8.

Впереди всех шагала Ирина, которую под локоть держал Сергей, одетый в простой серый костюм. Сама женщина выглядела потрясающе: длинное платье изумрудного цвета подчеркивало насыщенный цвет её глаз, контрастируя со светлыми волосами. Она производила впечатление человека, полного жизненных сил. Я вновь восхитилась её выправке, её умению располагать к себе, её внешней красоте. Она буквально излучала обояние и к жизни.

Следом за этой парой шли два представителя молодого поколения данной семьи, и моё сердце сжалось в болезненный комок.

Антон был одет в такой же серый костюм, как и у отца, который на нем сидел великолепно. Сам парень, мне кажется, об этом догадывался, потому как в его походке, взгляде и жестах сквозило неприкрытое высокомерие.

И как бы я не старалась смотреть на Артёма, все мои попытки оказались тщетны. На нём был темно-синий костюм, который ему ужасно шёл. Первые пуговицы рубашки были расстегнуты, открывая вид на ключицы; руки он небрежно держал в карманах брюк. Даже в деловом костюме он выглядел настоящим хулиганом, и, черт возьми, я не могла отвести от него взгляд. Внимала каждой детали его внешнего вида, запоминая все до мелочей. Его широкие плечи в этом пиджаке, его суровое выражение лица, его непринужденная походка... И только потом я поняла, что он тоже разглядывает меня. Он взирал на меня с жадностью, как хищник смотрит на жертву. И если кому-то этот взгляд может показаться пугающим, то меня он притягивал. И я возненавидела себя вновь за эту слабость. Я лишь игрушка в его руках, которая вскоре ему наскучит – точнее, уже. Желваки на его лице заходили ходуном, челюсти напряглись, как и плечи. Злится.

Взрослые обменялись кроткими приветствиями, затем все сразу же пошли в столовую. Жалкая надежда на то, что за столом обе семьи будут чувствовать себя комфортнее. Я плелась сзади родителей, рассеянно смотря по сторонам. Вот зачем именно они? Вот почему? За что я обречена на такое везение?

Придя в столовую, все так же упорно сохраняли молчание. Слышался лишь противный скрежет стульев о пол. Такая тишина угнетала. Но ещё больше угнетало присутствие человека, который за слишком короткий промежуток времени умудрился потерять моё доверие дважды. И самое обидное то, что когда я его увидела, от прежней злости остались лишь крупицы. Да и о каком доверии может идти речь, если знакомы мы всего ничего?

Отец сел рядом с матерью во главе стола, который ломился от изобилия различных блюд. Сам стол был небольших размеров, рассчитанный на восемь лиц. Ирина и Сергей сели напротив моих родителей, нам же, благородным отпрыскам, осталось рассаживаться по бокам. И как бы странно это ни было, я села близ Ирины. Сидеть рядом с родителями было бы уж слишком для этого вечера.

Надеясь на свободное рядом с собой место, я пялилась на цветы, стоящие вазе. Полевые. Люблю полевые цветы, будто они живее остальных: роз и лилий.

Артём сел ко мне. Просто молча отодвинул рядом стоящий стул и так же молча приземлил на него свое тело. Я посмотрела на него, пытаясь выразить безграничное возмущение в своём взгляде, но он оставался таким же невозмутимым. Совершенно случайно взгляд задержался на его губах. Эти губы целовала другая. От одной этой мысли всё внутри выворачивалось. Поспешно отвела взгляд и встретилась с его глазами. Бездонные, манящие, притягательные. Так, черт возьми, нужно прекращать это всё. И я опять бездумно уставилась на цветы, а перед глазами все ещё стояла картина их поцелуя. Который, естественно, ничуть меня не задевал.

Антон сел напротив меня, и, как и мои родители, недовольно взирал на нас с Артёмом.

Отец решил разрушить ту хрупкую тишину, что царила в столовой, сказав, по его мнению, хороший тост:

— Спасибо, что пришли. Выпьем за это, — безо всяких промедлений осушил свой бокал, который до этого был наполнен дорогим коньяком.

