21.

Артём.

Голос, доносящийся откуда-то издалека. Голос, что заставляет застывать кровь в жилах. Всё потому, что это её голос.

Я чувствую запах её духов. Клянусь, когда-нибудь я куплю их – настолько обезумел. Я чувствую прикосновения холодных пальцев к шее, слышу, как она шепчет моё имя. Вижу очертание её плеч, вижу спадающие на них локоны – длинные и мягкие, пахнущие чем-то невинным и неприкасаемым. 

Она сама была такой: невинной и неприкасаемой. 

Я смотрел в её глаза и чувствовал, что всё исчезает. Всё – абсолютно всё, что окружало нас – исчезло, когда стало понятно, что из-за этих глаз я стал слабым, уязвимым. А без них - жалким и лживым. Жалким, лживым, пытающимся убежать от действительности с помощью алкоголя и "жриц любви", мать его, засранцем. Это было самое ужасное из ощущений. Я ненавидел его. 

А её любил. 

Настолько, насколько это вообще может быть с человеком, ведь люди – твари эгоистичные. Всем хочется, чтобы любили их. А любить, отдать грёбаную часть себя, выдрав её из груди, – никому. 

Она содрогается в беззвучных рыданиях, и я прижимаю её к себе ближе, чувствуя, как она лихорадочно впивается пальцами в мои плечи. Будто ищет во мне спасение, опору. Но разве могу ли я быть тем, кто спасёт, если спасать нужно от меня самого? 

– Почему ты меня оставил?

Слова, повисшие в воздухе, стали тугой петлёй, затянутой на шее, или острым лезвием впивающимся в огрубевшую кожу. А ведь всё действительно было именно так. Я действительно её оставил. Почему? Почему я оставил единственное светлое, что есть в моей жизни? Почему я не стал бороться? Почему отпустил? Сколько раз я задавал самому себе эти вопросы? И сколько получал ответ: "так будет лучше"?

– Мне так тебе не хватает. Я нуждаюсь в тебе...Но ты оставил меня. 

Её голос дрожит. Она задыхается от слёз. 

Можно ненавидеть кого-либо сильнее, чем я самого себя в этот момент? Сейчас, когда она дрожит у меня в руках от накатившей на неё истерики, когда она плачет из-за такого мудака, как я? Нельзя, боже правый. 

Я нахожу губами её. И целую. И ничего нет – ни в прошлом, ни в будущем, ни сейчас, в настоящем. Вообще ничего нет, кроме неё, её губ и ноющего сердца у меня в груди. Ничего нет, только она в моих руках и соленоватый привкус её слёз на моих губах. 

- Ты будешь жить без меня. Ведь ты этого хотел, любимый. 

Открываю глаза, ловя ртом воздух. Потолок надо мной всё такой же белый, каким был, когда я бухущий в дрова ввалился в эту квартиру вчера вечером. В эту квартиру, ключи от которой я хотел отдать Кире. Комично.

Я схожу с ума. Так продолжаться больше не может. Три недели. Три недели без неё. Три недели без её голоса, смущенного взгляда, её духов. Три недели в пустой квартире, три недели запоя без просыхания. Три недели снов, от которых только на стенку лезть. Сука, да нельзя же быть таким помешанным! Я не видел её три недели! Три! Двадцать один чёртов день, чтобы отвыкнуть от неё. И ни чего. Ни-че-го. Стало только хуже. Наверное, три недели – слишком короткий срок. Но эти три грёбаных недели тянулись невыносимо долго. Я не знаю сегодняшней даты, не знаю ни дня недели. Даже сомневаюсь насчёт месяца: октябрь или уже ноябрь? Да это и не важно вовсе. Важно то, что именно сейчас в стену летит всё, что попадается под руку: будильник, стакан, стоящие на прикроватной тумбе, сама тумба. Сколько здесь уже вмятин было заделано? Сколько раз стену восстанавливать придётся ещё?

