Какой же ты, настоящий? ч.2

Колеблющийся огонь свечей излучал едва заметный свет, который мерцал, поглощенный расплавленным воском за многие часы. Несметные маленькие огоньки, будто сражаясь за свою жизнь, упорно пытались разгореться, но несмотря на их старания, их судьба была заранее предопределена размерами изготовленной свечи. Те из них, что были выше, ещё пытались сохранить искру жизни, в то время как меньшие, угасая с каждой секундой, встречали свои последние моменты, прощаясь с миром в тусклом, едва заметном свете. Эта тень падала на темноволосую мисс, что сидела на холодном полу, казавшейся почти такой же изнеможденной, как и догорающие свечи, которые колыхались в её душе, подобно пламени перед угасанием.

Кана не могла точно сказать, сколько уже часов она сидела неподвижно, так же как и не могла вспомнить, как вернулась к себе в покои. Сколько времени провела в гостевой комнате после того, как осталась там одна, наедине с разрывающими её чувствами, встречные голоса сестер, что что-то говорили ей в попытке разузнать объяснения. Даже когда Айлин вновь встала у неё на пути, для неё фигура кузины была не более чем расплывчатым силуэтом, что в итоге слился с окружающим туманом, застилающим очи девушки, которая, как в бреду, медленно шла, держа в руках потрепанную книгу.

В конце концов, когда этот непроглядный дым рассеялся, а разум заполнился пустотой, Канарейка неожиданно для себя осознала, что причиной ее затуманенного взгляда были собственные слезы, остающиеся горьким отпечатком в глазах, не находя силы выйти, словно последний стержень, что удерживал её на плоту надежды, последней веры в то, что когда Бел придет, он развеет все ложные речи Лоркана.

Так что она ждала, чуть ли не сжавшись в комочек в объятиях с дневником, который и стал причиной внутренней бури и боли, что не покидала её сердце, замораживая пугающим холодом кусок дрожащей плоти. Девушка тряслась, но она не понимала, чем именно вызван этот озноб — из-за того, что в комнате резко стало холодно, или её душа так мерзла от мук?

Звук колоколов раздался уже в седьмой или восьмой раз, наполняя пространства каменной крепости своим указательным звоном. Он напоминал о том, что солнце уже ушло или готовится уйти, подталкивая жителей закрывать железные ставни на окнах. Тем не менее, черноволосая дама решила не подчиняться этой просьбе. Напротив, она раскрыла створки еще шире, позволяя осеннему ветру устремиться в комнату. Темные волосы оживленно развевались под его воздействием, пока она стояла неподвижно, как статуя, смотря в расстилавшуюся зелень, уже погруженную в оттенки вечернего неба, окрашенного в глубокие синие тона.

Под звуки стрекота насекомых неподвижная особа наблюдала, как призрачные тени пляшут свою ночную пляску на земле, на которую ещё не наступил истинный Хозяин ночи. Тем не менее, она уверенно продолжала ждать, зная, что совсем скоро по этой тропе придёт Баал в гости.

И вдруг, очаровательный запах полевых цветов окутал своим приятным ароматом старшую Додсон. Она тут же сильнее наклонилась в темную грань, бегло ища глазами высокую фигуру. Но внезапно что-то потянуло её назад, и в следующее мгновение девушка уже была заключена в чьи-то теплые объятия.

— Я тоже по тебе скучал, моя Канарейка, — прозвучал знакомый голос Бела сзади, заставив её неожиданно замереть от услышанного обращения. — Но не стоит так беспечно стоять возле открытого окна, ведь ты совсем недавно болела.

Он легко махнул рукой, и железные ставни, как по волшебству, закрылись сами собой.

— В следующий раз не открывай их, я и без того могу попасть к тебе в комнату, — слегка поучительно сказал он, прижимаясь головой к изгибу её шеи. — Ты вон как дрожишь, неужели настолько замёрзла?

В этом мужчина был прав. Девушку трясло так, как будто она стояла нагой под снегом. Однако озноб, овладевший её кожей, не был вызван внешним холодом, а внутренним морозом в душе, который мучил её целый день. У Каны было множество важных вопросов к нему, но как только он появился, её язык словно прилип к нёбу. Так что она продолжала молчать, нервно искусывая губы.

