XII. А потом она умерла

— Вот чёрт! — Рита выругалась, подняв трубку. — Здравствуй, мама.

— Рита, доченька, что ты задумала?! — Анна Розенберг, не сумев сдержать нервозности, сорвалась на крик.

— То, что следовало сделать вам ещё очень давно, — холодно ответила Рита, и сердце сжалось от боли. Она не разговаривала с матерью около полугода — Маргарите и Анне довелось рассориться прямо перед юбилеем отца, и журналистка ушла, пообещав, что ноги её не будет в родовом поместье. Рита любила свою семью, как же она любила её историю, образованность и богатство! И как же она ненавидела фальшь и притворство, сопровождавшие Розенбергов повсюду. Лгали либо им, либо они. Лгали всем. Общественности, друзьям, друг другу. Не было и дня без лжи. Анна мило улыбалась гостям и злостно ругала их, стоило тем уйти. Она сравнивала всех, сравнивала Камиллу и Риту, но всегда отрицала это.

Генрих старался быть хорошим отцом. Возможно, он любил Риту сильнее, чем Анна, но меньше, чем Камилла. Генрих был вспыльчивым и темпераментным, любил налечь на спиртное, которое развязывало ему язык. Господин Розенберг мог даже не желать зла кому-то, но алкоголь в крови делал это за него, поднимая мысли из самых далёких и тёмных уголков разума.

И Маргарита понимала, что она ничем не лучше. Она точно так же врала, хамила и дерзила людям. Рите было больнее всего от осознания того, что она такая же. Обычная.

Настоящей была только Камилла. Иногда маленькая Рита думала, что она вовсе не человек — ну не могут ведь люди быть святыми! Для Маргариты Розенберг Камилла, её дорогая Камилла, была лучиком света, спустившимся с небес ангелом. Камилла держала десятилетнюю Риту за руку, а Рита держала последний интерес к жизни. Сестра была рядом и всегда поддерживала её. Камилла вела маленькую Риту в школу, до ночи сидела с ней над домашними заданиями, а по воскресеньям всегда старалась выбраться с ней в парк или кино. Одна Камилла сумела заменить Маргарите всю семью с многочисленными неприятными родственничками.

А потом Камилла умерла, а вместе с ней погибла и Рита. Вместе с сестрой у неё отняли всё — мечты, цели, стремления. Осталась зияющая дыра в сердце и пустота в голове. Сначала младшей Розенберг было невдомёк, что происходит, осознала это девочка только спустя пару лет после поддельной гибели сестры. Маргарита нашла себе цель, и ею стало раскрытие пропажи Камиллы Розенберг. Чем будет заниматься Рита после? Она уже не знала. Даже не знала, доживёт ли до этого момента. А если доживёт, то скорее всего будет либо хвататься за громкие нераскрытые преступления, либо её жизнь превратится в череду серых и холодных дней.

Затем в её жизни возник Антуан. Простой до смеха француз с волшебными изумрудными глазами и мягкой улыбкой, любящий хорошее вино и готовить тосты по утрам. Тогда Маргарита начала оживать. Часть её вопила, что в этом прекрасном мужчине она видит замену семьи, что такая большая разница в возрасте — дико и ненормально. Но Ришер никогда не навязывался к ней и не намекал на что-то непристойное — Антуан видел в Рите лучшего друга и ученика, талантливого, но неопытного самоучку. Отношения с офицером напоминали тихую гавань. Рита не задумывалась о роскоши, богатстве и славе, и почти забыла безумную идею разгадать убийство Камиллы. Она хотела тепла и спокойствия — она получила его.

А потом погиб и Антуан.

После смерти Камиллы Маргарита Розенберг сумела оправиться. После смерти Антуана её уже ничто не спасёт. Возможно, это сейчас хочет сделать безудержный дуэт туповатого психолога из глуши и повёрнутого на религии художника с сомнительным талантом, но разве они справятся?

