13. Отпусти

От автора за 30 октября 2022: меня настолько задолбали комментари по типу «какая она идиотка», «ебать она конченная», «дебилка», «тупая», «тупорылое чмо», «как же она меня раздражает» и тому подобное, что я просто буду блокировать всех читателей, которые до этой главы писали всё это.

В шесть часов я проснулась.

Опухшая и со слипающимися глазами пересилила себя и ещё раз зашла в переписку с Маратом. Увидела, что все три сообщения всё ещё висят непрочитанными, но отчего-то обрадовалась этому и с облегчением выдохнула. Не нужно было писать ему эти гадости, без всяких объяснения. Боль взяла надо мной вверх. Отчаяние захлестнуло с головой, как волны на море в самый чудовищный шторм. Нет, это не правильно, лучше я поступлю по-другому и вообще ничего не буду ему писать — буду полностью его игнорировать. Может, тогда он сам поинтересуется, в чём же дело? И тогда уже я отвечу, как больно он мне сделал.

Или не отвечать?

Как решила не общаться с ним — так и не буду. Пусть общается со своей молодой и красивой шлюхой. Даёт ей ключи от квартиры и общается хоть круглые сутки, пока язык не отсохнет или что-то другое.

Господи, почему он так со мной? Разве он не приехал ко мне в другой город? Разве в открытую не говорил, что я могу положиться на него? Может, я что-то не так поняла?

Точно, я не сразу поняла, что не может такой мужчина быть один и уделять время малолетней дурочке вроде меня. Одинокая слеза скатывается по моему виску.Как я буду его игнорировать? Если прямо сейчас хочу встать и побежать к нему — стучать в двери и кричать, как сильно он мне нужен.

Но этого не происходит.

Я лишь снова засыпаю, ещё на несколько часов избавляя себя от ноющей боли внутри.

***

К началу двенадцатого утра я встала. Вспомнила всё, что происходило вчера ночью. В груди снова заныло, так сильно, будто разбередили давно засохшую рану в сердце. Я опять проверяю свой телефон. Ничего нет. Пусто. Как будто я действительно ему не нужна. Хотя почему как будто?

Пролежав ещё минут десять на кровати, я с большим трудом встаю и иду в ванную. Не хочется ни умываться, ни чистить зубы. Хочется только плакать, но ни одной слезинки не осталось — ночь забрала все до единой.

Прежде чем пойти на кухню, я захожу ещё раз к себе в комнату и забираю с тумбочки тарелки с пловом. Не могу даже смотреть на него. Тошнит. Наверное, теперь эта еда всегда у меня будет ассоциироваться с п предательством и болью. А ещё бессонницей, которая ещё больше калечит сердце. Во сне хотя бы можно забыться, не думать о реальности, о том, что у него всё-таки есть женщина...

Я медленно выходу из комнаты, но звуки на кухне меня настораживают. Могу поклясться, что папа с кем-то разговаривает — и я без труда могу определить голос его собеседника. Мой любимый голос. Который радовал меня и пугал иногда.

У них там идёт какая-то оживлённая беседа. На углу, перед входом на кухню я тихо останавливаюсь, чтобы прислушаться и детально разобрать их слова.

— И человек потратил на учёбу лет восемь, проработал в бюро ещё где-то двенадцать, а потом она просто ушла — потому что невозможно, не хватает сил, — эмоционально рассказывает папа. Думаю, он даже размахивает руками.

— И куда ушла? — Узнаю его голос, но не могу распознать его настроение — ни по интонации, ни по тону.

— Дай Бог мне памяти. Кажется, в магазин. Десять часов, два через два. Тоже тяжело.

— Отдохнёт, — возражает Марат.

— Думаешь?

— Это разные масштабы.

— Ну да, ты прав. Тут люди, а там всего лишь продукты. Да и не уходила бы она без желания отдохнуть от всего этого.

Больше не хочу слушать эти истории про папиных сотрудников, поэтому молча захожу на кухню и направляю к раковине, даже не смотря на Марата. На столе стоит бутылка (чего именно, разобрать сложно — коньяка, наверное, у папы есть коньяк), два пустых стакана и нарезанный на маленькой тарелочке лимон.

Понятно. Решили выпить с утра пораньше. Хорошо, пусть так.