— Почему не отвечаешь мне? — немного ворчливо проговорило существо, поцеловав ей мочку уха, от чего она моментально вздрогнула. — Ты обиделась, что я оставил тебя одну?

Парень чуть-чуть отстранился и аккуратно повернул её к себе, начав произносить:

— Ты ведь знаешь, что... — но резко замолчал, увидев, что глаза, встречающие его взгляд, раскраснелись в уголках, а прекрасные розовые уста в некоторых местах были иссечены до крови.

На его ранее радостном лице теперь даже не осталось следа от прежней яркой улыбки; вместо неё появилась наглядная тень переживания и некоторой злости.

— Что случилось? Тебя кто-то обидел? — осторожно, но в тоже время строго спросил черноволосый, нежно обхватив её бледное лицо ладонями. — Просто скажи, кто это сделал?

Канарейка нашла в себе силы и лишь отрицательно покачала головой, убрав его руки, в которые вложила дневник.

— Что это? — поинтересовался желтоглазый, рассматривая черный бумажный переплет, который казался ему знакомым.

Не получив ответа, Баал всё же открыл его, но, пролистав пару страниц, сразу же закрыл.

— Я не понимаю, что здесь написано.

А ведь и правда, откуда он мог знать язык чужой страны, раз всю жизнь не покидал гору Лилин? Хотя девушка и сама не покидала просторы каменной крепости, она выросла в знатной семье, где с детства обучали разным языкам тех стран, с которыми у них были торговые отношения.

— Там... — Кана издала тяжелый вздох, что стал для нее неким помощником, вытаскивая из горла слова за словом. — написано о тебе.

— Обо мне? — переспросил мужчина, удивленно нахмурившись, его взгляд опустился на её дрожащие губы, и его самого охватило легкое волнение. — Неужели ты из-за этого дрожишь? — жёлтые зрачки налились ярким золотом. — Ты боишься меня, Канарейка?

Собеседница неосознанно сделала пару шагов назад, чуть ли не уперевшись в железные ставни, но когда она осознала, что наделала, что именно показала этим жестом, её саму стиснула душевная боль, что отразилась на лице замершего в тревожном оцепенении возлюбленного.

Не выдержав груза увиденного, она удручено закрыла веки, несколько раз помотала головой, пытаясь исправить положение. Сделав вновь глубокий вдох, она раскрыла глаза, которые теперь смотрели на него с немощной мольбой и горьким сожалением.

— Бел, прошу, скажи, что все это ложь. — огонь тревоги сжигал ее сердце. — Что моим именем не называли тех девушек, что были отданы тебе в жертву. Что ты не считаешь, что я с самого рождения принадлежу тебе. Что... — взволнованная леди нервно глотала воздух, — в конце концов, ты не из-за этого ко мне так относился. Не из-за этого же, чтобы...

— Чтобы что? — перебило существо, таким тоном, который не поддавался точному описанию; его голос словно издавал пустой звук, исходящий, как сквозняк, из продырявленной души. — Чтобы заполучить тебя или поглотить?

Он одарил её таким же пустым взглядом, где было сложно понять, что на самом деле чувствует мужчина.

— Просто, прошу, скажи, что это ложь, — как мантру повторила мисс, безнадежно хватаясь за неё, как за нить, что связывала их. — Что ты не виноват в том, что моей бабушке с каждым днем становится хуже. Что ты не воровал её жизненную энергию. Что... ты не хочешь её убить.

В комнате воцарилась тишина, и лишь слышен был громкий звук бьющихся их сердец, кричащих о чем-то своем в грудной клетке. Кана продолжала ждать необходимые ответы, а Бел не спешил ни соглашаться, ни отрицать все сказанные вопросы. Сжав руки в кулаки так, что можно было разглядеть синие вены, он словно пытался отсрочить этот момент, который в итоге настиг его, как кара за то, что кровожадный демон испил из чаши счастья несколько глотков людской радости. Как он посмел возомнить, что имеет право на радость, счастье, теплоту и любовь? Что монстр допустил мысль о том, что он кому-то нужен? Грязь, всегда не должна забывать, что её место в такой же грязной и вонючей луже. Сейчас острая коса в качестве наказания уже была приложена к его горлу, так что Баал понимал, что если он откроет рот, его голова безжалостно будет сорвана с плеч в качестве расплаты за нажитые грехи. И как бы он ни старался скрыть от неё все эти мерзкие тайны, час мщения пришёл: души, которых погубил Хозяин ночи, в эти минуты вытанцовывают вокруг него похоронный марш, нетерпеливо ожидая, когда их убийца сам себе перережет глотку.