Ещё одним ярким пятном в жизни Маргариты служила Вивьен. Наркоманка, самолично заявившаяся в полицейский участок восемь лет назад, испуганная, в разорванной одежде и покрытая синяками. Рита не знала, кто она, не знала, зачем она пришла, но что-то заставило её помочь. Возможно, это была женская солидарность или желание поиграть в благородство. Да только именно Маргарита потратила огромную кучу денег на лечение и восстановление Вивьен. С тех пор их можно было назвать подругами. Во всяком случае, так говорила сама новоявленная подружка. Рита стремилась огородить себя от её компании и контактировать как можно меньше. Вивьен раздражала её своим оптимизмом и слепой верой в лучшее. Вивьен раздражала её своей широкой улыбкой и добрыми глазами.

В Олеге и Артуре Риту раздражало то же самое. Она не могла видеть светлые пятна в их характерах.

Рита была плохим человеком. Рита была злым человеком. Но этот злой человек никогда не желал, чтобы другим причиняли вред. Особенно Рита не хотела, чтобы вред причиняла она сама. Рита была жестока, бесспорно. В отношении тех, кто заслужил её жестокость, а такими являлись убийцы и мерзавцы всех мастей, Рита не знала запретов и, будь её воля, смогла бы опуститься даже до пыток. Рита была жестока даже к самым близким, но жестокость была совсем иной. Это был раздирающий душу холод, который должен был оттолкнуть от неё всех. Рита привыкла к роли неприступной стервы и не собиралась отказываться от неё.

Маргарита Розенберг боялась людей. Маргарита Розенберг боялась себя.

Она хотела стать кем-то другим. Хотела стать неземной, великолепной, подобной Афродите, горячо любимой и властной. Но Маргарита стала Икаром, и её расплавившиеся крылья утянули её на самое дно. Утопили в тёмных водах, оставили барахтаться там и захлёбываться, набирая мерзкую воду в лёгкие, судорожно стараясь выбраться.

Вся жизнь Маргариты Розенберг представляла из себя глубокие тёмные воды.

— Маргарита, что сделать? Настрочить пост в соцсетях и пожаловаться на то, какие дурачки твои родители? — голос матери стал срываться на истеричный вопль.

— Заметь, не я это сказала, — о, вот теперь-то Рита узнала свою скандальную и сварливую матушку! — Или вам с отцом есть, что скрывать?

— Рита, пожалей отца, у него же сердце... — тон женщины сменился за секунду, превратившись в жалобный лепет. — Давай забудем прошлые обиды и будем жить дальше.

— Забудем, когда я разгадаю пропажу Камиллы. У вас не хватило храбрости рискнуть всем ради родной и любимой дочери, поэтому ради покойной сестры рискну я.

Маргарита отключилась и в изнеможении рухнула на диван.

— Твоя матушка та ещё манипуляторша, — прокомментировал Олег, недовольно хмурясь. 

— Алчная и зависимая от чужого мнения стерва, — Рита сжала руки в кулаки и поймала себя на мысли, что описала этой фразой не только её. — Не волнуйся, я привыкла к её поведению. Меня с детства не задевало подобное.

— Зато теперь видно, кто главная причина всех твоих бед, — Державин подсел к ней, и Рита поморщилась, невольно бегая глазами по этому мужественному лицу. Самой яркой чертой были глаза. Светлые, подобные весеннему небу, но с оттенком стали. Таких глаз Рите видеть ещё не доводилось. Должно быть, девушки падали в обмороки от привлекательности молодого психолога, и Розенберг не могла не согласиться с ними. Олег умел очаровывать и знал, что может без проблем влюбить в себя. Он знал о своей способности располагать людей, но не стремился ей пользоваться — это происходило само собой.

— Ты очень красивый. Должно быть, ты всегда пользовался популярностью, — неожиданно перевела тему девушка, нервно сплетая между собой длинные пальцы.