Нудные гудки. Ненавижу их. Ненавижу быть в чьих-то глазах слабым и беспомощным. Ненавижу всё, что движется, дышит, всё, что просто есть на этой чёртовой земле. Пожалуйста, друг, возьми трубку. Пожалуйста.

– Сон? – голос заспанный, чуть хриплый. Конечно же, я его разбудил. И конечно же, он знает, почему я позвонил ему. Каждую ночь мне снились сны с ней. Но бывали сны, отличные от других, – например, когда она говорила, что я оставил ее. И после этих слов я звонил единственному человеку, который понимал меня, – Диме.

– Именно. Прости, что звоню.

– Заткнись. И опять стена? Ты же знаешь, я не могу...

– И опять стена. Дим, блять, что нужно принять, чтобы вся эта хрень меня больше не мучила?

– Ты же знаешь, какой ты осёл. И я тут ничем не помогу.

И он прав.

– Я знаю, что я осёл. Но это не помогает, увы. У меня вторая линия, дружище. Я тебе позже перезвоню.

Я терпеть не могу разговоры по телефону. Мне нужно видеть глаза собеседника, его выражение лица, которые зачастую говорят больше, чем нелепые слова. Я уже не говорю о простой переписке. Мне этого однозначно мало, но с Димой сейчас встретиться не представляется возможным, поэтому я все-таки позвонил ему. Но общаться с кем-то по телефону, тем более сейчас, когда я пребываю в наилучшем настроении, я не намерен.

По крайней мере, я так считал, пока не увидел, кто именно мне звонит.

– Привет, мам, – стараюсь энергично проговорить я, хотя понимаю, что звучит моё приветствие донельзя фальшиво. – Как жизнь молодая?

– "Мам"? Я не ослышалсь? Неужели я действительно девятнадцать лет назад родила сына? Тогда почему же он мне за все те три недели, что живёт вдали от меня, ни разу не позвонил сам?

Я виновато улыбнулся её колкому замечанию. А ведь она права, черт возьми. Это она постоянно берет инициативу в свои руки. Нужно перешагивать через свои привычки, неприязни и тому подобное, когда речь идёт о любимом человеке.

– Ладно, я звоню тебе не для того, чтобы поругать, – для этого встретимся. – Услышав её смешок, я снова позволяю себе глупо улыбнуться. – Сегодня к пяти, не забудь.

– Куда?

Это был самый глупый поступок, который я совершал. Ладно, один из самых. Забыл что-то, о чем мама говорит "не забудь", – заворачивайся в простынку и привыкай к земле.

– Артём! Неужели ты, бессовестный, забыл о дне рождении своего брата?! О чем ты думаешь вообще? А ну мигом тащи свою задницу сюда! Ты хотя бы подарок приготовил?! Артём, когда-нибудь я тебя...

– Я тоже люблю тебя, мам. Скоро приеду.

Чёрт возьми, я помню, что у моего брата день рождения тридцать первого октября. Но дело в том, что я вообще потерялся в датах, поэтому просто понятия не имел, что именно сегодня собирается вся наша опупительная семейка. Зато ночью дом оперативно освобождается, и к нему приваливают его друзья-мажоры.

И пусть только кто-нибудь попробует наркоту принести. Башню снесу к чертям собачьим.

***

– Ну что, братец, как школа?

Мы с Антоном стояли у дальней стены залы, где проходил сей торжественный фуршет. Множество небольших столиков с закусками, официанты, снующие от одного богатого упыря к другому, наигранный смех дам из высшего общества, что ложатся под богатеньких дядек за побрякушки. Сказка. Все были разодеты в свои лучшие наряды и костюмы, и каждый из присутствующих бесил меня настолько, что хотелось либо нахлебаться, либо свалить.

Антон никогда не любил дни рождения, тем более, проходящие в такой... официальной обстановке. Зато ночью он оторвется на славу. После утомительных поздравлений многочисленных "близких" друзей семьи и родственников он выглядел, мягко говоря, потрепанным. Поэтому был рад поболтать о чем-то кроме своей персоны и такого важного дня, как появление наследника в семье Ветровых. От всей этой напускной величественности, присутствующей в поздравительных речах гостей, хотелось хохотать и плакать одновременно.