Выкидывая в мусорное ведро вчерашний плов, кладу грязную тарелку в раковину, чтобы помыть.

— Доброе утро, Сеня. — Даже со спины я чувствую на себе его пристальный взгляд. Это невозможно объяснить, но могу поклясться, что он выжжет дыру в моём затылке. Сейчас я могу определить его настрой по отношению ко мне — и он явно не очень позитивный.

— Да, чего не здороваешься, Сень? — возмущается папа. Он выпил больше Марата, если судить по голосу.

Ещё не пьяный, но скоро будет хорошеньким.

— Доброе утро, — тихо, немного пренебрежительно произношу я и включаю воду. Намылив губку, начинаю оттирать остатки засохшей еды с тарелки.

— Так что, — начинает Марат, и я не сразу понимаю, к кому он обращается, — я несу Далмор?

— Марат, мне как-то даже неудобно. На такой напиток лучше смотреть и молиться, чем пить.

— Нет. Это всего лишь напиток. И его нужно пить.

Для Марата всего лишь напиток, а для моего папы — вещь, на которую надо смотреть и молиться. Вот это разные социальные статусы у людей. Интересно, что это? Какой-то редкий алкоголь? 

— Только надо бы организовать правильную закуску. Не сбегаешь в магазин, хомячок? Купишь красной рыбы. — Теперь он точно обращается ко мне. И, может мне кажется, но я отчётливо слышу издевки в его тоне.

— Нет, извините. У меня болит голова.

— Да я сам сбегаю, только скажи, что нужно купить к этому виски, — воодушевленно говорит папа, а потом добавляет: — Сень, может полежишь тогда? Мы будем тихо. А лучше вообще к Марату пойдём. Не будем тебе мешать. Еду я приготовлю. Взять тебе что-то в магазине?

— Нет, пап, спасибо. Ничего не нужно. Можете сидеть и здесь, вы мне никак не помешаете. — Поставив тарелку в шкафчик, я ухожу к себе в комнату, все ещё стараясь не смотреть на Марата, даже краешком глаза. 

Больше подслушивать я не стала. Все равно ничего интересного. А на что я вообще надеялась? Что Марат пришёл просить у папы моей руки в субботу утром?

Заперевшись у себя в комнате, плюхаюсь на кровать лицом вниз. Ещё вчера я была счастлива от одного его взгляда, брошенного в мою сторону. А сегодня я хочу влепить ему пощёчину и посмотреть, какой след оставлю на его щетинистой щеке.

От духоты на лбу выступают капельки пота. Здесь немного холоднее, чем в газовой камере. Я жуткая мерзлячка, но без свежего воздуха порою невыносимо, поэтому я открываю окно и несколько секунд стою возле него. Морозный ветерок обдувает моё лицо: мои растрёпанные волосы, мои не очень густые реснички, мою светлую кожу. Выглядываю наружу. На асфальте лежит мягкий снег уже серого цвета. Прямо на Новый Год синоптики обещают снегопад (пишут, что он будет с вероятностью восемьдесят процентов — а это почти обещание). 

Хочу ещё больше снега, чтобы машины не ездили и Марат не мог добраться до работы. Пусть сидит в соседней квартире и гадает, почему я с ним не разговариваю. Если ему это, конечно, интересно.

На телефон приходит уведомление с протяжным коровьем «му». Опять пора кормить животных. И загрузить пароход. И наловить раков. И поискать гвоздей. Я играю в эту ферму лет пять. Странно, наверное, когда ты считаешь виртуальных свиней и коров своими друзьями и обязуешься заботиться о них так же, как если бы они были настоящими.

Как удивительно, но после знакомства с Маратом мои виртуальные животные были некормлены и лишены круглосуточной заботы. Впервые мне даже пришло сообщение, что они скучают по мне. 

Улыбнувшись, беру телефон, но что-то меня отвлекает: это что-то — ручка двери, резко опустившаяся вниз. Но дверь заперта, поэтому ко мне никто не зашёл.

Я прислушиваюсь, но в этом нет необходимости. Он сам подаёт свой голос:

— Открой, — требует он. 

— Нет. 