Сергей повторил его действия, получив возмущённый взгляд от Ирины, которая будто на иголках сидела, как и моя мать. Обе теребили золотые подвески, висящие у них на шее. Лишь присмотревшись, я поняла, что подвески у них абсолютно одинаковые – маленькие аккуратненькие шестиконечные звёздочки, переливающиеся при свете люстр. Ирина рассказывала, что они дружили когда-то в прошлом, но... никто из них не забыл эту дружбу. И то, что моя мать способна что-то помнить из своего прошлого, где она была обычной девушкой, как-то странно грело душу.

— Прекрасно выглядишь, — обратилась ко мне Ирина, чтобы хоть как-то отвлечься от разглядывания моей матери. 

— Спасибо. Вы тоже. Рада, что вы пришли, —  я тепло ей улыбнулась, ведь я действительно была рада сидеть с ней за одним столом и видеть её улыбку, пусть и слегка нервную. Интересно, моя мать тоже может быть такой?

— Поддерживаю маму, — подал голос Антон, одарив меня привлекательной улыбкой. Но, увы, не его улыбки меня привлекают.  

— Да, Кира, выглядишь превосходно. Всяко лучше, чем какая-либо другая. —  Артём отчеканил каждое слово, прибывая в едва сдерживаемой злости. От его слов захотелось убежать подальше, спрятаться под одеяло и свято верить, что тогда он меня не найдёт, и я не услышу больше этих мерзких издевательств. Зачем он так? Обменивается слюнями с этой Кристиной на глазах у всей толпы, когда за день до этого целовал меня, потом ещё и играет на моих чувствах ради своего удовольствия. Желание выйти из-за стола слишком велико. Почему он сел рядом со мной? Боже, почему он такой невыносимый?

— Сомнительные у тебя комплименты, братик, — улыбка исчезла с лица Антона. Теперь они сверлили друг друга будоражащими душу взглядами, полными злобы и отвращения. Что у них вообще происходит? Я одна сижу в абсолютном неведении происходящего, глупо хлопая глазками и слушая все эти препирательства?

— Мне до тебя далеко, Антошенька. Научишь? А то, боюсь, она ко мне в койку не прыгнет. Я же этого только и добиваюсь, да, любезнейший? — кажется, эта беседа не кончится ничем хорошим. Самое ужасное, что я сижу с ними за одним столом и слушаю всё это, а они обсуждают такие вещи, будто меня здесь нет. Возможно, для кого-то меня теперь нет вообще. Чувствую комок, застрявший в горле, и дикое желание убежать отсюда подальше. Глаза заволокло пеленой. Не знаю почему, но мне ужасно захотелось выплеснуть все свои эмоции, заплакав, как обиженная девочка из детского сада.

— Артём! — крикнула Ирина, привлекая к себе внимание обоих сыновей. — Что ты себе позволяешь?!

— Всё хорошо мам. Неужели ты не привыкла, что мне на всех плевать? — он усмехнулся как тогда, у забора; за весь этот цирк я готова ему надеть вазу на голову. Он испортил все, что мог, и этот ужин решил не оставлять без внимания. Чудесно.

— Что за клоунаду ты здесь устроил? — голос отца прозвучал, как раскаты грома. Интересно, ему неприятно, что разрушают такое застолье или ему действительно вдруг стало важно, что столь милая беседа ведётся о его дочери?

— Извините, Григорий Никитич. Просто перенервничал, — Артём, фальшиво улыбнувшись, опрокинул бокал налитого коньяка. Как же мне отвратительно его присутствие. Хочется убежать, спрятаться, лишь бы не видеть его. Никогда. Пусть издевается над этими своими многочисленными куклами, я ему что сделала? За что он меня так ненавидит? Ещё чуть-чуть и я, клянусь, выскажу всё.

— Бывает, — с напущенной мягкостью сказал отец. — Ну что, Сергей Владимирович, Ирина Анатольевна, давайте выпьем? Дорогая, ты чего сидишь? Пей, ешь, веселись.

Дорогая? Он издевается надо мной? Уверена, любой оставляет дорогих себе людей на произвол судьбы и делает ноги. Находиться здесь намного тяжелее, чем я вообще могла себе представить.

Все так же молчали. Я уже хотела по-тихому свалить, сославшись на головную боль, но отец решил опять разрушить царящую за столом тишину:

— Сергей Владимирович, как нынче дела на рынках недвижимости?

