Глава 8. Любовь - проигрышный билет

— Советую засунуть в рот пару стеблей зверобоя, а то, кто знает, решу тебя добить.

Он сдаётся первым с лукавой ухмылкой на губах, не выдерживая напряжённой тишины между нами. Заставляю себя подняться в беседку и встать напротив. Дэйм задумчиво крутит в руках дымящую сигарету, но при мне ещё не сделал ни одной затяжки.

— Поругался с Габриэлем?

Дэйм напыщенно громко выдыхает, делая затяжку. Мрачные клубы дыма вырываются из его рта и невесомой тенью поднимаются вверх, постепенно исчезая. Кашляю, лёгкие обжигает ядовитый запах.

— Переживу. Это не первый наш с ним скандал, да и в общих чертах он был прав.

Я помню, с каким видом Габриэль обещал поговорить с ним. Помню, как он злился, когда Дамиан не появлялся дома и не отвечал на звонки. Удивлена, что он вообще цел.

— Извини. Я не хотела, чтобы они узнали... — виновато бормочу под нос. Не понимаю, как разговаривать с Дамианом, который абстрагируется от меня.

— Не извиняйся, — желчно хмыкает и бросает окурок за беседку. — Ты не виновата. Тут бы и дурак догадался, что к чему.

— Дамиан... Мы...

— Больше нет никаких «мы», — резко обрывает меня, не дав даже договорить. Закусывает губу и отворачивается, всеми силами избегая зрительного контакта.

Стою, опешив, точно он ударил меня ножом в спину. Как больно. Он намеренно строит стену между нами, забывая, что вместе с тем замурует и нас. Мой Дамиан не сдаётся без борьбы.

— Ты же не серьёзно? — голос дрожит, несмотря на все мои попытки держаться стойко. Одно «но» — рядом с ним я не могу быть спокойна.

— Серьёзно, — прыскает он.

Второй нож ударяет в сердце, причиняя адские страдания. Боль концентрируется в взрывную смесь, сердце даёт искру, и я взрываюсь:

— Конечно, для тебя это просто! Ты бросил меня и всё! И со всем должным уважением: я не кусок пирога, который можно выбросить, потому что ты наелся! — задыхаюсь, но не перестаю вопить во всю глотку, при этом активно жестикулируя руками. В горле першит. А он молчит. Вижу пылающий огонь в глазах. Между страстью и агрессией. — Почему ты молчишь?! — визжу, но тут же замолкаю, испугавшись собственного крика. — После всего, через что мы прошли, ты просто отказываешься от меня, как по ежесекундной прихоти!

— Прихоти? — переспрашивает надрывным голосом. — Стоит напомнить, что ты в больнице неделю лежала?! Если будешь и дальше терзать себя, тебе придётся вернуться в Россию, — рычит в ответ как дикий зверь. Каждый мускул его тела напряжён в этот момент. Он ещё смеет выгонять меня!

— Даже если я уеду, я всё ещё буду любить тебя. Я умру от тоски и разлуки...

— Элизабет... Габриэль прав, — нахмурив лоб, проговаривает он. — Я не собираюсь рисковать твоей жизнью. Когда ты рядом, мои инстинкты достигают своего пика. Я чувствую себя непобедимым. И однажды это закончится тем, что я загрызу тебя.

— Но я люблю тебя! — восклицаю в отчаянии, глотая слёзы.

Дэйм резко хватает меня за руку, и я падаю в его объятия. От соприкосновения наших тел по венам проходит разряд тока. Я хочу, чтобы он знал: я никогда не отпущу его. Смыкаю руки кольцом на его шее. Не боюсь, что он может сорваться. Мой вампир проводит тыльной стороной ладони по моей щеке и понуро улыбается:

— Хотел бы я, чтобы всё было по-другому... — шепчет, с разрывающей душу печалью глядя в мои глаза.

Переплетаю пальцы наших рук. Боюсь, что он уйдёт. Я не готова говорить «прощай».

