Глава 11

Лиса была рада, что у нее появилась возможность выйти из дворца на встречу с представителями туранского филиала фонда помощи больным кистозным фиброзом. Это отвлекло ее от ожидания результатов теста в одиночестве. Не бродить же по огромным дворцовым помещениям, где с ней практически никто не разговаривал. Но больше всего ей необходимо отвлечься от открытия, сделанного раньше.

Она не хочет растрачивать чувства на любовь к Чонгуку, когда он способен лишь доставить ей страдания. Ей нужно сохранить свою любовь для ребенка. Она не хочет уподобиться своим родителям. Не хочет превратиться в озлобленное существо, потому что ее самые сильные чувства направлены на того, кому они не нужны и кто их не заслуживает.

Она решительным движением поправила на плече ремешок сумки. Каким образом получилось, что Чонгук стал так много для нее значить? Он ее бесит, он считает, что он всегда прав, он до нелепости самоуверен. И... он красивый. Умный. Веселый. С ним интересно. И он потрясающий в постели.

Лиса тяжело вздохнула. Даже сейчас, когда она вне себя от злости, она его хочет и уже начала отсчет часов до того, как увидит его сегодня ночью. Стыдно признаться, но это так.

– Прошу прощения, мисс.

Лиса обернулась на звук голоса, и в ту же секунду ей в лицо сверкнула вспышка фотокамеры. Опустив голову, она быстро пошла прочь, повторяя себе, что репортерам ее не испугать.

– Мисс Манобан, это правда, что вы недавно делали тест на отцовство? – К первому голосу присоединился еще один.

У Лисы ёкнуло сердце. Они знают о ребенке. О тесте. Не может быть, чтобы об этом стало известно от личного врача Чонгука. Должность королевского врача слишком хорошо оплачивается, чтобы рисковать и выдавать секреты. Хотя лаборант, пожалуй, мог бы это сделать.

Как бы это ни случилось, новость выплыла наружу.

У нее за спиной щелкали камеры, вопросы сыпались градом, какие-то люди окружили ее.

– Это ребенок принца?

– Кто отец?

– Сколько мужчин протестировано?

Лиса закусила губу, с трудом сдерживаясь от того, чтобы оборвать поток вопросов. Она не могла повернуться и отогнать всех этих репортеров с фотоаппаратами. Ее фотографии не должны украсить первые страницы таблоидов.

Она оказалась в центре толпы, со всех сторон на нее были нацелены камеры и микрофоны. Кто-то толкнул ее, она споткнулась и упала на тротуар.

Папарацци это не остановило, они продолжали делать снимки и кричать, кричать, требуя ответов на вопросы и обвинения.

– Лиса?

Она узнала голос Чонгука, перекрывший шум и гул вокруг нее. Репортер, который наклонился к ней, был отброшен в сторону. Она увидела Гука. Он взял ее за руку и осторожно поставил на ноги. Но репортеры и не думали расходиться. Один из них даже ухватил Лису за плечо. У Чонгука вырвался звериный рык, он оттолкнул от нее папарацци, выхватил камеру и разбил о стену дома.

– Не смей приближаться к моей женщине, – прохрипел Чонгук.

Фотограф побелел и отшатнулся, остальные тоже отступили, почувствовав, что им не поздоровится, если они не уберутся вон.

– Садись в машину, – приказал Чонгук. Он рывком открыл дверцу черного спортивного автомобиля, припаркованного на обочине.

Лиса была не менее испугана видом Гука, чем атакой папарацци. Она быстро села в салон и пристегнула ремень.

Весь обратный путь во дворец Чонгук не разговаривал с ней. Он сидел очень прямо, напряженно держа руль и сжав челюсти.

Как только они оказались за дверями его комнаты, он дал выход гневу.

– О чем ты думаешь? Ты не сказала мне, куда собираешься пойти. И не взяла охранника. Мне пришлось выяснять через твоего водителя, что ты на собрании фонда. Одна. С твоей стороны это вопиющая безответственность.