— Всё прелестно, — будничним тоном ответил тот. — Мы продаём, люди покупают. Ничего нового.

— За процеветание, —  отец вновь поднял бокал, ожидая поддержки тоста, что и сделал Сергей. И, к моему удивлению, Артём. Он накидаться решил на глазах у своей семьи? В нем осталось хоть что-нибудь человеческое? Ирина и мать пригубили шампанского из фужеров, обменявшись простыми кивками. Моя мать не смогла сдержать счастливую улыбку, и на её глаза навернулись слезы. Она действительно была рада встрече с давней подругой. Ирина тоже улыбнулась, смахивая слезы.

Память – странная штука. Она убивает тебя, буквально душит тебя болью, приходящей вместе с воспоминаниями. Но ты счастлив, что все это произошло с тобой. Счастлив, что те или иные люди появились в твоей жизни и изменили тебя. Пусть незначительно, незаметно, но все же изменили. Только благодаря твоему прошлому ты стал таким, какой есть. Только благодаря прошлому ты получишь то будущее, которое заслуживаешь.

— Кира, — обратился ко мне чересчур разговорчивый отец. — Почему ты ничего не ешь?

— Не хочу, спасибо.

Не хочу, потому что меня тошнит из-за этого фальшивого приличия, сквозящего от тебя, папочка. Тошнит из-за присутствия этого кретина, который издевается надо мной, как хочет. Тошнит из-за того, что я ему верила. В общем, для тошноты у меня найдётся еще чертова туча причин.

— Ну что ты, дитя, не стесняйся. Артём, будь добр, поухаживай за ней.

— Я сама справилась бы, если бы хотела. Но я не хочу. Спасибо за заботу. —  Артём. Поухаживать за мной. Ещё чего! Я тогда точно есть не смогу.

— Я все-таки помогу, — даже и не бросив на меня и взгляда, он взял тарелку и начал накладывать тот же салат, что и себе.

— Но я не хочу этот салат.

— Но я его уже наложил.

—  Это твои проблемы.

Тяжело вздохнув, парень молча поставил тарелку передо мной, не имея желания спорить дальше. Мне нравилось злить его, но не все сидящие за столом разделяли моё удовольствие.

— Не капризничай. Ведешь себя, как ребёнок, — отец укоризненно покачал головой, но говорил он все так же с фальшивой мягкостью.

— Григорий, хватит. Прошу тебя, перестань строить из себя святого, — Ирина нахмурила брови, выдавая всю неприязнь, кипящую в ней при виде актерского мастерства моего горячо любимого папочки.

—  Кого я строю? Если Кира действительно ведёт себя, словно маленький ребёнок, убегая из дома при любой случайности, то я, как её отец, должен хоть как-то повлиять на неё, не находишь, милая гостья?

Интересно, по его мнению мне следовало сидеть и ждать, пока меня прикончат, пока они развлекались где-то с моей матушкой? Что мне нужно было делать, чтобы повзрослеть в глазах отца? Умереть? Все во мне бушевало от злости и негодования. Подумать только! И этот человек – мой отец. Едва я открыла рот, чтобы высказать этому мерзавцу все, что о нем думаю, за меня это сделал Артем:

— Уважаемый Григорий Никитич, прошу меня простить, конечно, но спасение собственной жизни вы называете "убежать из дома при любой случайности"? Неужели вам действительно плевать на вашу дочь, и иллюзия идеальной семьи – лишь показуха для глупой публики? — что он творит? Что, черт возьми, он несёт? То есть, сначала измывался надо мной, а потом решился защищать? Да не так важны мои чувства, как то, что этой необдуманной защитой он может навлечь на себя неприятности. Я когда-нибудь дождусь того прекрасного момента, когда он наконец-таки поумнеет и станет аккуратнее?

— Юноша, вы преувеличиваете, — лицо отца оставалось непроницаемым, но от той лёгкости, что была у него в начале застолья, не осталось и следа. — Ничего бы не случилось. Просто моя дочь слишком пуглива.

— Ничего бы не случилось?! —  вскочила с места, вне себя от злости. Хватит. Я уже не та маленькая девочка и не буду молчать.  — А как же это, папенька? — я указала рукой на ребра, где под тонкой тканью платья красовался шрам. — Это, по-твоему, "ничего"?