— Хотел бы никогда не встречать меня? — слова наполнены болью и горечью.

Я так рада чувствовать его, даже если мы ругаемся. Не могу без него ни секунды. Но он лишь щурит глаза, презрительно усмехается:

— Хотел бы быть человеком, а не монстром, способным только убивать.

Мой Дэйм выглядит таким расстроенным, на пределе своих сил. Он отталкивает меня, как ненужную вещь, и внутри образуется пустота. Мне становится холодно. Если он собирается отказаться от меня, то я нет! У меня ещё есть остатки силы воли! Встаёт, не сказав ни слова, и пытается уйти, но я умоляюще хватаю его за рукав чёрной кожанки, тяну к себе.

— Мы не договорили! — протестую, держась за его руку как за соломинку.

— Всё кончено, Элизабет, признай! — от его оглушительного ора мне хочется плакать. Он готов сдаться сейчас. А что тогда будет со мной?

— Я скучаю по тебе...

Прижимаюсь к его спине. По щекам катятся солёные слёзы горечи. Чувствую, как напрягается каждая его мышца. Он чувствует меня, как и я его.

– Отпусти меня.

Шарахаюсь, как от пощёчины. Закрываю глаза, начинаю истерично смеяться, попутно содрогаясь в рыданиях.

— Ты меня не любишь? — вопрос получается с издёвкой. Он не оборачивается. Знаю, что его челюсти стиснуты до скрежета зубов. Не скажет. Не посмеет. — Твоя реакция причиняет невыносимую боль, как и твои слова, — шепчу на грани хрипа. — Зачем ты ранишь меня, Дэйм?

Больше не могу кричать, хочу упасть на дорожку, высыпанную мелкими камешками, и бить по ним кулаками, метать по сторонам, пока от рук не останется кровавое месиво.

— А что ты хотела? Я — вампир, мне чужды все эти ваши чувства. Это инстинкт: ни жалости, ни вины, ни привязанности.

Выстрел в голову. Добивающий. Это тяжело признать. Каждая минута, что мы провели вместе, была не важна для него. Проклятый лжец.

— Ты дерьмо, Дамиан Уилкинсон, — хочу звучать грубо и резко, на деле выгляжу жалко. Голос дрожит, выдавая меня с потрохами. С криком бью его по спине, немилостиво луплю кулаками, а он молчит, не сопротивляется. — Ненавижу тебя! — взвизгиваю так громко, как позволяет голос. Эхо от моего крика разносится далеко за пределы сада.

Грудь бешено вздымается от гнева, бушующего внутри меня. Я запомню твои слова, Дамиан. И никогда не забуду. Я заставлю тебя почувствовать эту же боль, если ты не чувствуешь её сейчас. Обессилено ударяю его ещё раз и убегаю. Не хочу видеть его. Не хочу слышать его. Ненавижу его. Вслед мне доносится разъярённый крик:

— Что ты хочешь услышать?! Горькую правду?! Да, сука, я люблю тебя! И я хочу, чтобы ты жила, чёрт возьми!

Врёт. Нагло врёт. Он всегда мне врёт. Энн была права. Я не знаю его. Не знаю, какие чувства он на самом деле испытывал ко мне, и испытывал ли вообще. Сейчас перед глазами только болезненная красная пелена. Я умерла в ту ночь. «Мы» умерли.

Взбегаю по лестнице не второй этаж, даже не пытаясь сдержать рыдания на случай, если кто-то увидит. Пусть смотрят. Они ведь так хотели, чтобы мы расстались. Едва успеваю затормозить у порога своей комнаты. Под дверью сидит Лотти со своим белым кроликом. О нет! Только не ты!

— Давай не сейчас, Шарлотта! — неосознанно срываюсь на крик и указываю пальцем на противоположный коридор, где располагается комната девочки.

Лотти возможно и послушала бы меня, если бы я не кричала на неё. Она морщится и встаёт на ноги.