— Не молчи... Прошу, скажи... — серые глаза ещё сильнее покраснели, так же, как и голос, который стал ещё больше дрожать. — Прошу, скажи, что это...

— Правда, — все же сорвался безнадежный ответ из поджатых в горькой ухмылке уст виновника.

Девичье сердце пропустило удар, перед взором на миг все потемнело, и казалось, будто земля поменяла своё место с небом.

— Это правда, что тех невинных девушек называли Канарейками. Правда, что я считал, что ты с самого рождения принадлежишь мне. Правда, что я забирал жизненную энергию у Альмы. Как и то, что я хотел бы её убить, как и всех тех, кто встанет между нами.

Цена познания оказалась слишком велика для темноволосой особы. Это было похоже на казнь, где её нутро резали тысячу глубоких порезов. Мучаясь от внутренней боли, она бессильно упала на колени, хватаясь за грудь, которая одновременно горела и ныла, подобно полученным от накаленной стали ожогам.

— Зная это, что ты теперь собираешься делать, Канарейка? — бесстрастно спросил собеседник, но гулящий кадык на шее выдавал его волнение. — Откажешься от меня, не в силах нести эту ношу?

Он сделал пару шагов к ней, его рука поднялась в воздухе, но так и зависла над её головой, подобно свисающей ветви, не решившейся коснуться и опуститься к земле.

Если бы девушка взглянула на него, если бы не так глубоко погружалась в море своих чувств. Она заметила бы, что в его глазах мерцает нарастающая тревога, что вытянутая к ней рука, желавшая обнять её, также дрожит, как и все его тело, сжатое тисками страха перед потерей возлюбленной. Если бы она подняла взгляд на него, она бы явно разглядела, что мужчина тоже страдает от боли. Но, увы, этого не произошло. Кана не только не посмотрела на него, но и закрыла руками красные очи, пытаясь скрыть нахлынувшие слёзы, которые катились по её бледным щекам, как бурный поток, сорвавший долгие годы платиновой сдержанности.

Баал, услышав тихие всхлипы, почувствовал, как внутри всё сжалось от невыносимой боли. Тело действовало само по себе: он рухнул перед ней на колени и, наконец, прижал это дрожащее тело к себе. Он был готов просить, умолять о прощении, лишь бы его светило перестало горевать, перестало так горько плакать...

Однако едва успели слова раскаяния сорваться с его губ, как Канарейка уже вынесла ему суровый приговор, успевший прозвучать прежде:

— Прошу, уйди... Просто оставь меня одну.

В этот миг Бел осознал, что его яркая звезда, как признанные боги, одаренно обитает на небе, а он, отвергнутый небесными и подземными царствами, волочит свою бродячую, как брошенная собака, жизнь на погрешной земле, которая слишком далеко, слишком отдалена лежит под гладью неба. И как бы не была велика его мечта, дотянуться до ослепляющей своим прекрасным сиянием маленькой светилы, реальность была такова, что собака, как бы не хотела, никогда не взлетит в небо.

Поэтому исполнив её новое желание, существо медленно отстранилось от девушки, чувствуя, что сейчас оно последний раз обнимает её, что на этом оборвется их странная связь. Ощущения конца медлили его движения, и слова прощания никак не хотели покидать обремевшее от печали и холодного ужаса горла. Так что последнее, что её ночной гость сказал, были не слова прощания, а разрывающий всю его плоть вопрос:

— Почему, будучи бесчувственной тварью, мне так больно?

И уличный сорванец бесследно исчез, так же внезапно, как и появился в их первую встречу тогда в саду под удивительно цветущим деревом.