– Безответственность? – в свою очередь возмутилась Лиса. – Я стараюсь чем-то заняться, сделать что-то стоящее. Я не собираюсь торчать в замке одна и ждать, когда понадоблюсь тебе в роли королевского дополнения!

– Я ничего подобного ни разу не сказал, но вот чего я жду, так это капли благоразумия. – Он схватил ее за руку, потянул к себе и прижал к груди. – Ты хоть представляешь, что могло с тобой случиться?

Чонгук задыхался от гнева и ужаса. У него уже были и любовь, и брак, обернувшиеся адом. Он не желает повторить подобную пытку, пережить то, что пережил.

Когда он увидел Лису на земле в окружении толпы, то едва не избил до смерти человека, который дотронулся до нее. В тот момент он представил себе с удивительной четкостью, что будет с ним, если он потеряет Лису, потеряет ребенка. Его мир рухнет. Лиса уже значит для него слишком много, его хрупкое будущее с женой и ребенком начинает принимать твердые очертания. Раньше это ускользнуло от него, и он отказался от своей мечты. А сейчас это снова стало средоточием его помыслов.

Казалось, так просто не приближать Элисон к себе, она ведь только рада держаться от него на расстоянии. Он думал, что сможет погасить страсть, если станет спать с ней, но каждую ночь страсть усиливалась.

Он любил Сану, но никогда не терял голову. Сана нуждалась в нем, в его силе, в утешении, зависела от него во всем. Это его вполне устраивало.

Но Лиса овладела его умом и телом. Она стала важной его частью.

– Со мной ничего не могло случиться! – возразила Лиса.

– Тебя сбили с ног, их единственная цель – облить тебя, нас грязью, откопать любые сплетни. В ту ночь, когда Сана погибла, папарацци преследовали ее. На месте аварии они делали снимки! – выкрикнул он. – Они хотели знать, была ли она пьяна либо под действием наркотиков. Они жаждали скандала.

Лиса побелела.

– Я... не знала. В газетах этого не было...

– Я заплатил им, и скандала не получилось. Я выкупил снимки, и в прессу они не попали.

У Лисы глаза налились слезами от жалости к нему, к Сане. Она взяла в ладони его лицо и с нежностью поцеловала.

– Прости, – прошептала она.

Ему бы отстраниться, собраться с мыслями, совладать с чувствами. Но... он не смог. Она рядом, такая ранимая и такая красивая. У него дрожат руки от желания. Он взял ее за подбородок и поднял ей голову, сняв губами капли слез, проложивших дорожку на щеках.

Сердце гулко стучало. Он стал расстегивать пуговицы на шелковой блузке, под которой бюстгальтер со скромным кружевом скрывал грудь. Чонгук сглотнул слюну. Жгучим желанием запылало все тело. Но была в этом не только физическая страсть. Ничего подобного он ни к кому не испытывал, ни с Саной, ни с другими женщинами.

Мозг отказывался мириться с этим наваждением, а сердце, не только тело, тянулось к ней. Он любил Сану, но она не затрагивала его таким образом, не обладала такой властью над его телом и чувствами. И тем не менее когда он ее потерял, то мир вокруг него разрушился.

Лиса значит для него намного больше. В тот момент, когда он увидел ее упавшей на землю, он пришел в ужас, что теряет ее.

Чонгук крепко прижал Лису к себе и принялся целовать ее со страстью и жесткостью, не сдерживая гнев и желание. Эти жестокие поцелуи словно наказывали ее за то, что она заставила его пережить, утверждали его господство над ней. Он терзал ее рот, язык, кусал мягкую нижнюю губу.

Когда он отодвинулся, то глаза у нее расширились, она часто и прерывисто дышала, соски твердыми бутонами просвечивали сквозь полупрозрачную ткань бюстгальтера. Она все равно его хочет, пусть и злится. И помоги ему Боже, он безумно хочет ее.