— Тебе платят деньги, чтобы ты заботилась обо мне! — восклицает и топает ногой. — Почему ты опять не хочешь ничего делать?

— Сегодня у меня не хватит терпения на твои игры!

— Ты так бесишь меня временами! — надув губки, она отталкивает меня и идёт в сторону своей комнаты. — По крайней мере, Габриэль...

— О, Бога ради, Шарлотта! Захлопнись и не говори про своего придурка брата! — в резком восклицании звучат нотки пронзительности. Сейчас взорвусь или устрою потоп из слёз. — Он циничный гад, который хочет управлять всеми вокруг! Видно, что родственник твоего конченого папаши!

Лотти оборачивается со слезами на глазах. Её нижняя губа подрагивает в надвигающейся истерике. Маленький кулачок с силой сжимает ухо плюшевого кролика, за которое она и держит игрушку. Сейчас мне на это плевать. Мне хочется говорить всё, что у меня на уме. Девочка не выдерживает и начинает истерично визжать на весь коридор. Так громко, что мне кажется, будто у неё сверхкрепкие голосовые связки.

— Избавь меня от истерик, Шарлотта!

— Не смей оскорблять моих брата и отца! Дура! Ты такая капризная, будто тебе шесть лет, а не мне! Ненавижу тебя!

С этими словами она в слезах скрывается за дверью своей комнаты и с грохотом хлопает ею напоследок. Повторяю за ней. Оказавшись вдали от посторонних глаз, маска агрессии спадает с моего лица. Обессилено падаю на кровать и кричу в подушку. От упадка сил мне больно.

Обвожу комнату взглядов в поисках чего-то, на что можно было бы отвлечься. Возможно, мне не стоило говорить всего этого Лотти, ведь мы совсем недавно нашли общий язык. Молодец, Элизабет, ты сама всё разрушила.

Это конец. Всё вернулось туда, откуда и началось. Лотти меня ненавидит. Дамиан ведёт себя так же, как и три месяца назад, даже хуже. Я просто хотела спокойной жизни! Почему я не влюбилась в нормального парня?! Не в конченого эгоиста-вампира, а в обычного человека! Но нет, я завертелась в круговороте безумной любви к вампиру! Стоит признать, я люблю трудности!

Мне действительно следовало держаться от него подальше, как об этом твердили все. У него на лбу написано: «Я люблю ломать людей». Но нет, я повелась, как дура! Сначала на белокурые волосы, потом на заигрывания, и попала в ловушку. Я не смогла устоять перед запретным вкусом порока и теперь вынуждена пожинать плоды. Посмотрите на меня: я действительно жалкая! В своей комнате в одиночестве умываюсь слезами.

Может мне стоило обратить внимание на Райана? Может, всё было бы лучше? Стала бы такой же сукой, как Рейчел. Мы бы гармонично смотрелись с ним в таком амплуа: футболист и университетская сучка. Морщусь, представляя эту картину. Всё-таки это выглядит жалко. Но, по крайней мере, с Райаном всё было бы на порядок проще. Никаких сверхъестественных приколов, никаких вампиров, никаких запретов на любовь.

Да кого я обманываю? Я и дальше буду пускать слюни на Дамиана, живущего за стенкой! Что мне теперь делать? Я не могу в одиночку бороться за наши отношения. Особенно после того, как он прямолинейно высказал свою позицию в беседке. Но я заставлю эту сволочь выслушать меня. Если он не захочет, я заставлю его страдать. Унизить и растоптать его будет совсем не сложно. Только сейчас мне кажется, что я не смогу. Слишком сильно тянет к нему. Слишком сильно ненависть смешивается в огненный шот с желанием. Его жизнь должна стать кромешным адом, чтобы моё разбитое сердце вернуло себе покой. И когда шкала взорвётся на отметке максимума, он сам придёт ко мне.