— Сеня, открой эту чёртову дверь, — уже чуть более спокойно говорит Марат, но я всё равно слышу, как сильно он раздражён. — Я не собираюсь играть с тобой в кошки-мышки. Либо ты немедленно открываешь дверь, либо я её выбью.

Уверена, что он не лжёт и не блефует. Он и правда её выбьет. Потом, может быть, починит. Или поменяет на новую. Но сначала — обязательно выбьет.

Ещё пару секунд я колеблюсь, но в итоге всё-таки подхожу и поворачиваю внутренний замочек. Он щёлкает, и Марат сразу же открывает дверь. На этот раз я не поднимаю голову, чтобы найти его взгляд, нет. Наоборот: я отворачиваюсь, чтобы он понял, как противен мне сейчас.

— В чём дело? — грубо спрашивает он, закрывая за собой дверь. 

— Ни в чём, — шепчу я.

— Я спрашиваю, в чём дело, — повторяет он и разворачивает меня к себе, крепко схватив рукой моё запястье.

— Мне больно. Отпусти, — прошу я, на этот раз смотря ему прямо в глаза.

Он сейчас очень злой. Я это вижу. Я понимаю всё по взгляду: он свиреп, как никогда раньше. Я могла представить, что он смотрит так на работников своих клубов, на младшего брата, с которым разговаривает хуже, чем с дворовой собакой, на кого-угодно. Но сейчас он так смотрит на меня.

— Сень, — начинает он, но я перебиваю, не даю закончить:

— Где папа?

— Он пошёл в магазин.

— Не стыдно тебе спаивать моего папу и гонять его по магазинам?

— Сейчас мы разберёмся, кому здесь должно быть стыдно.

Он очень красивый.

— В чём причина твоего вчерашнего выступления?

— Какого ещё выступления? — не понимаю я.

— Выступления, в котором ты меня ненавидишь.

Он всё-таки видел сообщения! Вот черт, он их прочитал, увидел в телефоне уведомления. Я почему-то подумала, что если удалю их — уведомления толе пропадут. Хотя он увидеть их раньше, они несколько часов висели в нашем диалоге... В итоге я выгляжу ещё большей дурой — написала всяких гадостей, а потом испугалась и удалила их. 

— Ты видел?

— Да, я видел. 

— Почему не ответил тогда? 

— Потому что я не собираюсь выяснять отношения в переписке. В ней я не смогу дать тебе ремня.

Он решил прийти в мой дом и напиться с моим отцом с утра пораньше, чтобы таким образом повоспитывать меня?

— Дать мне ремня? Может, ты себе ремня дашь? За своё лицемерие и ложь?

— Успокойся, — приказывает он, проходит рядом со мной и садится на краешек моей кровати, широко расставляя ноги. Он снова хватает меня за запястье и притягивает, усаживая к себе на колено. — Давай по порядку, почему ты меня ненавидишь?

— Я уже сказала, — сухо отвечаю я, пытаясь встать, но он только сильнее притягивает меня, держа за талию.

— Сеня, я не играюсь с тобой и не шучу. Если ты решила вывести меня из себя, то у тебя получается. Но моё терпение не вечное. И поверь, если я няньчусь с тобой, то это не значит, что ты не получишь ремня за все свои выкрутасы.

Я вздрагиваю. От каждого его слова вздрагивая. От того, как он это говорит, вздрагиваю. Но молюсь, чтобы он не увидел моего страха.

— Я не прошу тебя со мной нянчиться.

— Сейчас не просишь. В данную минуту. Попросишь завтра. И я буду.Теперь говори, в чём дело. Не испытывай меня больше.

— Ты говорил, что у тебя нет девушки.

— И?

— Как насчёт той, что ходит к тебе и открывает квартиру твоими ключами?

Он выгнул бровь.

— Это называется лицемерие и предательство.

— Я понятия не имею, о какой девушке ты говоришь. Когда ты её видела?

— Её видел папа, когда уходил на работу. И я понятия не имею, когда это было. Но он уверен, что это твоя любовница. Пассия. Возлюбленная. Называй, как хочешь.

На лице Марата проскальзывает быстрая улыбка. Но не могу понять, что она означает: что я прижала его к стенке и от безвыходности он не сдерживает эмоций?

— Теперь понятно, откуда в тебе эта дебильная черта: делать выводы, не разобравшись в ситуации?