– Ты спрашиваешь о моей успеваемости или об успеваемости Киры?

То, как он произнёс её имя, заставило меня сжать челюсти. Конечно он знал, что мы расстались (если ту херню можно назвать расставанием), и наверняка догадывается, что мне дерьмово от всего этого. Говнюк.

– Если бы мне нужно было знать о том, как она, с кем она и где она, – прорычал я, целиком и полностью отдавшись самозабвенной ярости, – я бы спросил у неё. Но я не делаю этого, потому что мне плевать.

Глупо полагать, что я сам поверю в свои собственные слова. Я врал. Громко, злостно и грубо. Настолько, что все, находящиеся в зале, обратили на меня свое драгоценное внимание. Я был по-настоящему зол, но не на кого-то из присутствующих и тем более не на Антона.

Ведь во всем, что случилось, виноват только я.

Спустя нескольких минут напряженной тишины все вновь вернулись к пустым беседам и, казалось бы, забыли об этом казусе. Кроме одной замечательной дамы, приходящейся мне матерью. Она объявила, что мы ждём ещё неких важных для нашего скромного семейства гостей, и я молился всем существующим и несуществующим богам, чтобы у этой семьи не было фамилии Мирных.

С замиранием сердца я наблюдал, как служащий открывал дверь, пропуская новоприбывших. Я молился, чтобы там не было её. Не увидев в гостях знакомых светлых волос, я понял, что больше всего мне хотелось сейчас увидеть её. Услышать её тихий голос и поймать на себе взгляд из-под полуопушенных ресниц. Гребаный ублюдок. Сука, да нельзя же быть таким одержимым простой девкой!

Эту семью я видел впервые. Женщина, сразу показавшаяся мне редкостной сукой по своему выскомерному взгляду и выправке, вышагивала рядом с каким-то престарелым хреном, лицо которого имело безразличный и отчужденный вид. Впрочем, я его всецело поддерживал. За ними шёл парень лет двадцати пяти, крепкого телосложения, кидающий на каждого, кто присутствовал на этом приёме, хмурый и презрительный взгляд. На мне он заострил свое внимание, и я был настолько зол, что мне хотелось просто дать ему по морде. Не потому, что он мне не очень понравился, хотя так и было, а просто потому, что мне нужно было куда-то выплеснуть все дерьмо, кипящее во мне. Замыкали шествие парень и девушка, держащиеся под локоть. Они, наверное, единственные из всей этой оравы, у кого действительно было праздничное настроение. Девушка, завидев меня, кокетливо поправила и без того безукоризненную причёску и улыбнулась. Все из пришедших были ужасно похожи друг на друга, только лишь парень, что держал эту кокетку под руку, выбивался из колеи своей блондинистой макушкой, в то время как все остальные являлись шатенами. Да и много было прочих различий во внешности. Из этого я сделал вывод, что он не входит в состав семьи и является спутником этой замечательной милой дамы, которая прямо сейчас строит мне глазки. В другом случае я бы посмеялся, но одна только мысль о том, что моя прелестная соседка сейчас может подмигивать какому-то типу, держа под руку другого, выводила меня. Я хотел увидеть её. Хотел узнать, одна ли она. Хотел узнать, кто ещё касался её, черт побери, когда сам все эти три недели трахался, как кролик.

Неужели это отголоски совести? Так почему же их не было раньше? Так почему же они не появились именно в тот день, когда я, блять, оставил её?

Так будет лучше, – вновь успокаивал я себя. Так будет лучше. Она будет счастлива, цела, здорова, и ни один чёрт не посмеет ей навредить. И я в их числе.

Мать щебетала над новыми гостями; привела их подозрительно близко к нам с Антоном, хотя прежде мы их никогда не видели. А память у меня хорошая, тем более на лица. На парочки-то плевать, но вот этот хлопец, сохраняющий угрюмое молчание, мне уж точно доверия не внушал.