Его потеря — худшее, что могло со мной произойти. Пусть почувствует на своей шкуре. Пусть потеряет меня и поймёт, как это больно. Меня тошнит от мысли, что я теперь его бывшая как Рейчел, как все, кто были до неё. От этой мысли грудную клетку сковывает боль. Внутри ноет — пустоту заливает тоска. Всё чаще я ощущаю в себе пустоту, такую печаль, что даже тоска пропадает. Ловлю себя на этой пустоте, прогоняю её, начинаю интересоваться жизнью, но быстро угасаю. Боюсь, в этот раз я потухну навсегда. При таком раскладе я не смогу жить с Дамианом под одной крышей.

Ударяюсь лицом в подушку и протяжно вою. Нащупываю на кровати телефон и отрываю лицо от мокрой насквозь наволочки. Дрожащими пальцами нахожу номер Энн в списке контактов. Противный повторяющийся гудок. Ну же, ответь. Жалобно всхлипываю, как раз когда она отвечает на звонок.

— Что случилось, солнышко?! — в её голосе неподдельная тревога.

— Можно я приеду к тебе? — мямлю, не особо уверенная в том, что она поймёт мою несвязную речь. — Я больше не могу оставаться в этом рассаднике нечисти!

Но Энн всё отлично понимает:

— Конечно, жду тебя!

— Спасибо... — шепчу едва слышно и завершаю вызов.

Беру сумку, кидаю туда пижаму, зубную щётку, очки и раствор для линз. Для ночёвки хватит. Выбегаю из особняка и мчусь на остановку. По пути пересекаюсь с Уильямом. Он осторожно придерживает меня за предплечья, с жалостью смотрит на заплаканное красное лицо.

— Что случилось? — обеспокоено интересуется, укладывая ладони на мои плечи. — Куда ты так несёшься?

— К Энн... — нервно сглатываю.

— Меня всё ещё интересует ответ на первый вопрос.

— Твой брат невыносим!

Он понимающе кивает и широко раскрывает руки. Без сомнений бросаюсь в его объятия и прячусь, пытаясь задушить слёзы, но они душат меня. Воплю в истерике, вцепляясь пальцами в широкие мужские плечи.

Уильям возвращает меня обратно на территорию особняка и отводит к парковке. Нежно обнимает, осторожно гладя по волосам, терпеливо ожидая, пока я успокоюсь. Через некоторое время слёзы заканчиваются, и я замолкаю, пустым взглядом смотря на маленькую птичку, торопливо семенящую маленькими лапками по сырой земле в поисках насекомых.

— Поговори со мной.

Ласковый голос заставляет всхлипнуть и упасть головой на его грудь. У Уильяма своих проблем хватает, а я снова бессовестно загружаю его.

— Кажется, у Дамиана появилось новое хобби: доводить сердечников до инфаркта!

— Ты пыталась помириться? — уголки его губ поднимаются в горькой понимающей улыбке.

Точно, мы же братья по несчастью. Потираю лоб ладонью, пытаясь успокоиться.

— Он отказывается меня слушать... — опечаленно выдыхаю. — Но этот разрыв причиняет страдания нам обоим!

— Я знаю, — тихо шепчет, и голос его наполняется тоской. Уильям прижимает меня к своей груди, и я чувствую его подбородок на своей макушке. Закрываю глаза, только бы на миг абстрагироваться от всего этого. — Иногда приходится принимать такие решения. Это сложно и больно. Но такие решения служат во благо... — меланхолия в его голосе передаётся и мне.

Я понимаю, но не принимаю этих условий. Отказываюсь. Буду бороться до конца, каким бы этот конец не был. Уже не понимаю: Дэйм мой рай или моя погибель.

— Но ради этого не обязательно говорить мне ужасные вещи!

— Пойми, он намеренно отталкивает тебя, потому что боится причинить вред. Но он любит тебя больше всего на свете. Поставь себя на его место. Его агрессия — его защита.

Жалобно ною, складывая губы уточкой.