— Не всегда. Я был ботаником и ходил в дешёвых шмотках, Рита, меня ненавидели все девушки! — Державин рассмеялся, и приятная улыбка заиграла на его губах.

— Тебя ненавидели за плохую одежду?

— Меня ненавидели за происхождение. Многие люди страдают от низкой самооценки и пытаются исправить это за счёт других, а потому ищут кого-то, кто как-то отличается от общей массы.

— Разве можно травить кого-то за такие мелочи? — впервые Рита чувствовала себя растерянным ребёнком. Она знала о таких случаях, слышала рассказы о подобном, но в голове не укладывалось, что в роли жертвы мог оказаться Державин, широкоплечий высокий красавец и добряк.

— Травить можно за всё, Рита. Сейчас многие кричат о толерантности, но чаще всего она заканчивается тогда, когда в моду входит ненавидеть кого-то.

— Толерантности не бывает, по крайней мере абсолютной, — сердито фыркнула Маргарита.

— Именно... — Олег снял очки и потёр переносицу, тяжело вздохнув. — Я не думал, что смогу выбраться из нищеты, да и не стремился к этому. Мне хотелось помочь тётке и помогать другим. Возможно, и себе тоже, — мужчина подавил истеричный смешок, продолжив: — сейчас я могу позволить себе носить дорогие костюмы и проводить вечера в спортзале. Такие, как Артур, могут позволить покупать брендовые вещи каждый день. И всё же я отлично помню, сколько стоят эти самые вещи в секонд-хенде за килограмм. Отлично помню, каково это: жить несколько дней на куске зачерствевшего хлеба и работать за копейки, лишь бы купить в дом хоть каких-то продуктов. Сначала ты маленький мальчик, на которого кладут болт собственные родители. И с детства у тебя устанавливается новый график: сначала ты идёшь в школу, после — сразу домой, чтобы помочь со скудным хозяйством, а потом мчишься на подработку мыть полы или таскать ящики ради лишней сотки в кармане. При этом умудряясь учиться на «отлично» и быть прилежным племянником.

Рита слушала молча, не перебивая. Олег Державин вызывал у неё искреннее восхищение. Он был отражением совершенно иной стороны мира, которая никогда не касалась Риты. Мира нищеты и необходимости хотя бы выжить. Маргарита знала, что люди из такой прослойки общества чаще всего попадают в плохие компании или не выдерживают окружающей их грязи и стремятся свести счёты с жизнью. Либо же у них не хватает решимости для этого, и жизнь их превращается в бесконечный круговорот злости и ненависти. Олега Державина эта судьба не постигла, и он стал поистине лучшим из лучших.

— Я восхищаюсь тобой, — вырвалось у Риты, и журналистка смущённо отвернулась.

— А я тобой, — признался Олег, обняв подругу за плечи, и та нахмурилась:

— А статьи мои ты всё так же не любишь.

— Порой нам и правда часто не хватает честной подачи информации, — пошёл на уступки психолог, заметив, как девушка расслабилась.

— Сделаю вид, что приняла извинения, — и Олег не стал спорить. Он даже не извинялся и не понимал, за что Маргарита признала его виновным, но продолжал с интересом наблюдать за изменениями в её характере. За почти месяц их знакомства Рита стала мягче, и Державин осознавал, что способствовал таким переменам животный страх, не отпускавший девушку в последнее время. Сомнений не было — Маргарита Розенберг сходила с ума, причиняла самой себе вред и искала опасностей.

А Маргарита Розенберг тем временем осознавала, что её считают больной на голову, обезумевшей от горя сумасбродной девицей, неспособной на правильные поступки. Маргарите не верили, не хотели верить. Рита говорила правду — и её принимали за небылицы. Рита лгала — и все принимали её редкую ложь за чистую монету.

— Извини, я пойду к себе, — Розенберг поднялась на ноги и поплелась к себе, но крепкая рука легко обхватила запястье девушки.