Он подтолкнул ее к туалетному столику у стены, повернул так, чтобы не видеть ее лица, и нагнул вперед.

Расстегнув крючок на бюстгальтере, он заключил в ладони кремовую нежную грудь с набухшими сосками, стянул вниз юбку вместе с трусами. Положив руку на пушистый бугорок, просунул палец внутрь скользких складочек. Нащупал чувственный бутончик и слегка нажал. Дрожь пробежала у нее по телу, голова откинулась назад и уперлась ему в грудь. Его окутал сладкий запах ее духов, запах, присущий только ей. Максимо отвел ей волосы и стал целовать в шею, в голое плечо.

Расстегнув брюки, он прижался своей плотью к мягким ягодицам. Она охнула и изогнулась, впуская его в себя.

Он вонзился в плотное жаркое лоно и потерял ощущение времени, перестал думать о нежности. Он хотел овладеть ею вот таким образом, чтобы в их соитии не было ничего личного. Но он чувствовал ее запах, мягкость кожи у него под руками, слышал ее тихие стоны от удовольствия. Его тело никогда не отвечало так ни на одну другую женщину. Это Лиса, и от нее он не спрячется, пусть отвернул от себя ее лицо.

Сердце у него сжалось. Это – Лиса. Его женщина. Мать его ребенка.

Вдруг ему стало необходимо увидеть ее лицо, увидеть, как она будет выглядеть, когда он доведет ее до высот наслаждения. Он подхватил ее, быстро пересек комнату и уложил на кровать.

– Лиса... – прошептал он, откинув ей волосы со лба.

Он взял в ладони ее щеки, в глазах было столько чувств, что он окончательно потерял себя.

– Гук...

Он медленно погружался в нее, дрожа от усилия сдерживаться, не делать резких рывков. Она обхватила его руками и двигалась с ним в унисон. Тихие стоны, непроизвольно вырывавшиеся у нее, доставляли ему несказанное удовольствие. Когда она вскрикнула в экстазе, он тоже достиг своей вершины наслаждения. Он шептал ее имя. Она принадлежит ему, а он – ей.

Сердце стиснуло стальным кольцом. Как вынести ее взгляд, полный изумления и радости? Он откатился от нее, словно освобождаясь от того, что кипело в душе.

Лиса повернулась на бок лицом к нему. Как она красива! Лицо раскраснелось, губы распухли. Она никогда не выглядела так восхитительно, так соблазнительно. Чонгук сжал зубы, сопротивляясь поднимавшемуся приливу желания, которое готово снова его поглотить.

– Меня ждет работа. – Он встал и застегнул ремень на брюках, стараясь справиться с дыханием и сердцебиением. Инстинкт требовал не уходить от нее. Но он не позволит себе этого, не покажет свою слабость.

За спиной он слышал шорох – она одевалась. Когда он повернулся, то увидел ее лицо, смущенное и обиженное. Но он не будет ничего ей объяснять. Он показал ей достаточно. Он не хочет никаких чувств, ни ее, ни своих.

– Сегодня я буду работать допоздна, так что ты спи в своей комнате, – натянуто произнес он.

Лицо у нее сморщилось, словно он ее ударил.

– Хорошо.

Зазвонил ее мобильник. Она извлекла телефон из сумочки, которая валялась на полу, куда была брошена в их общем порыве поскорее соединиться.

– Это из лаборатории. – Ни ее лицо, ни тон ничего не выдали. Она взглянула на Чонгука. – Поздравляю. Ты – отец. Уверенность на девяносто девять и девять десятых процента.

Лиса наблюдала за выражением лица Чонгука, надеясь хоть на какую-то реакцию, на какой-то знак, сказавший бы ей, что она его не потеряла, не потеряла всего того, что связывало их целые шесть недель. Она не увидела в его темных глазах жизни, словно он запер на замок свои чувства.

– Мне нужно идти, – сказал он с непроницаемым видом.

