29.

Странно было кому-то доверять то, о чём привык молчать. Если говорить начистоту, то я практически всегда выбирала его. Молчание. 

Кто-то скажет, что не жаловаться и никого не грузить своими проблемами есть проявление силы, но это далеко не так. Сила проявляется в принятии: в принятии себя, своей жизни, как нынешней, так и прошлой, в принятии своих поступков и привычек. А молчание - это способ казаться кем-то другим, кем-то счастливее, кем-то лучше и сильнее, чем ты есть на самом деле. 

И я рассказала Артёму всё, что так долго пыталось вырваться наружу. Я прекрасно помню тот страх, прочно засевший в моей голове, когда отец сцепил свои холодные пальцы на моём предплечье до синяков и ласково намекнул, что мне не поздоровится, если об этом узнает хоть одна живая душа. И я, выбрав молчание, лишь кивнула, глотая слёзы, - он страшно не любил, когда я или мама выражали хоть какие-то эмоции, когда вокруг не было вспышек от фотокамер. 

Но сейчас я не чувствовала страха. Я точно знала, что рядом с Артёмом я в безопасности. И он не отвернулся от меня, хотя знал то, что я пыталась забыть, от чего я пыталась отречься. Моё прошлое. 

Я рассказывала о компании, в которой проходили мои "весёлые" деньки. О том, что старшие брали в основном "колёса" и тяжёлые транквилизаторы, а меня "угощали" забавы ради. О том, как в один из таких дней одному из этой компании стало совсем худо, и следовало вызывать "скорую", но никто не хотел помогать своему товарищу, ведь тогда бы узнали, что и все остальные были под дозой. И когда они все убежали, оставив меня и почти бездыханное тело с лужей блевоты под ним, я всё-таки вызвала бригаду "скорой". Парня спасли. Также спасли и меня.

Ведь если бы не тот день, где бы я была сейчас? Что было бы со мной сейчас, если бы я вообще дожила бы до этого дня? И случись что, эти друзья так же оставили бы меня подыхать, прикрыв собственные задницы? Да, временами после этого было настолько хреново, что желание умереть было самым ярким из всей той палитры эмоций, что я могла испытывать. Но не стану отрицать - это в полной мере заслуженно.

- Я не та, правда, - даже я слышу, насколько жалко звучит мой собственный голос, но я ничего не могу с собой поделать. Руки дрожат, из груди вырываются отчаянные всхлипы, а голос то и дело срывается. Но Артём молчит, и я чувствую, что зря рассказала это всё.

Он узнал, насколько я лжива и грязна, и скоро отвернётся от меня. И я ни в коем случае не сужу его. Я заслужила это. 

- Кира, - начинает он после порядком затянувшегося молчания, и я невольно вздрагиваю от звука его голоса. От Артёма это не укрывается, и его челюсти сжимаются так сильно, что мне самой становится больно. Он берёт мои ладони в свои, и я уже готова к тому, что он может мне сказать. Такая перспектива была крайне неутешительной, но зато самой правдивой. - Это твоё прошлое. Оно часть тебя, хочешь ты того или нет. И каждый имеет право на ошибку, мы все люди...

- Но не на такую ошибку, - меня бесит, что он ходит вокруг да около, не осмеливаясь перестать мучить меня и сказать наконец, что он уходит. Он прав: моё прошлое - это неотъемлемая часть меня, и это ужасно. Я ужасна, как и все то, что я творила. И от себя не убежать.

Артём смотрит на меня изучающе, будто пытается пролезть в недры черепной коробки и понять, о чем я думаю и не утаила ли чего. Но я не утаила, рассказала все как есть, и теперь лишь жду, что он уйдёт. Он молчит, а мне хочется накричать на него за это. Пусть скорее скажет, что ошибся во мне или ещё что. Это молчание порядком выводит из себя, но одновременно с тем я благодарна ему, что он оттягивает момент и все ещё держит меня за руки, и мы сидим так близко друг к другу, что я чувствую его тепло. Ведь скоро всего это может и не быть.

Когда-то это должно было произойти. Правда всегда вылезает наружу, как бы сильно ты не старался скрыть её от чужих глаз. И ты расплачиваешься за то, что пытался обмануть всех, в том числе и самого себя.

Артём больше не держит меня за руки. Он встаёт с дивана и смотрит на меня сверху вниз, яростно раздувая ноздри.

- Неужели ты правда так думаешь обо мне? Неужели ты действительно считаешь, что я отвернусь от тебя из-за твоего прошлого? Значит, ты поступила бы именно так, узнав обо мне что-то, да?

Мы уже оба стоим среди гостиной, очертания мебели размываются, как и силуэт самого Артёма, а я просто пытаюсь дышать.