– И кто это? – наконец спросил  я маму, все ещё стоящую напротив меня. Антон был очень уж шокирован пришедшими гостями.

– Гости. Имеешь что-то против?

Вот лучше мне под горячую руку не попадаться, приятель. Только не сейчас, иначе твоей семейке придётся соскребать тебя с этой стены, родной.

– Я вас впервые вижу, уважаемый. Вполне нормально с моей стороны поинтересоваться какого хрена ты забыл на дне рождения близкого мне человека, как считаешь?

– Артём, – рассерженно прошептала мать, задыхаясь от возмущения, – возьми себя в руки! Это друзья семьи, и я прошу тебя относиться уважительнее к нашим гостям. Не порть праздник. Твой собеседник – Олег, сын Оксаны и Петра. Это сестра Олега, Вероника, и её избранник Егор. Хотя бы на один день перестань быть таким засранцем, прошу тебя. Не порть такой праздник.

От всех этих имён у меня голова кругом пошла, но главное я понял. Этого упыря зовут Олег, и симпатия у нас с ним точно взаимная.

– А Мирных придут? – подал голос Олег, обращаясь к моей матери.

У меня два вопроса: откуда он знает эту фамилию и какая ему к чертям разница, придут они или нет?

– Должны были... – мать бросила на меня обеспокоенный взгляд, будто боясь, что я прямо сейчас метнусь и дам в жбан этому чмырю, стоящему напротив и кукарекующему что-то о Мирных. А бояться действительно есть чего.

Все вокруг ели, пили, шутили, провозглашали тосты, не забывая упомянуть о том, несколько дорога им семья Ветровых. Что-то было не так. Может, я сам себя накручиваю из-за того, что может прийти Кира. Может, я просто слишком сильно хочу дать в бубен этому напыщенному петуху Олегу, фамилии которого даже не знаю. Может, я просто стал совсем неуравновешенным и стоит задумываться над визитом к старому доброму другу психотерапевту. Но действительно что-то было не так.

Сергей опаздывал, поэтому мать бегала по залу и развлекала достопочтенных господ беседами. Её выдержке стоит позавидовать. Я давно бы послал всех и вся, оставив их на попечение друг другу, и забухал бы где-нибудь на втором этаже. Так паршиво я чувствую себя слишком часто в последнее время. В последние три недели.

Антон постоянно бросал косые взгляды на Олега, стоящего от него по правую руку. Последний молча окидывал всех присутствующих мрачными взглядами, ни разу не прикоснувшись ни к еде, ни к спиртному. Его взгляд вновь остановился на мне, и я, приняв его вызов, скрестил руки на груди, смотря ему прямо в глаза. Эта глупая игра в гляделки злила ещё больше.

Я помешанный. Психопат и маньяк, помешанный на одной девушке настолько, что прямо в эту минуту слышу её голос.

– Антон! – зовёт она тихо, приближаясь к нашей тёплой компании. Её летний сарафан из лёгкой светло-голубой ткани выгодно подчеркивал её... фигуру, да. Она выделялась из всей этой толпы, одетой в лучшие из своих тряпок, и выглядела слишком наивным и чистым ребёнком. Они не заслуживают даже стоять рядом с ней. Я не заслуживаю. Я сразу же оборачиваюсь на её мягкий голос и встречаюсь с ней взглядом.

На меня так ещё никто не смотрел. Люди, которые хотели просто избавиться от меня, имели взгляд поласковее. Кира же, по-моему, хотела подвергнуть меня жесточайшим пыткам и упиваться моей болью. Именно это я прочёл в её ясных глазах и доброжелательном лице, черт побери.

– С днем рождения, старик! – проверещала она, крепко обнимая моего младшего брата. Их объятие было дольше, чем следует. Слишком долго. Отойди от неё, мать твою, если хочешь, чтобы этот день рождения не был последним в твоей жизни.