Лиса понимала, что надо отодвинуть от себя боль, которая грозила охватить ее. Но это невозможно. Она слишком сильно его любит и теряет его. Уже потеряла. Он ее не оставит, но сердце его будет далеко.

Она закрыла глаза, чтобы не потекли слезы. Она будет сильной ради себя, ради ребенка. Она ни за что никому не покажет, что сердце у нее разбито навсегда.

Ароматный воздух ласкал кожу, тепло летнего дня согревало. Но лишь снаружи, а внутри у нее царил холод.

Она приехала на остров Марис двадцать минут назад, рассчитывая найти здесь утешение, облегчить боль. Вместо этого окунулась в горько-сладкую муку, потому что находиться в том месте, где она была так счастлива, невыносимо.

За прошлую неделю Чонгук отсутствовал по делам намного чаще, чем раньше, а когда бывал дома, то вел себя вежливо и отстраненно. Выносить это было тяжелее, чем его гнев. Он полностью закрылся от нее.

Больше всего она боялась, что его отношение связано не с инцидентом с репортерами, а с тем, что он убедился в своем отцовстве, в том, что он отец ее ребенка. Может, они уже ему не нужны, а получается, что у него забрали пропуск в свободную жизнь.

Лиса вернулась с балкона в комнату. В ту самую, в которой они с Гуком тогда жили. Глупо было приезжать на остров. Но сердце у нее с каждым биением разбивалось на мелкие осколки, и она должна каким-то образом склеить их.

Наверное, если бы у них произошла грандиозная ссора, то ей было легче. Если бы он сказал ей обидные слова, сказал, что не хочет ее, может, тогда ее любовь умерла бы. Но все произошло так внезапно. Он полностью отдалился от нее, ничего не объясняя, но разрыв тем не менее был окончательным.

Ирония в том, что свадьба через два дня. Через два дня они будут стоять перед прихожанами в церкви и давать обеты любить, уважать и беречь друг друга. Как же трудно им будет, когда они едва разговаривают.

Лиса положила ладонь на располневший живот. Это придало ей решительности. Она не нищая, лишенная всего. У нее есть ребенок – самая большая драгоценность на свете. Она любит Гука. Любит его до боли, но ребенок – это часть их. Они создали его не обычным способом, но ребенок – это общая, лучшая часть обоих.

Она услышала у себя за спиной шаги по выложенному туфовой плиткой полу и обернулась, полагая, что это Роза Мария, экономка. Вместо нее она увидела Гука. Он, как всегда, излучал уверенность и решительность. Но она увидела и кое-что другое – усталость на красивом лице.

– Что ты здесь делаешь, Чонгук?

Он рассмеялся, и смех его прозвучал глухо и безрадостно.

– То же самое, что и ты, полагаю. Пытаюсь скрыться.

– От чего тебе нужно скрываться?

Он опять рассмеялся:

– От того же, от чего скрываешься ты.

– Пожалуйста, Гук, давай без игр.

– Значит, я снова Гук? – Голос у него прозвучал мягче, и он шагнул к ней.

– Ты о чем?

Он улыбнулся:

– Я был понижен до официального Чонгук.

– Я даже не думала об этом.

– Нет, думала.

У Лисы сдавило горло. Она не станет ничему верить. Ничему. Он ее не хочет. Она ему надоела.

– Почему ты здесь? – спросила она.

– Я был здесь почти всю прошедшую неделю, – признался он.

– Я думала, что ты работал.

– В каком-то смысле я работал.

Ее охватило раздражение.

– Мне не нужна твоя минутная страсть, чтобы затем ты молчал. Я не желаю попадать из огня в полымя. Я не знаю, что произошло, почему все между нами изменилось. Ты не объяснил ничего. Если я сделала что-то не так, то скажи. Если у тебя появилась другая женщина или ты просто устал от всего этого. Не надо убивать меня холодом. Я не хочу теряться в догадках.