— Он защищается, заставляя меня страдать? — ухмыляюсь и качаю головой. — Это самая глупая причина из всех, что я слышала!

— Я знаю. Я очень хорошо знаю...

Понимание со стороны Уильяма заставляет меня почувствовать себя лучше. Я раскрылась, сказала, что причиняет мне боль. Я чувствую себя лучше, даже если эта пустота в душе остаётся. Это рана, которая никогда больше не затянется. Мне всегда будет казаться, что я теряю часть себя, пока Дамиана не будет рядом.

— Дай ему время, — убеждает меня, крепко сжимая мою ладонь в своей. — Это лучший вариант.

Молча киваю. Он прав. У меня нет других вариантов. Достаю из кармана носовой платок и неловко сморкаюсь. Цепляюсь взглядом за особняк. Я же позвонила Энн. Уильям точно понимает мои мысли и мягко отстраняется.

— Поезжай, тебе сейчас не помешает подруга, — мягко улыбается он. — Только не напивайтесь в хлам, она нужна мне в адеквате, — шутливо прыскает и подмигивает.

— Спасибо, Уилл, твоя помощь тоже не была лишней.

Парень смущённо пропускает пальцы через волосы, закусывает верхнюю губу. Верно, он до сих пор не привык ощущать себя необходимым человеком в жизнях других людей.

— Ты поговорил с Энн? — интересуюсь напоследок.

Он немного неловко кашляет и отводит взгляд, но я отчётливо вижу, как его голубые глаза загораются радостью.

— Да.

Односложного ответа вполне достаточно, чтобы всё понять. Не сдерживаю улыбки, на что Уильям смущённо цокает, так же одаривая меня милейшей улыбкой.

— До встречи, Уилл.

Автобус останавливается недалеко от пункта назначения. На горизонте маячит уже знакомый двухэтажный дом Милтонов в стиле лофт. Нажимаю на звонок. По моему сигналу Энн тут же распахивает дверь со встревоженным видом, а я, как дура, смотрю на неё с горькой улыбкой. Она понимающе раскрывает руки, позволяя упасть в свои ласковые объятия. Тёплые руки обнимают мои плечи. Щека Энн прижимается к моей.

Она медленно провожает меня на кухню и усаживает за стол. С интересом рассматриваю просторную комнату с авангардной разношерстной гарнитурой и множеством растений. Энн отходит к кухонной тумбе и включает чайник.

— Родители увезли Артура на соревнования по плаванию в Найтбрук, так что дом полностью в нашем распоряжении! — радостно заявляет она. Но когда понимает, что я не особо разделяю её энтузиазм, садится напротив и берёт меня за руки. — Как так получилось, Лиза? Я про... укус... — заканчивает слишком неловко.

Предпочитаю говорить начистоту, нет смысла ходить вокруг да около.

— Он предложил, и я согласилась. Это был довольно специфичный опыт, — отвечаю бесстрастным голосом, воспоминаниями возвращаясь к той ночи. — Было круто, ты будто в нирване...

— Круто?! Ты больная! — вскрикивает в порыве испуга, чем неумолимо ранит меня.

Она не понимает меня. Она помнит только боль, но не знает того наслаждения. Но чувство опустошения вновь раздирает меня. Пытаюсь сдержать слёзы, но это нелегко. От нахлынувшей тоски ощущаю почти что физическую боль.

— Прости, я не хотела!

Энн бросается ко мне и крепко обнимает. Жалобно пищу. Начинается... Она помогает мне подняться и ведёт в свою комнату на втором этаже. Первым делом моё внимание цепляет клетка с двумя знакомыми чересчур пушистыми канарейками, которые привычно скачут по прутикам и пронзительно горланят.

С довольным криком в комнату залетает что-то большое и белое. И явно не Шекспир. Сначала пугаюсь этого неопознанного летающего объекта, но когда это нечто пикирует на плечо Энн, я понимаю, что это белый какаду. Не знала, что Энн так сильно любит птиц. Сначала канарейки, потом сова, теперь какаду. Дальше розовый фламинго?