Кира приподняла голову от плеча Антона, чуть отстранившись, но он её не отпускал. Убью. Просто убью этого щенка, если он не отпустит её сейчас же.

– Мы вам не мешаем? – обратился Олег к этой паре, напомнив учителя своей фразой. Быть может, этот парень не так уж и плох? Антон все-таки отпустил Киру и сделал неловкий шаг от нас с Олегом. Мыслит парень верно. Я едва сдерживаю себя, чтобы не навалять ему прямо в этой зале. Но больше меня поразила реакция Киры.

– Олег Александрович? Какого... То есть, что вы здесь делаете?

Её удивленным и одновременно разозленным личиком я бы любовался вечно. Но сейчас меня напрягает лишь то, что она назвала этого упыря по отчеству. Кто он, черт возьми, такой? Чтобы получить ответ на этот вопрос, Кира послала красноречивый взгляд виновнику торжества. Тот лишь сконфуженно пожал плечами, усердно стараясь избегать встречи с моим взглядом. Ну ничего, приятель, мы ещё поговорим. Казалось бы, мелочь, но я завёлся до предела.

– Все имеют право на отдых, Мирных, – тем временем лениво растянул Олег, делая шаги навстречу к моей девушке. И пусть формально мы не были парой, да и вообще являлись друг другу чужими людьми, это ничуть не мешает мне начистить рыло любому, кто подойдёт к ней. Эгоистично? Возможно.

– Олег Александрович, я абсолютно с вами согласна, – в её голосе слышалась нескрываемая неприязнь. – Ох, простите, я бы с радостью с вами поболтала, но меня зовут, увы. Счастливо оставаться, судари.

Её никто не звал.

Я улыбнулся, смотря ей вслед. Господи, этот божий одуванчик виртуозно отшил трех парней разом. Моему восхищению нет предела.

К Антону метнулась стайка новоприбывших гостей с нескончаемыми поздравлениями, и я благополучно оставил своего брата на растерзание. Олег, к своему счастью, был парнем неглупым и стоять со мной в далеке ото всех не пожелал. Теперь я стоял один, протягивая игристое шампанское из фужера, и наблюдал за происходящем в зале. Точнее, за маленькой стервой в голубеньком платье. Она стояла рядом со своей мамой, легко разговаривая с ней. Насколько мне помнится, раньше их общение на публике ограничивалось лишь парой фотографий. Я буду правда рад, если их взаимоотношения действительно стали похожими на взаимоотношения между мамой и дочкой. Маргарита в последнее время часто заходит к нам в гости, как сообщала мне мама, и я рад тому, что спустя года неразберихи их дружба все-таки сохранилась.

Погрузившись в свои раздумья, я и не заметил, как передо мной предстала сестра Олега. Я даже имени её вспомнить не могу.

– Скучаешь? – спросила она, когда я все-таки окинул её равнодушным взглядом. Дорогие украшения, не менее дорогой наряд, идеально уложенные волосы – деньги родителей; пышная грудь, правильные черты лица и пухлые губы – старания одного докторишки, оплаченные тем же деньгами родителей. Фальшивка.

– Нет.

– Не ври, – пропела она, будто не замечая неприязни в моих взглядах и односложных ответах. Её рука легла мне на предплечье. Противно.

– Не вру. Где твой муж, кстати? – обратился я к ней с наигранным интересом.

– Не знаю. И он мне не муж, – она рассерженно фыркнула, и меня замутило ещё больше. – Так, сожитель.

– Так, сожитель... – эхом отозвался я и нашёл глазами бледно-голубой сарафан среди этого сборища богатых херов и их дам сердца. Кира смотрела на меня. Ну и на ту шкуру, что терлась об моё тело. Боже правый, уберите этот безнравственный селикон на двух лапах от меня.

Да что со мной такое?! Красивая девушка оказывает мне явные знаки внимания, точнее, говорит прямым текстом о своих желаниях, а я испытываю что-то вроде отвращения? Я не Артём, да и не парень вовсе, по ходу дела.