Ещё  немного, и я воткну собственному отцу вилку в ногу, клянусь. Артём посмотрел на то место, куда я указывала рукой, и, кажется, картинка в его голове прояснилась.

— Присядь, Кира. Не стоит выносить сор из избы, — и, чего и следовало ожидать, на его отвратительном лице не дрогнул ни единый мускул. Не знаю, можно ли ненавидеть больше, чем я ненавижу своего отца сейчас. — Раз уж мы затронули эту тему... Артём, у меня к тебе есть предложение.

Я все-таки села на свое место, потому что мне до ужаса стало интересно, что же все-таки один мерзавец хочет предложить другому. И пусть второй почему-то защищает меня, это не меняет положение дел ни на йоту. Артём тоже настороженно всматривался в лицо любимого отца, пока все другие непонимающе молчали.

— Я наслышан о том, как ты помог моей дочери, за что тебе огромнейшее спасибо, — отец натянуто улыбнулся. Я же готова была выдрать себе глаза, чтобы не видеть его больше, как бы мерзко это ни звучало. — Ты действительно молодец. Хвалю. Не хочешь ли ты посодействовать в безопасности моего трусливого дитя? Грубо говоря, стать кем-то вроде телохранителя. Клянусь, деньгами не обижу... — сию пламенную речь перебил хриплый смех Артёма. Я была рада, что папаша наконец заткнулся. Какой к чертям телохранитель?! Не нужно мне никого! Тем более, этого...

— Не думаю, что она будет рада моей помощи, Григорий Никитич. Не всем приятно находиться рядом с человеком, которого ты ненавидишь. Да, Кира? — Артём все ещё смеялся, но смех этот был отнюдь не весёлым. Я лишь сидела, до крови закусив губу, сдерживая агрессию и слезы, накатившие одновременно.

— Ты вообще потерял всякий стыд?! Не смей! Моему ребёнку не нужны деньги от тебя! — Ирину, похоже, слова моего отца тоже немало разозлили. Только она, в отличие от меня, не молчала. Сергей и мама решили это никак не комментировать, но оба выглядели слишком растерянно.

— Тише, мам, — обратился Антон к женщине. —  Не стоит мотать себе нервы. Оно того не стоит.

— Да, мам, не переживай. Тем более, что я согласен. —  Артём пожал плечами, будто в том, что он согласился нет ничего необычного, хотя минуту назад рассмеялся, услышав это предложение. Что вообще происходит?

-— Никто не хочет моего мнения спросить? — мой голос утонул в шуме, состоящем из возмущенных восклицаний, и я решила, что на этом, пожалуй, ужин для меня окончен. Медленно встав из-за стола, на что никто не обратил внимания, я направилась в свое убежище.

Сумрак комнаты великодушно принял меня в свои объятия, и я, скатившись спиной по закрывшейся двери, осела на пол. "Не всем приятно находиться рядом с человеком, которого ненавидишь". Его голос стучал у меня в висках, а внутри все сжималось в тугой узел. К выпадам от отца я, конечно, привыкла, но что бы настолько... А Артём со своим цирком... Что я сделала не так? Почему моя жизнь не может быть обычной, ничем не примечательной?

Слабость взяла верх. По моим щекам потекли обжигающие кожу слезы. Может, хотя бы от этого станет легче.  Меня пробрала дрожь, и дышать стало трудно, но рыдания не прекращались, заставляя чувствовать мучительную боль в груди. Ничего не случилось, так почему же я бьюсь в истерике? Закусив губу, я старалась не издавать ни звука. Никто не должен знать, что ночами я рыдаю, сидя на полу, и бьюсь в конвульсиях. Во рту чувствовался привкус железа, комната вокруг ходила ходуном, а лёгкие обжигала адская боль. Я не могу дышать. Не могу. Просто не могу дышать. Почему это со мной? Больно. Ужасно больно. И боль эту я перенесу в одиночку. Я знаю. Я знаю это, потому что так было всегда. На утро все будет, как было. И никто не узнает, потому что я, как всегда, промолчу. Молчание – это проклятие, которое я не совсем уж гордо, но одиноко несу на своих плечах. И это останется только у меня в памяти. Память... Да что б тебя!