Энн вытягивает руку, и птица начинает ходить по ней вперёд-назад, довольно покачиваясь и смотря на меня. Смеюсь, на что какаду широко распахивает крылья.

— Энн самая п-р-рекрасная на с-свете! П-р-рекр-р-расная! — громким скрежетом заявляет какаду, и я хохочу в полную силу, схватившись за живот.

— Заткнись, Чик! — У Энн даже уши горят от стыда, она неловко смотрит на меня со смущённой улыбкой.

— И кто научил его таким правильным словам? — переигрываю бровями и пальцами маню птицу к себе.

Вот только он не хочет перепрыгивать ко мне. С интересом рассматриваю большого попугая. Чик склоняет голову набок и с не меньшим интересом смотрит на меня. Отлично, с птицей в гляделки я ещё не играла.

— Уильям, кто ещё, — фыркает Энн. — Мы вместе купили его птенцом, — чешет брюшко попугая подушечками пальцев.

Птица блаженно покачивается, прикрыв глаза, и издаёт странные мурлычущие звуки. Осторожно тяну руку, чтобы прикоснуться к мягким перьям, как Чик открывает глаза и кричит на всю комнату:

— Уилл такой милый! Ах!

— Заткнись, курица! — взвизгивает Энн, скидывая попугая с руки.

Он ловко взлетает и кружит по комнате над потолком, продолжая повторять, что Уилл чуть ли не булочка с корицей. Закрываю рот обеими руками, чтобы не заржать во весь голос. Плечи подрагивают, на глазах выступают слёзы от истерики. Это слишком мило! Энн напротив сгорает от стыда, пытаясь схватить попугая за хвост.

— Пойдём! — командует грозным голосом, и я даже решаю, что она обращается ко мне. На деле она испепеляет взглядом попугая, устроившегося на клетке с чирикающими канарейками. — Я покормлю тебя.

— Кушать! — слишком довольно кричит какаду и вылетает из комнаты.

Энн быстрым шагом идёт за ним, неловко убирая за уши выпавшие пряди каштановых волос. Какая же она милая, когда смущается.

Подхожу к книжным полкам над кроватью. Нет ничего плохого в том, что я хочу больше знать о своей подруге. Что-то помимо того, что она ведьма и безумно влюблена в вампира. Изучаю взглядом полки. Типичная девушка: большая часть книг — романы, вижу произведения некоторых классиков, отдельную полку занимает сугубо поэзия. В углу одной из полок, точно скрытая от лишних глаз, стоит книга об истории города, её основателях и сводке информации с прошлых веков. Я заинтригована.

Усаживаюсь на кровать и осматриваю книгу в старом переплёте. Обложка слегка распушилась по краям, но я даже представить боюсь, сколько лет может быть этой книге. Пробегаюсь по содержанию. Как и говорил Дамиан, город основали три семьи: Милтоны, Блэквуды и Хантеры, Вергилий там тоже мимоходом засветился. Но конкретно сейчас меня интересуют Милтоны и Блэквуды. Наугад открываю страницу, в надежде, что мне повезёт.

«... Милтоны и Блэквуды породнились в конце девятнадцатого века, что в конечном итоге привело к краху их совместного бизнеса и дружбы...»

Милтоны и Блэквуды родственники? Тогда Дамиан может приходиться Энн каким-нибудь троюродным прадедом...

«... Крепкая дружба, державшаяся почти столетие, дала трещину... Лесопилки перестали работать... Жители поделились на три лагеря: те, кто за Блэквудов; те, кто за Милтонов; и те, которые вынуждены были страдать, не принимая ничью сторону... Город медленно умирал изнутри, погруженный в разногласия сторон... Всё изменилось с появлением...»

Энн заходит в комнату пританцовывая, держа в руках две вазочки фисташкового мороженого.

— Нет ничего лучше сахара, чтобы поднять настроение девушке!