К Кире подошёл Олег, привлекая её внимание к своей скромной персоне. Чёртов сукин сын. Он улыбнулся ей и, похоже, отвесил комплимент. Её сладкие губы растянулись в лёгкой улыбке. Она специально, блять, издевается надо мной?

– Не хочешь показать мне ваш дом, Тём?

– Что случилось, Тём?, – прозвучал её тихий голос в темноте комнаты. Всё внутри сжалось от осознания того, что именно сейчас всему придёт конец.

Кроме Киры меня редко кто так называл. И каждый раз, моё имя, слетевшее с её губ, звучало так, что я готов был слушать его до конца своей жалкой жизни, не переставая.А сейчас эта шлюха, чьего имени я даже не знаю, назвала меня так же. Мать твою, что со мной не так? Почему это настолько меня злит?

– Свалила отсюда. Желательно, вместе со своим жахарем. И брата прихвати, напрягает меня его табло самодовольное.

Девушка, явно пораженная таким ответом, продолжала сверлить меня непонимающим взглядом. Наверняка её непомерное эго было ужасно сильно задето, и мне действительно жаль, что так вышло. Шучу. Мне так хочется, чтобы она поскорее свалила от меня. И мне глубоко плевать на её чувства, если они конечно у неё есть.

– Ты не понимаешь, от чего отказывешься, – прошипела она, когда до неё наконец-таки дошло, что я не собираюсь устраивать экскурсию с массажем. – А Олег тебя бесит, потому что на него запала та девка, на которую ты пялишься.

– Во-первых, она на него не запала. Во-вторых, я и вправду пялюсь на неё. Не на тебя, милая. Так что иди.

Ответом мне послужило шампанское, что эта курица выплеснула мне в лицо, и громкий цокот невероятно высоких каблуков.

И, конечно же, я вновь привлёк слишком много внимания. Что ж мне везёт-то так?..

Выдохнув и вытерев лицо рукавом, я стремительным шагом направился к имениннику, намереваясь спасти его из лап очередной почётной семейки, осыпавшей бедного мальчика поздравлениями. Его мина была настолько скорбной, что нужно быть абсолютно слепым, чтобы не понять его мольбы о помощи.

– Сердечно благодарю, – проронил Антон, как только я его выдернул из общества какого-то старого богатея и его спутницы. – Господи, когда же все это закончится...

– Тебе только семнадцать, старик. Всё только начинается.

– Да я не об этом. Хотя... Я вообще про весь этот приём. Мне лично он ни разу в рога не уперся. – Антон с досадой покачал головой и обернулся к столику с закусками и фужерами, стоящему сзади. Но со стола он ничего не взял. Он встал, как вкопанный, смотря в одну точку. Проследив за его взглядом, я обернулся и застыл подобно брату. А поразиться действительно было чему.

Почти преодолев лестницу на второй этаж нетвердым шагом, Олег крепко прижимал к себе девушку в голубом сарафане. Это не может быть она. Нет. Это не Кира. Но это была действительно она.

Не думаю, что трудно будет догадаться, насколько я разозлился, увидев эту картину. Чего и следовало ожидать. Она меня забыла. Она забыла все то, что сказала мне в ту ночь насчёт любви и прочих бредней. Она забыла меня. Она забыла все то, что было между нами. Глупо осуждать её за это, ведь я сам... оставил её. И только потом, приглядевшись, я понял, что Кира была слишком слаба, чтобы передвигаться самостоятельно, и слишком слаба, чтобы оказывать хоть какое-то сопротивление. А я в глубине своей ублюдской души все же надеялся, что ей было неприятно присутствие этого чмыря рядом с ней. Теперь я ничего не видел кроме её бледных ослабших рук, что впивались пальцами в пиджак Олега, и едва переставляющихся ног.

Если этот гандон что-то подмешал ей в шампанское, он не доживет до ноября.

– Никуда не уходи, – бросил я брату, почти бегом направляясь в сторону лестницы.