Глава 1. Дамиан и осколки его души

Ночь. Своеобразное время суток. Иногда она всё делает ярче, оттеняя эмоции и чувства. Не давая возможности забыть их. Играя на контрасте. Будоража нервы до предела. И даже мои пороки, которые всегда кажутся черными и грязными, порой оттеняются в выгодном свете.

Если задуматься всего на мгновение, то ночь не что иное, как половина моей жизни. Неотъемлемая её часть. Она стирает границы времени и погружает в отдельный мир. Неподвластный разуму. Душе и сердцу. Порой в нём забываю обо всём, проваливаясь далеко от реальности. Иногда это зловещее время суток расширяет границы ада. Хватает за шиворот и топит в раскалённой лаве воспоминаний. Вынуждая заново прожить все душераздирающие моменты жизни, которые с огромным трудом и с каждой секундой я пытаюсь забыть.

Ночь. Короткое слово, которое имеет колоссальное значение. В нём только я и мои мысли. Они окутывают память словно паутиной. Затягивают в свои недра. На самое тёмное дно, которое только возможно. Во мне начинает просыпаться та самая темная сторона, которую я никогда не позволю себе разбудить днем. Всё превращается в некое безумие. Становлюсь его пленником со связанными холщовыми веревками руками, поставленным на колени. И хочется сопротивляться, но вовсе нет сил. Здесь полностью отсутствует кислород. Пахнет смертью. Безразличием и отрешенностью. И даже чёрствое сердце иногда сжимается от страха, принося неимоверную боль, которую днем ты никогда не испытываешь.

Почему для одних людей ночь это спокойствие и безмятежность, а для других распахиваются врата в саму преисподнюю? И силой утаскивают туда, не давая никакого права на выбор? Я давно был изгоем. Одиночкой. Человеком, который никогда и не при каких условиях не сможет жить обычной человеческой жизнью. Я способен на многое, но не умею просто жить. Судьба отобрала у меня эту возможность, навсегда оставляя мою душу по ту сторону границы. Где вечная темнота, и нет ничего живого. Где есть только огонь. Безжалостный. Властный. Где на каждом шагу воспоминания из прошлой жизни. Как наяву.

Ночь — это бездна. Большая и бездонная. И чтобы выжить к утру всякий раз приходится бороться с этой тьмой. Становиться на колени. Разгребать холодную землю руками, чтобы взобраться наверх. К свету. Прожить ещё один день, чтобы после всё повторилось снова. Злосчастный круговорот, который и превращает мою жизнь в ещё больший ад.

Запрокидываю голову, позволяя начавшемуся ливню хлестать меня по лицу. Ненавижу смотреть на этот мир через красную вуаль. Закрываю глаза. Мелкие капли бьют по мокрым пожухлым листьям деревьев, многие из которых, не выдерживая напора, отрываются и безжизненно падают на землю, знаменуя свою кончину. Хотелось бы и мне сейчас упасть так же замертво.

Сегодняшняя ночь стала переломным моментом в моей жизни. Жизнях всех, кого я люблю. Погружаюсь во мрак, в котором забываю собственное имя. Всё растворяется, превращаясь в пыль. Развеивается мелкими крупицами, которые проникают под кожу, болезненно въедаясь. Эмоции сменяются одна за другой. Не понимаю, кто я и где. Где правда, а где ложь. Мечты погибают, даже если они имели маленькую надежду на существование. Разум несётся прочь.

Я вру себе. Пытаюсь думать, что этого всего лишь обман. Иллюзия. Миф. Но это чертова реальность, которую так тяжко принять и в которую так не хочется верить. Всё меняется слишком стремительно. В секунду не понимаю свои же мысли, в другую уясняю, насколько всё двойственно. Рано или поздно вся ложь уходит, поэтому никогда не стоит обманывать самого себя. Правда же оголена и чертовски уязвима, но это и делает её правдой. Всё должно скрепляться доверием, на которое большинство людей уже не способно. Да что греха таить, я первый, кто уже давно разучился доверять людям и впускать их в жизнь. И хоть Элизабет оказалась в ней, я чертовски хорошо помню, чем это закончилось. А как красиво (и даже агрессивно) начиналась наша сказка.

***

— Ты так старательно игнорируешь меня, а в тоже время заигрываешь глазами и жестами. Это чистый интерес, штучка. Я тебя настолько сильно привлекаю? — бессовестный самовлюблённый взгляд, кривая ухмылка, за которые иностранка была бы рада меня прибить.

