количество призраков для одного маленького кабинета. Отголосков двадцать, как минимум. Среди них я узнаю немногих, только родителей Дамиана, которых уже встречала в особняке Блэквудов. И Сабрину... чьи глаза горят яростным пламенем.

Вергилий лениво озирается по сторонам. Он их не видит, но чувствует. Призрак Сабрины смотрит на него со злобой, отвращением, презрением. С жгучей обидой. Обращаюсь к мужчине, не сводя взгляда с призрака девушки:

— Скажите, Сабрина Роузвуд повесилась в тот день не просто так?

Он снисходительно переводит взгляд туда же, куда смотрю я.

— Как проницательно. Ты так много знаешь о моём сыне.

— Не волнуйтесь, Дамиан ничего не узнает. Мы всё равно больше не увидимся. Я просто хочу знать.

— Да, — беспечно он пожимает плечами. — Я внушил девушке, что её жизнь не имеет смысла после смерти возлюбленного, и отпустил Дамиана к ней. Она была помехой, которая привязывала его к миру людей. Как и ты.

Последняя фраза откровенная угроза. Ему явно доставляет удовольствие пугать меня, чтобы я терялась и нервничала.

— А ребёнок?

— Какой ребёнок? — вопрос выходит рыкающим.

— Сабрина была беременна, но у неё случился выкидыш после известия о смерти жениха.

Вергилий искренни удивляется и сцепляет пальцы рук в замок. Пристально глядит в глаза.

— И что? Я не мог позволить появиться на свет отродью Блэквудов. И сейчас не позволю.

Это намёк на то, что Дамиан может решиться создать со мной полноценную семью? Хотела бы я, чтобы это было возможным.

— Вам было не жаль его? Он ещё даже не родился.

Вергилий пожимает плечами и отводит взгляд.

— Ничего не чувствовать для вампира инстинкт: ни жалости, ни вины, ни сожалений. Иначе какой прок от этого состояния?

— Для Вас чужая жизнь — ничто?

Он тяжело вздыхает, словно я его утомляю:

— Надо же, как оживилась. Вот что я скажу: когда живешь столько времени и наблюдаешь за людьми, за тем, как поколение сменяется другим, как люди придумывают правила, а затем сами их нарушают, это надоедает. Одно лишь только правило никогда не претерпевает изменений: побеждает сильнейший, а слабый засыпает вечным сном. Я покажу тебе на личном примере, как сильный убивает слабого ради забавы.

— А Блэквуды? — спрашиваю я, обращая свой взор на чету призраков Блэквудов. — Тоже забава?

— Что Блэквуды? — спрашивает сквозь зубы в крайнем раздражении.

Широко раскрытые глаза мужчины смотрят в душу; ярость, искривившая его лицо, настолько явная, что ужасает. Думается мне, гневить первокровного вампира не лучшая идея. Вновь становится страшно. Отступаю на несколько шагов. Но Вергилий не следует за мной. Не хочет перегибать, потому что преследует совершенно другую цель.

— Выжившие после вашей засады братья-близнецы. Вы и Дориана нашли, верно?

— Слишком много вопросов, — грозно отрезает он. — Прошу удалиться. Пока можешь.

И всё же я начинаю понимать. Дориан жив, и он в руках Вергилия. Мужчина мгновенно возникает рядом и поднимает раскрытую ладонь на уровень своего лица.

— Кажется, я ясно сказал. Меня крайне раздражает, когда приходится повторять несколько раз. Не испытывай судьбу.

Отворачиваюсь, пряча в тени горечь поражения. Страх и тревога, которые заполняют моё тело, словно служат для него пищей. Молча покидаю кабинет и закрываю за собой дверь.

***

Когда я добираюсь до комнаты на трясущихся ногах, то падаю на колени. Ощущение, что кусок чего-то шершавого сидит в горле и никак не хочет выходить. Хочется забиться в истерическом смехе, но горло сдавливают стальные тиски. Приступ кашля, а за ним привкус железа во рту.

Проблем с тем, чтобы забаррикадировать дверь, нет. Передвигаю свой письменный стол, который благодаря своей высоте идеально подпирает ручку двери, что ту нельзя повернуть даже на сантиметр. Сегодня никто не сможет сюда попасть ни с ключом, ни с отмычкой.