- Твоё прошлое - это ты. Если бы все было по-другому, то и ты бы была другим человеком, понимаешь?! А я люблю тебя, тебя, слышишь? - он проводит рукой по волосам, тяжело вздыхая, а я смотрю на него во все глаза и не могу по верить, что он сказал это. - Вместе со всем твоим гребаным прошлым и со всей этой уверенностью, что ты кроме дерьма в жизни ничего не заслуживаешь. Я люблю тебя, но ты не понимаешь этого. А может просто я любить не умею.

В горле ком, и я не могу выдавить и звука. Лишь молча смотрю, как Артём берет куртку с вешалки и уходит. Так и не услышав, как сильно я боюсь потерять его. Как сильно я люблю его. 

***

- Абонент временно недоступен. Пожалуйста, позвоните позднее.

Выругавшись, я кладу трубку и набираю ещё один раз. И твёрдо обещаю себе, что больше звонить не буду, но вся моя гордость катится к чертям собачьим. Но о какой гордости может идти речь, если мы с Артёмом не общались больше суток и неизвестно сколько не встретимся ещё, потому что в данный момент я нахожусь в шумном аэропорту славного города Краснодара. Я просто хотела попрощаться с ним.

После того, как Артём ушёл, сразу прибежала матушка. И потребовала от полиции, чтобы они оставили нас в покое, а сама отвезла меня домой, где передо мной поставила чемодан, в который я должна была запихать свои вещи. Мама пыталась быть мягкой и просто уговорить меня, но потом решила мне напомнить, что она является моим официальным опекуном, и выбора у меня нет. Я злилась на неё, но одновременно с тем относилась к её желанию уехать с пониманием, потому что любой человек хотел бы сбежать от боли и страха, которые заставил её чувствовать мой родной отец. Вероятность того, что он откупится от суда, была слишком велика, чтобы рисковать.

 Я сидела до последнего, названивая на отключенный телефон Артёма, чтобы просто поговорить с ним и сказать всё то, что в тот вечер сказать не успела. Но его телефон был отключён. Мама рассказала, что у  него из-за меня появилась куча проблем, точнее, я была для него одной большой проблемой, а меньше всего на свете я хотела хоть как-то усложнять его жизнь. Я тысячу раз пожалела, что сейчас нахожусь в аэропорту, в зале ожидания, но правильные решения никогда не бывают лёгкими. Хотя с чего я вообще взяла, что это решение правильное?..

Мама ободряюще сжала мою ладонь и грустно улыбнулась. - Ох, милая, не плачь. Находиться подальше от отца будет безопаснее для тебя. Для вас обоих. Купим жильё, остальные деньги положим на наш счёт и заживём как раньше: ты вернёшься в свою школу, к старым друзьям, а я... - Она замолчала, потому что мы обе знали, что ничего не будет как прежде. 

Я отправила Артёму несколько смс, тайно надеясь, что он появится здесь и отговорит эту женщину улетать отсюда, хотя я прекрасно понимала, что это просто верх тупости. Но никто так и не появился, а наш самолёт, взлетая, оставил земле лишь тень.

Весь полёт, - а он в общем счёте составлял 11 часов плюс некоторое время в аэропорте Москвы, потому как из Краснодара в Новосибирск прямых рейсов не было, - я рыдала, иногда проваливаясь в дремоту на считанные минуты. Мне уже было плевать на свой страх высоты, я просто хотела обратно. Понимание того, что я буквально исчезаю из жизней всех тех дорогих людей, которыми я обзавелась в чудесном крае, уже находящимся от меня за тысячи километров, оставляло в моей груди одну чёрную дыру. Не было сил ни рыдать, ни злиться, ни пытаться как-то связаться со всеми ними по приезду в гостиницу, но я делала всё это в течение дня, и никаких результатов это не приносило. Поначалу они все были недоступны, а затем моя симкарта и вовсе оказалась заблокированной. Конечно, без зоркого ока мамы тут не обошлось. 

И я даже не могла винить её за это. 

***Холодный кафель обжигает голые ступни, а я всё продолжаю пялиться на девушку из зеркала. Это не я. Эта девушка не может быть мной. Это не мои глаза опухшие и красные от слёз, не моё лицо бледное, как у приведения. Я уже молчу о синяках под глазами, размер которых можно сравнивать только с эго Артёма. 

Чёрт. Я ведь старалась, правда старалась не думать о нём. Для него так будет лучше. Я была лишь проблемой - одной огромной проблемой, которая любила слышать, как он играл на гитаре и пел песни про одинокого демона, которая боялась за него и просила не уходить всякий раз, когда он уезжал "по делам". Одна большая проблема, в чьи волосы он зарывался пальцами и чьи мокрые от слёз щеки покрывал поцелуями. Так невыносимо помнить это, но я рада, что у меня есть эти воспоминания. Что у нас было все это.