— А тут есть, в чём разбираться? Скажешь, это твоя сестра?

После этих слов я и сама задумалась — а что, если это правда его сестра? О ней он мне ничего не рассказывал, но и об остальных членах семьи тоже.

— Нет, это не сестра. Это моя домработница. — Его взгляд тяжёлый, как камень, который он готов привязать мне к шее.

Это его домработница? Об этом я тоже не подумала. Только сомневаюсь, что он говорит правду. А ложь придумать можно какую-угодно.

Я не верю. Ни одному его слову не верю.

— Домработница? — спрашиваю я сарказмом. — А ты всем домработницам даёшь ключа от дома?

— Не всем. Только тем, которым я плачу деньги за то, чтобы они вылизали мою квартиру.

Вот на этих словах я вздрагиваю. Сейчас действительно хочется убежать куда-то и спрятаться в кладовке до тех пор, пока всё это не забудется. Мы с родителями домработниц никогда на дом не заказывали, и я не знаю, нужно ли им давать ключи от квартиры или нет.

Даже не знаю, легко мне сейчас или стыдно?

Это его домработница. Никакая не девушка. Я рада и готова плясать от счастья.

Но ещё я написала ему гадости, не разобравшись в ситуации. Просто потому что мой папа встретился на лестничной клетке с его уборщицей.Хочется провалиться сквозь землю.

Ему не нужны такие игры.

— И что нужно сказать теперь?

— Понятия не имею.

— Напрягись и выдай хоть что-то.

Я опускаю взгляд.

Мне стыдно.

— Мне очень-очень стыдно. Извини.

— Хотя бы что-то.

— А что я могла подумать?

— Что разозлишь меня такими выкрутасами?

Я не должна плакать постоянно. Каждый раз он видит меня слабую, сопливую, разбитую. Когда-то ему точно надоест нянчиться со мной.Сейчас не хочу снова показаться такой, но от своей глупости я не знаю куда бежать, как прятаться.

Глаза кое-как сдерживают порыв.

— Всё, успокойся, — просит он.

Больше не сдерживаясь, я обхватываю его за плечи и прижимаюсь. Близко-близко, чтобы почувствовать его обжигающее дыхание на себе.

— Прости. Я была на эмоциях.

— Я так и понял.

Большим пальцем он проводит по моим щекам, смахивая каждую слезинку. А потом он целует — осторожно целует каждую место, где были слёзы. Только ради этого стоило помучиться ночь и вывести его из себя. Хотя больше этого делать не стоит.

— Говори со мной. Я не глухонемой. Я отвечу на все твои, даже самые абсурдные и глупые вопросы. Сколько мне тебе повторить это?

— Много.

Мы просидели так ещё недолго.

— Почему папы так долго нет? До магазина идти пять минут. Вот зачем ты его выпроводил?

— Чтобы провести с тобой воспитательные беседы. И ради этого я жертвую виски за одиннадцать тысяч.

— Ого... Мой ноутбук стоит дешевле тысяч на пять...

Марат рассмеялся, и я не сразу поняла, чем вызвана такая реакция.

— Чего смешного? Обыкновенный ноутбук за семь тысяч гривен.

— Малышка, я не про гривны.

— Не про гривны?! — выпаливаю я. — Виски за одиннадцать тысяч долларов? Ты шутишь?

— Нет, я не шучу. Таких бутылок всего шестьдесят по всему миру. Одна была у меня.

— А сейчас будет в папином желудке. И всё потому, что ты захотел провести воспитательные беседы. Так тебе и надо!

— Мне для папы-фантазёра не жалко. И это не самое дорогое, что у меня есть.

От шока мои глаза округляются.

Одиннадцать тысяч долларов! Не могу даже представить, сколько должно быть купюр. Думаю, на эту сумму можно купить однокомнатную квартиру — конечно не в центре города, но на Черёмушках точно. И это ещё не самый дорогой алкоголь, который у него есть? Теперь я понимаю, почему папа так быстро рванул в магазин — зная, что больше в жизни такого не попробует...

— Какое расточительство, тратить такие деньги на алкоголь.

— Конкретно эта бутылка была подарком.