Всё это время я питаю призрачные надежды о том, что Дамиан придёт, залезет через окно, спасёт меня из этой клетки и выполнит свои обещания, но увы, мечты и надежды эфемерны, недосягаемы, словно далёкие галактики. Мне придётся действовать самой.

Смерть. Только она способна навсегда уничтожить все чувства, мысли и воспоминания. Она способна разорвать оставшиеся связи с этим миром, даровать вечной покой, либо обречь на невыносимые муки. Смерть обнуляет всё. После неё уже ничего не имеет значения.

Словно на автомате я забираюсь на подоконник и открываю окно. Полет в несколько секунд вниз головой, и я навсегда избавлю себя от мучений, которые разрывают меня на части. Моё разбитое сердце жаждет спокойствия. Нахожусь в полной прострации, когда разум совершенно не реагирует. Всем управляют инстинкты. Хватаюсь за внешний край подоконника пальцами. Перекидываю ноги и вылезаю на тонкий парапет, на который едва помещается одна нога. Всего одно движение, и моя жизнь оборвётся.

Нужно вести борьбу за своё место в этом мире. Каждый час. Каждый день. За людей, которые тебе дороги. За собственные принципы и свободу. Я не могу. Сил нет. Я та, кто в одно мгновение потеряла собственное «я». Отдала свою жизнь и душу на растерзание монстру.

Наивно полагать, что могло быть иначе. Это так, спектакль, чтобы скрыть свой замысел от братьев. Они бы пришли в бешенство, если бы узнали, что он убил меня. Дамиан так точно кинулся бы на Вергилия. Но завтра для них я уеду, они быстро поймут, что отправилась я отнюдь не домой наслаждаться жизнью, но будет уже поздно.

— Лиза!

Знакомый женский голос окликает меня. Едва ли не выпадаю из окна, но в последний момент отклоняюсь назад и спешно слезаю с подоконника. В комнате никого нет.

— Эй! Перестань меня игнорировать, идиотка! Я здесь!

Резко поворачиваю голову в сторону своего шкафа. Осторожно подкрадываюсь к нему. Рядом стоящее зеркало показывает отнюдь не моё отражение. Теперь я понимаю, кто звал меня. Едва сдерживаю себя, чтобы не отпрянуть в ужасе. Сердце больно колет от страха. Спешно пытаюсь отстраниться от зеркала, но неловко шлёпаюсь на зад. Зажимаю себе рот, не в силах оторвать взгляд.

В отражении я, но в тоже время не я. У этой девушки белоснежно-белые волосы и шрамы по всему телу. Когда я вижу, что её левая рука находится в неестественном виде из-за закрытого перелома, инстинктивно хватаюсь за свою. Я ведь в детстве ломала предплечье в этом же месте, когда течение реки ударило меня о поваленное дерево. Снова чувствую эту боль. Не помню, как меня выбросило течением, не помню вторую встречу с Вергилием. И не хочу помнить.

Отражение стоит в моей же комнате, но в обители Лимбо. Из того, что мне удается разглядеть, я не вижу ничего знакомого. На той стороне всё разрушено и грозится развалиться на части. «Я», которая всё время закрывала глаза ладонями, наконец-то разводит их по сторонам. Даже глаза её отличаются от моих: радужка светло-серая, что не естественно для человека.

— Гляди-ка, ты решилась выпустить меня из клетки, — самодовольно улыбаюсь «я» и переигрываю пальцами руки. — И, конечно же, тебе нужна моя помощь, чтобы спасти нашу задницу.

— Почему ты такая... — пытаюсь спросить я, скривив лицо.

— Высокомерная? Капризная? Язвительная? Я ведь максимальное проявление твоих отрицательных качеств.

— Жесть... — вырывается у меня.

Не веря своим глазам, неуверенно поднимаю руку и подношу к зеркалу. Отражение повторяет за мной. Между нами пара миллиметров и гладь зеркала. Совсем близко. От Лимбо веет мертвецким холодом и запахом сырости.

— Стой! — восклицаю «я» и одёргиваю руку. — Не касайся зеркала, когда я здесь, иначе попадёшь в Лимбо. Я бы хотела повеселиться в реальном мире, но сейчас нам надо думать, как спасти нашу задницу.

— Ты моё альтер-эго?