– Лиса, я не любитель говорить. Я предпочитаю действовать. Ты могла это заметить, – грустно пошутил он. – Я не всегда говорю правильные вещи. Но мне нужно, чтобы ты меня поняла. Поняла, что я чувствую.

Она покачала головой. Ее душили слезы.

– Не надо мною играть.

Он взял ее за руку, и это первое его прикосновение за целую неделю пронзило Лису. Страсть к нему никуда не ушла, не исчезло даже на мгновение. У него затуманились глаза, и она поняла: с ним происходит то же самое.

– Я никогда не играл тобой, – ответил он. – Пожалуйста, поверь мне. Я вел себя не должным образом, но последнее, чего я хотел, это обидеть тебя.

– Но ты обидел, – не согласилась она. – Мы ведь пообещали друг другу, что будем обо всем говорить, и что? Ты просто отстранился, и я понятия не имела, в чем причина.

Он поднял на нее взгляд, и она поразилась выражению его глаз – это были глаза раненого человека.

– Я знаю, – глухо произнес он. – Ты не представляешь, как я сожалею. Пожалуйста, пойдем со мной, Лиса.

Она не стала возражать, и он вывел ее с виллы. Но когда она поняла, куда они направляются, то остановилась.

– Гук... я не могу.

– Пожалуйста, пойдем.

Лиса вздохнула и с тяжелым сердцем пошла вместе с ним в студию. Это место, где она перестала себя подавлять, где раскрылась перед ним. Где оставила свое сердце. Прийти сюда – это изощренная пытка, смешанная с самыми сладкими воспоминаниями. Тогда они были единым целым, и именно там она влюбилась в него, хотя и не смогла сразу разобраться в шквале чувств, нахлынувших на нее.

Студия была залита солнцем, и сразу стало ясно, что он хотел ей показать. Посередине комнаты, освещенной ослепительным естественным светом, она увидела... себя. Это была она и не она. Женщина на холсте была прекрасна, светилась молодостью и счастьем. Словно она только что находилась с возлюбленным и он подарил ей восхитительное удовольствие. Рисунок был тщательно выписан. Волосы словно золотисто-рыжий поток, кожа – бледно-персиковая, рот и соски – насыщенно-розовые. Глаза у нее закрыты, пухлые губы изогнуты, скрывая секреты. Секреты между любовником и нею, потому что нет сомнения, что эта женщина любима.

Лиса рассматривала картину во всех подробностях, и что-то внутри у нее дрогнуло. Черты лица – ее, но было что-то еще, что-то, чего она не видела, смотрясь в зеркало. Чонгук разглядел то, о чем она и не подозревала. Это больше, чем портрет, это – открытие. Объяснение в любви. Рисунок говорил о чувствах лучше слов, отражал то, что скрывалось у нее в сердце.

– Гук?

– Вот чем я занимался. Я не работал. Я не мог работать. Мой мозг был заполнен тобой, Лиса. – Он заключил в ладони ее щеки и нежно поцеловал в губы. Она ощутила его вкус, его желание, и ее тело откликнулось. И душа откликнулась.

– Гук...

– Подожди, я должен это сказать. Я был испуган, Лиса. Испуган тем, как много ты начала для меня значить. Тот день заставил меня осознать, что со мной будет, если мне придется тебя потерять. Я не думаю, что смог бы это пережить. Я понял, сколько ты уже значишь для меня, как сильно я рассчитываю на то, чтобы видеть тебя каждый день, целовать тебя, заниматься с тобой любовью. Я понял, как сильно я нуждаюсь в тебе. Я не хотел, чтобы ты возымела надо мной такую власть. Я не хотел любить тебя. – Он грустно улыбнулся. – Я пытался отдалиться. Доказать тебе и себе, что ты мне не нужна. Я ошибался.

Он крепко поцеловал ее, а она разомкнула губы, закрыла глаза и окунулась в... счастье. Ее опять обнимает мужчина, которого она любит.

Чонгук прижался лбом к ее лбу.