Я устало провожу рукой по лицу, убирая передние пряди волос за уши. Они уже, оказывается, такие длинные. Раньше, будучи маленькой и непоседливой, я всегда ходила с волосами не выше плеч - так мне было удобнее. И если они отрастали, а меня никто не подстригал, я делала это сама. После, конечно, получала от мамы, но с короткими волосами, пусть и подстриженными как попало, я чувствовала себя собой. И сейчас мне действительно нужно это.

Я собрала волосы в аккуратный хвост, кое-как нашла в ещё не разобранном рюкзаке ножницы и откромсала свои бедные волосы так, что они едва достают плеч. Пусть и вышло отнюдь не как у профессионала, зато я почувствовала себя той самой девчонкой, у которой ещё была нормальная семья, как у всех. У которой мать не пичкали транквилизаторами, а отец не был готов отдать все на свете - и её в том числе - за пачку хрустящих банкнот. У неё мама была мамой, а папа был папой, и все было как у всех. Но что бы я с собой ни делала, это не вернёт мне ни семьи, ни время, когда мы все были счастливы. Это уже ничем не вернёшь.

Понимая это, я осела на холодную плитку в ванной, судорожно сжимая состриженные пряди некогда длинных волос у себя в руке.

***Через два дня мама уже нашла риелторскую контору и вроде как присмотрела нам квартиру. А пока она была продуктивной, энергичной и даже жизнерадостной, я не вылезала из кровати гостиничного номера и продолжала тонуть в жалости к себе. Мне было бы неплохо сходить в душ, поговорить с мамой насчёт репетиторов - до экзаменов всего ничего, а я первые полгода выпускного класса практически не посещала - и новой школы, куда мне предстоит ходить. Без Лизы. И после занятий на парковке нас не будут ждать Артём с Димой. Ничего из этого больше не будет - их больше не будет. А я даже связаться с ними не могу, и если сидя в кабинете отца в тот вечер я думала, что хуже и быть не могло, то моё состояние сейчас доказывает обратное. - Кира, прекращай. Ты должна поесть. И было бы неплохо сходить в душ, милая, - мама, грустно улыбнувшись, садится ко мне на кровать и пытается вытащить меня из моего кокона, сооружённого из одеяла. Я думаю, она беспокоится, что я обижена на неё, но я попросту не могу обвинять её в чём-либо. Отец, скорее всего, не понесёт заслуженного наказания и захочет отплатить нам с матерью той же монетой. Она просто поступала правильно, и я должна прекратить вести себя как капризный ребёнок. Но это чертовски сложно. Дерьмо.Я как какая-то амёба всё-таки принимаю сидячее положение и ловлю печальный взгляд матери на моих волосах. - Тебе идёт, - тихо говорит она, и я понимаю, что сейчас кто-то из нас обязательно должен разрыдаться. Я не хотела этого.Я пожимаю плечами. - Они меня бесили. Вечно путались. Или кто-то их путал, перебирая их своими пальцами с огрубевшими мозолями от игры на гитаре и вечных тренировок. Воспоминания об Артёме отдаются тупой болью в груди и я зажмуриваюсь, вставая с кровати. - Ты куда? - В душ, мам. А потом за симкой.***Признаться честно, я скучала по снегу и морозу, которых там не было. Меньше чем через неделю новый год, но у них выпал снег всего лишь раз. И сразу же растаял. Я смотрела на людей, снующих по заснеженным переулкам, и мороз обжигал мои мокрые щёки. Мои обрезанные пряди неопрятно торчали из-под вязанной шапки с помпоном, совсем детской, но я не получала осуждающих или насмехающихся взглядов людей, идущих ко мне навстречу. Они просто не смотрели на меня. Ни на кого из толпы. Казалось, если я упаду сейчас посреди тротуара, они затопчут меня и даже не заметят. Равнодушие людей к окружающему их миру было просто астрономическим. Они просто шли чёрт знает куда и чёрт знает зачем. И чёрт знает, ждали ли их там, куда они так спешат. Мне не хотелось думать об этом. Для меня бы было здорово вообще не думать прямо сейчас. Я едва вышла из гостиницы, где мы остановились, а уже замёрзла, может быть просто потому, что плелась среди этой сумасшедшей толпы, как черепаха. Я хотела проснуться и понять, что всё это - сугробы, гирлянды в честь предстоящего праздника на окнах домов, жалящий мороз, - оказалось сном. Я не хотела находиться здесь. Я любила этот город, но не считала его своим домом. Я помнила каждую лавчонку на главной улице, по которой сейчас шла, но я не хотела находиться здесь. Я понимала, почему мы уехали, но, клянусь, я не хотела уезжать. Салон связи был послан к чёрту. Мои ноги сами привели меня на площадь, где был расположен снежный городок и стояла огромная ёлка, до самой макушки увитая гирляндами. На фоне иссиня-чёрного вечернего неба это зрелище было удивительно красивым. Но лучше бы меня здесь не было.