Звонкий истерический хохот вырвался из её груди. Смотрел на неё с недоумением, склонив голову набок, улыбался. Не понимал, с чего она начала хохотать. Целую неделю обходила меня стороной, шарахалась, а сейчас такой прилив уверенности. А ведь они даже спиртное не заказывали.

— В тебе нет ничего необычного, чтобы ты нравился мне, — выговаривала каждое слово протяжно, старательно имитируя американский акцент. — Ты не особенный.

— Конечно, я не особенный. Я неповторимый, — хищно скалился, получая всё больше удовольствия от нашего словесного поединка. Приятно, когда противник, что тебе не ровня, пытается дать отпор. Это вызывает уважение. — Мне кажется, или я услышал дрожь в твоём голосе? Почему-то твои слова вызывают у меня сомнения, Лиззи...

Словно озверев, она вскочила со стула и со всей дури вцепилась в грудки моей куртки. Злобно смотрела в мои глаза. Кролик. Невинный белый кролик, пытавшийся примерить на себя шкуру волка. Смешно.

***

Полчаса. Десять минут. Пара паршивых секунд. В полубессознательном состоянии, погруженный в пучину воспоминаний о «нас», не могу точно определить, сколько времени прошло с того момента, как я замер среди лесной чащи.

***

— И что случилось с мистером Скелетоном после разлуки?

Её тихий дрожащий шёпот с едва различимыми всхлипами заставил меня вздрогнуть.

— Он стал ужасным и циничным человеком. Пытался найти свою возлюбленную, но находил лишь подделки...

Поднял голову, и наши взгляды пересеклись. Отчетливо понимал, что смотрю на неё тем самым взглядом. Потерянным, отчаянным. Оголяя свою душу и выворачиваясь наизнанку. Выставляя напоказ кровоточащие раны. Она ещё не знала, кто я такой. Элизабет была уверена, что я зажравшийся сынок богача. Ей было странно видеть мою боль, как самый главный секрет запертую в глубине души за крепкими стальными цепями с толстенными лязгающими звеньями.

***

Меня бросает в пот, пока ледяной осенний ветер сковывает каждую мышцу на моем теле. Мрак затягивает. Словно сама смерть идёт по пятам и алчно дышит в затылок, мечтая, чтобы я поскорее обернулся. А потом толчок. Настолько сильный, что я падаю на колени. Упираюсь ладонями в сырую землю. Дыхание спирает. В глазах режет противное чувство. А потом становиться горячо. Неимоверно. Так, что кажется, словно кто-то начинает сдирать кожу живьём. Сжигать дотла. Горит все. Адским пламенем пылает нутро и сердце. Кровь превращается в раскаленную лаву.

***

Когда стало больно дышать, я отстранился. Мы замерли на мгновение, как каменные изваяния, глядя друг другу в глаза. В душу. Элизабет разочарованно проскулила, чем вызвала у меня улыбку. За это очаровательное личико я был готов любому перегрызть глотку собственными зубами.

— Да ты ненасытная.

В шутку она изобразила гримасу обиды на лице и толкнула меня в грудь, продолжив лежать подо мной на тогда ещё зелёной траве.

— Это всё твоя вина, из-за тебя я схожу с ума, — наигранно надула щёки словно голодный хомяк.

Поднялся на ноги и подхватил Элизабет под поясницу. Мягкие волосы её цвета ржи феерично подлетели, и пара прядей оказалась на лбу, на что я поспешил заправить их за девичье ухо, лишь бы ни на секунду не отрываться от её голубых глаз.

— Боюсь огорчить, но я тоже схожу с ума из-за тебя, — шептал от самого сердца. Эта охота была самой удачной за всю мою жизнь. Добыча, полученная мною в тот день, несравнима ни с чем. Я получил любовь.

Элизабет прижалась ко мне, с трудом укладывая голову на моё плечо из-за разницы в росте. Сначала опешил, но затем уверенно обнял за талию и начал покачиваться в неизвестном мне танце под аккомпанемент шума леса. Наслаждаясь свежим запахом чистого воздуха и сосен. Её сладкого запаха. Время для нас остановилось, и ничего больше не имело значения.

***

Мысли спутаны. Сумбурно рисуют оживленные картинки, приводящие в полнейший ужас. Тошнит. Пытаюсь шевельнуться и двинуться вперед, но боль настолько сильная, что я стискиваю зубы до скрежета, чтобы не заорать во все глотку. Глотаю скопившуюся слюну. Миг между вдохом и выходом. Между абсолютной тишиной и внезапно обрушившимся громогласным звуком. С самой преисподней. До последнего удара сердца. Огонь поглощает. Прожигая навечно кровавые раны, которые никто и никогда не сможет залечить. Рвёт на куски. По живому. С мясом. Реву, умирая раз за разом. Чувствуя эту невыносимую пытку. Издевательство.