— Подарком, значит... Это мне придется продать квартиру и папину машину, чтобы мой подарок вписывался в твою норму?

— Что ты придумываешь? — улыбается он, чуть закатывая глаза. — От тебя даже грязный стакан будет выше нормы.

Мысленно повторяя его слова, мне нужно несколько минут, чтобы прийти в себя и всё обдумать.

Нет сомнений, что он может позволить себе домработницу. Хотя изначально было понятно, что Марат обеспеченный мужчина — достаточно просто посмотреть на его машину. А ещё на номера его машины — четыре семёрки. С рассказов папы я примерно понимаю, что за такие красивые цифры нужно платить.

— Ты что-то слишком официально одет для домашней попойки, — замечаю я, переводя тему.

Он в чёрных штанах. В чёрной рубашке, с расстёгнутой верхней пуговицей.

С него нужно рисовать героев для визуальных романтических новелл.

— Я собирался съездить на работу по делам.

— Почему не съездил?

— Чтобы ты не изводила себя целый день.

Это правда.

Если бы он не поговорил со мной, к вечеру я уже была бы с искусанными до крови губами и погрызанными ногтями.

Марат приходится взглядом по моей комнате.

— Может, ты мне поиграешь? — спрашивает он.

Я сразу понимаю, что он имеет в виду гитару.

— Что тебе поиграть?

— Что посчитаешь нужным.

— Ну, мне надо подготовиться.

— Подготовься.

Легко сказать — подготовься. Нужно разучить мелодию. А ещё после долгого перерыва пальцы отвыкли от струн — первую неделю точно будут мазоли.

Сейчас нормально я не сыграю. Но если он хочет, то я с радостью что-то приготовлю — хотя играть на гитаре сложнее, чем в шутку петь.

— А ты тогда скажи моему папе, прежде чем он напьётся, что нет у тебя никакой девушки.

— Как ты себе это представляешь? Просто посреди разговора вставить?

— Откуда я знаю! Подведи как-то к этому! А то вдруг он потом подумает, что я разлучница.

— Ты разлучница, да.

— Что? — удивляюсь я. — С чего это вдруг?

— Разлучила меня со сном. С работой. Со спокойствием, в конце концов.

— А-а, так, да. Значит, ты заслужил.

Я могу сидеть так вечно.

Да, вечно сидеть на его коленях, разглядывая его мускулистые руки и широкие плечи. Гладя их ладонями или играя на них пальцами.

Жаль, что так нельзя. Ведь папа вернётся в любой момент.

А мне хотелось поговорить с Маратом ещё. Узнать, кто вчера ждал его под дверью. Хотя я догадываюсь, что это его младший брат. У них похожие черты лица. Одинаковый цвет волос. Да и Марат такой человек — серьёзный, что не приглашал бы не пойми кого к себе домой.

Да, я уверена, что это его брат. И мне хочется спросить об этом. Но день сегодня слишком прекрасный, чтобы его портить.

Возможно, Марат напьётся до такой степени, что я смогу спросить что угодно.

Уголки моих губ поднимаются, когда я думаю о том, что он пьяный.

— Чего улыбаешься?

— Да так, ничего. Просто думаю, какой ты, когда напъёшься.

— Я очень злой.

— Злее, чем когда ты трезвый?

— Ты меня ещё не видела злым, когда я трезвый.

Я собираюсь ответить, но не успеваю — мы оба слышим манипуляции с замком входной двери.

Вернулся.

Немедленно я отпрыгиваю от Марата, а он выходит из моей комнаты — чтобы не скомпрометировать папу. Но прежде, чем закрыть дверь, говорит:

— Не забудь, что обещала сыграть мне.

— Не забуду, — говорю я и хватаю гитару сразу же, как только дверь закрывается.

Я никогда никому не играла раньше. Он будет первым.

***

Все почему-то жёстко кринжуют с Сени (не с её действий, которые иногда правда глупенькие, а вообще). Ну, наверное я херово описываю, если на неё у большинства такая реакция и всем всё равно, что это одинокая девочка, без друзей, не умеющая заводить знакомства и хватаясь за единственного человека, который проявил по отношению к ней максимальную заботу с самых первых дней. Даже не знаю, что и сказать, если честно. Просто я расстроенна🥲 следующая глава пятница-суббота