Счастливые дети катались на ледяных горках, а те, что помладше, приземлялись прямо в руки своих родителей. Тот человек, которого я называла папой, а не отцом, тоже ловил меня, когда я радостная и красная от мороза съезжала с горки на треснутой ледянке. А мама фотографировала нас. У нас были фотографии и на фоне этой самой ёлки - каждый год одинаковые. До определённого времени. Но всё это было у меня, и я счастлива, что хоть когда-то мы были семьёй. Кажется, я никогда так много не рыдала, как за последние несколько дней. Даже прямо сейчас моё лицо могло покрыться чёртовой коркой из льда, потому что я стояла и смотрела на счастливые семьи, скучая по своей, обливаясь слезами, как потерянный в парке пятилетний ребёнок, зовущий маму. - Ты была права. У вас тут всё по-другому. И к тому же, ужасно холодно.Я не могла поверить своим ушам. Этот голос... Я не могла его ни с кем перепутать. Я скучала по нему на долбанном клеточном уровне, и сейчас всё во мне восторженно затрепетало. Я обернулась, чтобы убедиться в том, что моя тоска заставила меня окончательно свихнуться, и у меня галлюцинации. Но если человек, стоящий передо мной, и был галлюцинацией, то моя шизофрения - или что это вообще - меня вполне устраивала.На его тёмные, как это ночное небо над нами, волосы, кружась, падали снежинки. Взгляд его медово-карих глаз заставил мои колени дрожать. Высокие скулы, волевой подбородок, шрам на брови и пухлые губы - чёрт, он так нечестно красив. Как он меня нашёл? Что он здесь делает? Он ведь ушёл в тот вечер, господи. От Краснодара до Новосибирска около трёх с половиной тысяч километров. Неужели я действительно сошла с ума?Он рывком сделал шаг ко мне, будто хотел сгрести в меня в охапку, но потом остановился так близко, что носки наших ботинок соприкасались. А я стояла, смотря на него во все глаза, как ненормальная, и не могла вымолвить и слова. Он не был галлюцинацией. - Если тебе интересно, как я здесь оказался, то тут не обошлось без твоей матери, - прохрипел он, награждая меня тем же безумным взглядом, что и я его. Сейчас мне было плевать, как он меня нашёл. Это было неважно. Он стоял передо мной, смотрел на меня так, будто я была каким-то наваждением, готовым исчезнуть в любой момент, и даже боялся прикоснуться ко мне.Я кинулась ему на шею, уткнувшись лицом в его плечо. Я так много хотела ему сказать, но вместо этого рыдала, пока он прижимал меня к себе так близко, что мои рёбра болели. - Я так скучал по тебе, господи, - шептал он. - Я столько раз мог потерять тебя, но я не отпущу тебя больше, слышишь? Я лишь всхлипнула, желая, чтобы время остановилось. Чтобы я могла сохранить этот момент, положить его в карман и доставать, когда будет совсем худо. Моё сердце грозилось выпрыгнуть из грудной клетки, а я все не переставала рыдать от облегчения, от радости, что он рядом.- Тише, Кир, - повторял он сотни раз, гладя меня по спине. - Не плачь. Я рядом, всё хорошо. Тише. - Это слёзы счастья, - наконец пробурчала я ему в плечо. - Я скучала по тебе, Тём, мне не хватало тебя...Я подняла голову, чтобы видеть его лицо, его глаза, смотрящие на меня с неистовой нежностью. Я запоминала каждую его черту, каждый шрам, каждую родинку на его не по годам взрослом и суровом, но таком родном лице. Его губы соединились с моими в пьяняще сладком, трепетном поцелуе, что всё вокруг перестало иметь такую огромную значимость, как раньше. Мы упивались друг другом, пока не закончился воздух в лёгких. Он прислонился лбом к моему, нежно коснувшись пальцами моей щеки.- Я знаю. Я влюблён в тебя, Кира. Я увидел тебя тогда в своей футболке и подумал: я пропал. Да чёрт, я пропал именно в тот самый момент, когда встретил тебя в первый раз. И мне плевать, кто что подумает об этом. Я не смогу без тебя - не смог, потому я здесь. Прости, но я не отпущу тебя больше.И знаете, такой расклад меня более чем устраивал. Конец.