Вздрагиваю от внезапного звонкого голоса подруги. Я так увлеклась, что не услышала её шагов. Вот это увлечённость чтением. Её лисьи глаза широко распахнуты в удивлении, настороженный взгляд устремлён на книгу. Осторожно закрываю эту древнюю «летопись».

— Нашла книгу с историей нашего прекрасного города? — не без иронии спрашивает девушка.

— Извини. Мне не следовало трогать твои вещи без разрешения.

Она улыбается, лениво отмахиваясь рукой, и плюхается на кровать рядом со мной. Чувствую тепло её тела рядом со мной, которое так приятно согревает, распространяюсь в каждую клеточку моего тела.

— Не переживай, чувствуй себя как дома! — улыбается она и добавляет несколько неловко. — Думаю, теперь у тебя есть вопросы...

— Занимательная книга... — опускаю немного смущённый взгляд на старый переплёт.

У меня слишком много вопросов, и далеко не все хочется задавать. Она вздыхает и аккуратно забирает книгу из моих рук.

— Последний экземпляр, — шутливо качает указательным пальцем перед моим носом в качестве предупреждения. — Вергилий Уилкинсон вместе с моим прадедом запретили печатать эту книгу.

— Почему? — поистине детский вопрос вырывается из моих уст, но я ничего не могу поделать. Меня слишком волнует полученная информация.

— Слишком много провокационных моментов. Да и посмотри на автора.

Ноготком она стучит по нижней части обложки, вынуждая опустить взгляд. На стёршейся и посеревшей от времени обложке каллиграфическими серебряными буквами с кучей завитков выведено: Г. Мёрфи. Цинично прыскаю.

— Предок королевы сучек?

— Он самый. Рейвен Хилл... — задумчиво протягивает название и чешет пальцем бровь. — Этот город полон историй, но истории эти ядовиты. И всё началось с появления в городе Вергилия... — последнее предложение она произносит в явном недовольстве.

— Дамиан мне кое-что рассказывал...

Дамиан. Дамиан. Дамиан. Я могу хоть сотню раз повторять его имя в голове, но как только произношу его вслух, мне кажется, что в сердце вонзают отравленный кинжал.

— Дамиан... — шепчу, точно чтобы убедиться в своей правоте. Действительно больно.

— Та-а-к, — протягивает Энн, явно понимая, что я сейчас ударюсь в истерику. — Давай потанцуем. Это хорошо расслабляет, — хватает меня за руку, вынуждая оторвать зад от мягкой кровати.

Девушка подскакивает к своему ноутбуку и в ритме танца ищет подходящие песни. У неё в арсенале находится музыкальный плейлист. То, что доктор прописал. Сразу узнаю энергичную мелодию. Энн хохочет и хватает меня за руки, начиная кружить в танце. Канарейки задорно подпевают в такт музыке.

— И я не могу перестать любить себя... — поёт Энн, и я понимаю, насколько у неё красивый голос.

— И я ни в ком не нуждаюсь! — почти что кричу, выплескивая накопившееся внутри.

Мы поём с ней в один голос. Поправка: поёт Энн, я лишь вою. Но она не жалуется. Танцуем. Кружимся по комнате, время от времени падая на кровать. Впервые за день я так радостно смеюсь. К чёрту мне не сдался этот мудак.

Пока я в ритме страсти наворачиваю круги по комнате, выдавая эксцентричные пируэты, Энн исчезает, но вскоре появляется с двумя фужерами и маленькой бутылочкой шампанского.

— Мне нельзя! — тут же вскидываю руки в знак протеста.

Энн вскидывает бровь с насмешкой.

— От одного фужера не умрёшь.

Она ловко срывает пробку, и мне остаётся только наблюдать, как игристая жидкость наполняет фужеры. К чёрту всё! Уверенно беру свою порцию алкогольного напитка из её рук.

— За нас! — объявляем тост в унисон.