Она кивает. Замечаю тетрадь, в гневе отброшенную в сторону. Поднимаю её и показываю отражению.

— Я не могу прочесть дневник отца.

— Покажи сюда.

Раскрываю тетрадь и подношу к зеркалу. На страницах прямо на моих глазах начинают прорезаться записи.

— Наслаждайся.

Тотчас забываю об альтер-эго и заваливаюсь на кровать. Открываю первую страницу.

«Каждая строчка этого дневника написана для тебя, моя любимая дочурка, но я надеюсь, что ты никогда его не прочтешь. А если всё-таки читаешь, значит, Вергилий добрался до тебя».

В дневнике папа рассказывает всю историю своей жизни. Начиная с детства, продолжая обучением, знакомством со своим лучшим другом-британцем и встречей с моей мамой. Самое интересное начинается после побега в Россию.

«Я хоть и не набожный, но знаю, что Дьявол существует. Я его видел. Он заставлял меня творить ужасные вещи, калечить людей, убивать вампиров и ведьм. Вергилий Уилкинсон — самый страшный человек, которого я встречал в жизни. Каждую ночь он шепчет мне в ухо, сводит с ума. Заставляет вспоминать моих жертв, их крики агонии. Говорит, что я никогда не найду покоя, пока не вернусь на старую дорожку.

И он прав. Факты таковы. Я так боялся. Боялся, что сойду с ума. Я — организованный, рациональный человек. По крайней мере, считал себя таким. Я был известным психиатром, чей опыт очень ценился в России. Специализировался на всех видах травм, которым подвергались рабочие предприятий.

Многие люди были сломлены. Не знаю, как описать это, но они... их сознание было расколото на кусочки. Никогда прежде я не видел таких душ живых людей. Что-то подсказывало мне, что некто, обладающий огромной силой, приложил к этому руку в попытке выследить меня».

Какой смысл в том, что он умер, не поделившись ни одним из своих секретов? Да, я была ребенком, но что-то ведь я могла понять! Удалось ли ему в итоге меня защитить? Нет! Возможно, он надеялся, что я никогда не смогу его понять и ощутить на себе эту ношу...

— Прости, папа...

Слёзы в какой раз за этот день бегут по щекам, и мне остаётся только глотать их.

«Я очень боюсь за тебя, моя маленькая Лизабет. Этот мир слишком жесток и несправедлив для таких, как мы. Для людей мы всегда будем странными, для (не)людей — изгоями. Медиумам нет места в этом мире. И о как же я надеюсь, что ты никогда не переживёшь всего того, что пережил я. Не станешь пешкой в играх тех, кто сильнее нас. Надеюсь, Россия стала твои домом, и ты счастлива. Я люблю тебя, моя бабочка».

Это последняя запись, сделанная за месяц до его смерти. Вспоминаю о зеркале и возвращаюсь к нему.

— Ты всё ещё здесь? — тихо спрашиваю у отражения.

Отражение фыркает и закатывает глаза:

— Куда я денусь? Я столько лет была в этой чертовой ловушке! Дай хоть на твою каморку посмотреть.

— Я чокнулась... Разговариваю со своим отражением в зеркале.

— Напоминай об этом почаще, ага.

«Мой» язвительный тон даже меня бесит. Я действительно настолько невыносима? Катастрофа.

— Мы правда... — неуверенно начинаю я, — лишили Вергилия души?

— Да! — самодовольно восклицаю «я» и тянусь за спину. Оттуда достаю серую маску с трещинами, какие уже не раз видела в видениях. — Вот она.

Отражение шкрябает длинным ногтем по маске, оставляя новый след. Безумно скалится, сильнее вжимая ноготь в маску.

— Сейчас старик корчится от боли. Я давно хотела передать ему «привет», ждала целых 11 лет.

В моей голове проскальзывает гениальная идея, а в сердце вновь появляется огонек надежды.

— Мы можем её уничтожить?

Именно в тот момент, когда казалось бы, что хуже уже быть не может, моё альтер-эго обрубает последнюю надежду на корню.

— Если бы могли, уже бы уничтожили. У нас недостаточно сил. То, что ты не выпускала меня столько лет, не идет мне на пользу, — фыркаю «я», разгуливая по призрачным развалинам комнаты. — Спасибо за это, кстати. Именно так и надо вести себя со своей родной душой...