Смерть сжигает заживо, заставляя наблюдать меня за собственной смертью. Из последних сил сжимаю кулаки, приподнимаясь от земли. Все пылает. Моя душа, разбитая на осколки, плавится, как восковая свеча. Быстро. Смертоносно. Не оставляя о себе на память совершенно ничего. Ненавижу весь мир. Презираю себя в этот момент, но ничего не могу поделать. Я беспомощен. Судьба играется со мной и наказывает. За что, не понимаю? За что?! Хочется орать, но сил больше нет.

Огонь поглощает. Отнимает все воспоминания, мысли, чувства. Разрывает все связи с внешним миром. Убивает всё живое, превращая в черствого, равнодушного мертвеца. С каждым разом этот кошмар становится всё ярче и насыщеннее. С каждой секундой этой проклятой ночи обнуляется всё. Больше ничего не имеет значение. Даже я сам. Хищник берёт верх.

— Нет! — ору во весь голос, сильнее сжимая руки, вскипая от ярости и кривясь от боли, которая расплескивается по обожжённым венам.

Израненная, но всё ещё живая, душа трепещет и верит во что-то. Только давно всё истлело. Превратилось в прах и угли. Смерть — это хищник. Она выслеживает жертву, не отводя взгляда. Поглощая тело и душу моментально. Для каждого она разная. Моя — огонь. Дикий. Зловещий огонь. Адский костер, в который меня кинули подыхать.

— Брат, не сдавайся... — откуда-то извне раздаётся знакомый хрипловатый голос. – Не выпускай это.

Трясет от отчаянной боли. От острого и невыносимого ощущения мерзости внутри. Никого не вижу перед собой, продолжая слышать этот голос. Ощущать запах. Знакомое дыхание. Привкус приторной сладости, которую я так люблю и ненавижу. Всё превращается в дыхание смерти. В зловещий оскал. В мой личный ад. Боль становиться сильнее. Яростнее. Обращая меня в животное, не отдающее отчета своим действиям.

Промокший до нитки поднимаюсь с земли. Рукой придерживаю кипящую голову. Мне нельзя заявляться домой ради всеобщей безопасности. Нельзя подвергать Элизабет и Лотти неоправданному риску. Я действую импульсивно. Кто знает, успеют ли братья скрутить меня, пока я буду пытаться убить кого-то во сне.

— Ты был прав, брат... — шепчу в пустоту. — Мы чудовища...

— А нехер со мной спорить! — яростный рёв раздаётся совсем рядом, а в следующий миг меня отрезвляет смачный удар кулаком по лицу и последующий шум в ушах.

Отлетаю вправо, едва ли в состоянии удержаться на ногах. Жмурю левый глаз от пульсирующей боли, ударными волнами растекающейся по лицу. Картинка передо мной плывёт. В паре метров, словно в повернутом набок снимке, стоит Уилл, одетый явно не по погоде — слишком легко — в одной лишь футболке да джинсах. Чёрные кудри его намокли от дождя и уже не имеют привычного объема. Капли воды стекают по бледному лицу, делая и без того вечно мрачную мину более унылой. Но сейчас меня больше волнуют его бледность, вздутые на висках и под глазами вены, затянутые сетью красный капилляров белки. Он в полном вампирском обличии, значит, готов к драке.

В немом подтверждении моих слов, брат размеренным шагом подходит к ближайшему дереву и, не поведя бровью, с жалобным треском вырывает приличную по габаритам ветку. Махом обрывает мелкие веточки и листья, пока я сдерживаю себя, чтобы не напасть на него. Черт возьми, ради крови я готов кинуться на собственного брата. Челюсти сводит от боли. Секунда, и я почти не отдаю отчёт своим действиям.

Делаю к нему пару тихих, напряжённый шагов, как рысь, готовящаяся кинуться на добычу. Уилл ухмыляется и направляет на меня импровизированное оружие.

— Ещё шаг, и эта палка окажется у тебя в глотке.

Судя по голосу, он спокоен и собран, чего не скажешь обо мне. Сейчас я физически сильнее, но он всегда окажется хитрее.

— Эй, ты слишком всерьёз воспринял «Трёх мушкетёров»! — пытаюсь отшутиться в привычной для себя манере и перехожу в нападение. Если так хочешь драться... Что ж, сражайся вечно. Мне нужна кровь.