Сладкое шампанское приятно обжигает горло, и я залпом опустошаю фужер. Мы возвращаемся к нашим безумным танцам. Энн кружит меня вокруг себя, притягивает и отстраняется. Так, что голова начинает кружиться. Живот болит от смеха, но мы не останавливаемся. Как в бальном танце её тоненькая рука ложится на мою талию и притягивает к себе. Ведёт в ритме музыки, немного энергичной для вальса, но это не мешает нам вырисовывать круги по её комнате. Всё это время канарейки неумолимо чирикают, точно просятся присоединиться к нашему торжеству.

Успеваем пригубить ещё по паре фужеров шампанского. Игристый напиток ударяет в голову, и мне становится не до танцев. Снова впадаю в печаль. Энн отключает музыку и усаживает меня на кровать. Я не спускаю взгляда со скрипки, которая покорно лежит в серебристом футляре на подоконнике. Энн прослеживает мой взгляд. На смуглом личике расцветает улыбка.

— Сыграть?

Молча киваю. Энн берёт с подоконника скрипку — искусную работу мастера — любовно проводит по ней ладонью, прежде чем положить на плечо. Ловко крутит смычок между пальцами, а затем берет, как положено. Начинает играть, и сердце моё болезненно надрывается.

Эта музыка прекрасна. Пронзительная. Нежная. Печальная. Будто это сама скрипка плачет. Кажется, что моё сердце бьётся в такт этой развивающейся по комнате музыки. Это глубокое, исключительное произведение. И душа моя словно разделяется на две части.

Энн сосредоточенно закрывает глаза, плавно покачиваясь. Смычок в руке едва заметно касается струн, но вместе с тем создаёт такую прекрасную музыку. Одни лишь её пальцы, ласкающие скрипку, напряжены до безумия. Будто эти струны — моя душа, а эта меланхоличная мелодия — моё состояние.

Понимаю, что слёзы произвольно катятся по щекам. Только у двоих людей получается трогать меня за живое своей игрой. Это Уильям и Энн. Закрываю глаза, пытаясь сдержать слёзы, но не могу. Мне так больно. Но вместе с тем эта мелодия дарует облегчение. Блаженное удовольствие. Как зеркало души отражает мои душевные страдания. Но почему Энн выбрала именно эту композицию?

Она слышит мои всхлипывания и прекращает играть. Быстро садится рядом со мной, и я падаю головой на её колени. Смотрю, как мои слёзы падают на её домашние штаны, но ничего не могу поделать.

— Я так его люблю... Так люблю... — шепчу, между тоскливыми всхлипываниями.

Она принимается стирать с моих щёк слёзы, словно это может остановить их поток. Потом обнимает руками мою шею и притягивает к себе, шепча извинения. Только ей не за что извиняться. Охотно утыкаюсь носом в её шею и даю волю чувствам. Её каштановые волосы так приятно пахнут карамелью. Её тепло передаётся мне.

Пальцами медленно перебирает мои волосы, а тихий, ласковый голос шепчет что-то успокаивающее. Она не торопит меня, не отстраняется, и мне остаётся только благодарить небеса за то, что мы одни. Моя напряжённая спина начинает расслабляться. Энн чуть отстраняется от меня и нежным движением поочерёдно целует обе мои щеки. Опускаю взгляд и внимательно смотрю на её губы, теперь покрытые моими слезами.

— Он отказался от меня...

Энн не перестаёт пытаться утешить меня:

— Вот увидишь, скоро он одумается. Всё будет хорошо.

— Мне не стоит лгать себе. Мы совершенно разные, я не подхожу ему.

Энн хватает меня за лицо и с особой нежностью смотрит в глаза.

— Ты ошибаешься, это он не достоин тебя, ты ведь такая замечательная...

— Я всё понимаю, Энн, — шмыгаю носом. Внимательно смотрю в затуманенные от алкоголя шоколадные глаза. — Любовь к нему сразу была проигрышным лотерейным билетом.