– Мне нужно сказать еще очень много, но боюсь, что скажу что-нибудь не так. Я лучше покажу. – Он начал жарко целовать ее в шею, в щеку, в лоб. – Я могу показать? – прошептал он ей в губы.

– Да. – Она и плакала, и смеялась.

Чонгук снял с нее блузку и застонал, увидев, что она без бюстгальтера.

– Любовь моя, что ты со мной делаешь. – Он с нежностью взял в ладони набухшую, жаждущую его прикосновения грудь, большие пальцы гладили кончики сосков. У нее был готов вырваться крик, но он заглушил этот крик поцелуем.

Лиса положила руки на его широкую грудь. Какое блаженство касаться его и словно в первый раз попробовать солоноватый вкус его кожи. Все ощущалось по-новому. Свежим. Она стянула ему через голову рубашку и отбросила на пол, где уже валялась ее блузка. Потом расстегнула молнию на его джинсах и, как завороженная, уставилась на дорожку волос на его мускулистом теле – дорожка сбегала вниз по плоскому животу. Она знала, куда вела эта дорожка, и это волновало и возбуждало.

– Ты такой сексуальный, – выдохнула она.

У него вырвался хрип, и она оказалась под ним на кушетке.

– Лиса, любовь моя, ты не знаешь, что заставляешь меня почувствовать. Это ни с чем в жизни не сравнимо.

– Догадываюсь.

Он не переставая целовал ее с такой жадностью, будто хотел поглотить всю целиком. Одно движение – и белье полетело в сторону, и ее белье, и его. И вот уже их ничто не разъединяет. Между ними никаких секретов, никакой неуверенности, только честность. Им нечего скрывать. Их ребенок у нее в чреве, между ними струится чистая, благодатная любовь.

Лиса устроилась поверх его, радуясь тому, что они соединяются в одно целое существо.

Их тела ритмично поднимались и опускались, они дышали в унисон.

Она видела смену переживаний на его лице, и у нее едва не закапали слезы. Она была уверена, что он видит точно такие же переживания у нее. Они вместе достигли предела. Лисе казалось, что она разлетается на две части, но руки Чонгука удержали ее. Он шептал нежные, ласковые слова то на итальянском, то на английском.

– Ti amo. Я люблю тебя.

– Гук... – Голос ее звучал хрипло, сердце не умещалось в груди.

– Я люблю тебя. Знаю, мне следовало сказать эти слова раньше, но я хотел показать свою любовь. Я хотел раскрыть тебе свою душу в этой картине. Я хотел показать, что ты мне необходима, и показать своей физической близостью. Слова всего лишь слова, а действием я надеялся доказать это. Я никогда ничего похожего не чувствовал. Ты говорила, что необходимость в другом человеке делает людей слабыми. И моя слабость в том, что ты мне необходима. Но ты... ты такая смелая. Твоя любовь к нашему ребенку, твоя сила... вся ты... затронула меня настолько, что я не мог управлять собой, своими чувствами. Я был на грани безумия. Ты мне нужна. Это... это меня испугало. Я не хотел так сильно любить женщину, с такой всепоглощающей страстью. Но с тобой я был обречен. Я был бессилен не полюбить тебя.

– А я подумала, что ты больше не хочешь ребенка. Или меня не хочешь.

– Что?!

– Помнишь, после звонка от врача ты повел себя так, что я подумала, что ты отказался от намерения связать свою жизнь со мной, больше не хочешь стать отцом. Гук, ты ведь не выбирал этого для себя. Ты не выбирал меня, и я...

– Да, я тебя не выбирал. Ты была выбрана для меня. Это судьба, и я могу лишь благодарить божественное провидение.

– А кто сказал, что ты плохо выражаешь свои мысли?

Он нагнулся и поцеловал ее в губы, нежно и дразняще. Она вздохнула, наслаждаясь мгновением, и ответила на поцелуй.

– Я более умел в других формах общения, – сказал он.

– Покажи.

– Это будет величайшим удовольствием до конца моих дней.