Бросаюсь на брата, намереваясь повалить на землю и вцепиться в глотку. Его сердцебиение слишком громкое. Хватаю руками за шею, намертво вцепляясь пальцами в кожу, отчего руки немеют, и обнажаю зубы. Уилл, спасибо его самоконтролю, не поддаётся инстинктам. Выставляет ветку в позицию защиты, прижимая к моей глотке в одно мгновение, пока я пытаюсь клацнуть его зубами. Раздаётся хруст. То ли палка, то ли моя шея. Оказываюсь отброшенным назад и проезжаю пару метров спиной по мокрой бугристой земле с противной склизкой травой, создавая своеобразную борозду. Брат бросается ко мне и наступает массивным ботинком на глотку. Давит сильно. Не даёт дышать. Черт кучерявый.

— Я, может, и не Д'Артаньян, но жопу тебе точно надеру! — в моменты гнева его пылкий итальянский акцент всегда даёт о себе знать. — И я не отпущу тебя, пока ты не возьмёшь себя в руки!

— Лапы убери! — бешено рычу и, схватив брата за ногу, с грохотом опрокидываю наземь.

Впопыхах поднимаюсь с земли и нападаю на Уилла. Кулак со свистом разрезает воздух, но своей цели не достигает — яростно ударяет по мокрой холодной почве. Брат успевает вовремя перекатиться. Моё сердце бешено грохочет в груди, а из-за сбитого дыхания не могу в полной мере сконцентрироваться на оппоненте. Уильям пользуется моей передышкой и поднимается на ноги. Стоит на носках, значит, сейчас атакует. Из глотки вырывается истеричный смешок.

— Долго будем по земле кататься? — интересуюсь не без издёвки, начиная обходить его.

— Сколько потребуется. — Повторяет мои действия, не подпуская к себе ни на шаг. Чувствует, что мне стало лучше. — Ты понимаешь, что Габриэль с тебя шкуру спустит, когда узнает, что ты сделал?

— Эй, это наши с ней дела! — вновь теряю терпение, предпринимая неудачную попытку нанести удар. Уилл делает подсечку, и я снова поскальзываюсь на проклятой траве. — Я же не стучал ему о том, что ты снова мутишь со своей ведьмой!

Брат отходит меня, растирая ладони, чтобы избавиться от липкой грязи. Настроен крайне агрессивно. Даже в моём не совсем вменяемом состоянии он представляет серьёзного противника.

— Но я не пытаюсь преднамеренно убить свою любовь, в отличие от тебя! Ты сам разрушил своё счастье своим эгоизмом!

— Да ничего я не разрушал... — фыркаю, не желая даже вставать.

Раскидываю руки по сторонам и закрываю глаза. Хочу отключиться. Чтобы сознание покинуло тело и уплыло как можно дальше. Я так больше не могу. Чтобы воевать, нужно знать, за что сражаться. А в небе больше нет солнца.

— Перестань дурачиться! — дико вскрикивает он и в ту же секунду хватает меня за перемазанные грязью и травой грудки куртки, начиная трясти. — Да, конечно, Элизабет в полном порядке! Еле-еле доползла до дома. Я, как идиот, бегал, искал её, чтобы глупостей не натворила! — в негодовании орёт мне в лицо, сдерживаясь, чтобы не прописать по носу ещё раз. Напряженные желваки на скулах явный свидетель его бешенства. — К счастью, сейчас она в особняке, а не в овраге. Ревет в подушку и убеждает себя в том, что ты ей вообще не нужен был!

— Заткнись! — пытаюсь держаться, но слёзы снова безудержно застилают глаза. Закрываю лицо руками, пытаясь в очередной раз не потерять контроль. Из груди вылетает неуверенный вздох, предательски скользя по пересохшим губам. — Может, я и был ей нужен, но она мне нет!

— Узнаю старину Блэквуда «я бесчувственная мразь», — безрадостная ухмылка и разочарованный взгляд. Отпускает меня и поднимается с корточек, — как сорок три года назад, когда мы впервые встретились. Не обманывай себя, ты её любишь, и это невозможно не заметить. Например, сейчас я отчётливо чувствую, что тебе стыдно.

— Стыдно? Мне? Не смеши.

Этот его взгляд на моём лице. Он больше ничего не знает. Я больше ничего не знаю. Всё падает. Рушится. Идёт ко дну. Всё исчезает в прах. Сам разваливаюсь на куски.

— Дамиан, из-за тебя рыдает девушка! Ты представляешь, как важен для неё? А мне кажется, что ты недостоин её слёз. — Сплёвывает в сторону и брезгливо отворачивается от меня. Привычно прячет руки в карманы джинсов и, слегка ссутулившись, бредёт прочь. — Пошли, я вынесу твои вещи. Ты не можешь оставаться в особняке.