— Прости. Я знаю, что что-то не так, но мне трудно понять, что. Так же, как и ты стараешься понять меня, я хочу понять тебя, Рита. Пожалуйста, не закрывайся от меня, — тихо шепнул Маргарите Державин, и та посмотрела на него тяжёлым жутким взглядом.

— Из-за тебя я не знаю, схожу ли я с ума или это вы все свихнулись.

Олег не нашёлся со словами. Хотелось закричать, встряхнуть девушку как следует, начать убеждать в том, что всё хорошо и так и останется, но срывающийся голос рассудка заставил его остаться на месте.

— Как всегда? Нечего сказать? Да не психолог ты, а шарлатан, — сжала челюсть Рита, побежав наверх.

Олег пришёл спустя минут двадцать, робко постучав в дверь и сразу же зайдя без спроса. Маргарита лежала на кровати с тем же страшным выражением лица, и всего на мгновение Державин увидел, как неприятна внешность Маргариты. Нет, у Риты не было физического уродства, дефектов, делавших её уродливой. Но чем дольше он всматривался в мягкие черты, в большие бледные, выцветшие глаза, тем отвратнее казалась ему Рита. Это длилось всего долю секунды, и мужчина поспешил отогнать от себя такие мысли. Рита была хорошенькой, интереснейшим и талантливейшим человеком из всех, кого знал Державин, и она искренне нравилась ему. Просто порой на её лице отражалось нечто пугающее и тошнотворное. Отражалась настоящая Рита, пустая и разбитая.

Мужчине нравилась вся Маргарита. Грустная, злая, весёлая — Олег Державин видел её разной, и в этом была своя прелесть. Маргарита Розенберг была больна. Её мысли и чувства, подобно кислоте, разъедали её изнутри, уничтожая оболочку и оставляя глубокие раны, незримые для незнакомых. Рита не занималась селфхармом, Рита не принимала чего-то, что губило бы её. Но Маргарита Розенберг отлично справлялась с саморазрушением.

— Ты что-то хотел? — Рита повернула голову, и Державин направился к ней, присев рядом.

— У меня впервые такой пациент, если тебя можно так назвать. О подобных тебе я читал только в книгах.

— Вы с Филипповским с одного сайта подкаты берёте?

— Это были книги по психиатрии... — закончил Олег, и Розенберг скуксилась:

— А, ну да, как я сразу не поняла.

— Я знал, что мои слова покажутся тебе грубыми, но... Рита, большинство людей просто сбежало бы от тебя. Перепады настроения, агрессия и тут же — слёзы. Я могу поставить тебе одновременно несколько диагнозов, но знаю, что они будут неверны.

— Зачем ты говоришь мне уже известные факты? — девушка хмыкнула, приподнявшись на локтях. — Мы не можем понять друг друга. Может, нам стоит разойтись и больше не общаться?

Что-то глубоко внутри, спрятанное ото всех и Олега в том числе, оборвалось. Он ожидал криков, истерик, она бы бросалась вещами, — да, так бы и было! —но никак не равнодушия и холода.

Звонок в дверь вернул Державина в реальность, и тот пошёл открывать. Олег выглянул на лестничную клетку и огляделся. Никого. Только большая коробка у самой стены с адресом квартиры.

— Что там? — из-за спины выглянула Марго и уставилась на коробку. — Откуда она взялась?

— Хотел бы я знать, — Державин нахмурился и подошёл к коробке, приоткрывая её и с трудом сдержав рвотный позыв. В нос ударил запах сырого мяса. Ещё достаточно свежего, но уже начавшего гнить по краям. Отрубленное человеческое предплечье покоилось на дне коробки, обложенное шёлковой тканью и жемчугом.

Почувствовав неладное, Рита подошла ближе и отшатнулась.

— Как неожиданно... — журналистка замолчала, погрузившись в раздумья, а затем криво улыбнулась.

— Вот теперь я точно уверена, что ввязалась туда, куда надо...