глава 31

   Как только двери лифта распахнулись, в лицо ударил острый белый свет с потолка. Опустив голову и заслонив свободной рукой яркое пятно, женщина сделала пару шагов по коридору, стараясь почаще моргать, в надежде, что это поможет. После поворота за колено стены, Наталье стали слышны звуки скрипки с нарастающим гулом оркестра, что заставило её усомниться, на том ли этаже она вышла.    Смычок гулял по струнам, заставляя гордую скрипку под собой изнывать. Напряжение нарастало и под кожей забегали мурашки, заставляя всё внутри всколыхнуться, взбудоражиться. Подходя всё ближе, звуки усиливались, создавалось отчетливое впечатление, что свирепый ветер гуляет по коридору и в альянсе со стужей разрывает всё вокруг.    —Доброе утро, Наталья Владимировна! —прозвучал где-то рядом громкий и резкий голос, созвучный с мелодией из динамиков.    Крепкая девушка с копной вольных неукротимых ничем тёмных волос, сидящая за стойкой администрации подала голос, чем озадачила витающую в своих мыслях Наталью.    —Доброе, Оленька. Как Слава? Смог поговорить с тем мальчиком о машинке?   Оля подсунула психологу листок и та, поставив сумку на стойку, стала расписываться.    —Да, спасибо! Удивительно, но Ваш совет помог и тот больше не ломает игрушки Славы.    —А что тут удивительного? —отодвинув листок и сбив брови, возмутилась Наталья. —Он выстроил свои границы и объяснил их на понятном ребёнку языке. Это очень важно уметь делать, причем в любых отношениях, как можно раньше очертить рамки допустимого. Слава молодец.    —Удивительно, они ведь совсем дети, а уже какие-то границы. —убирая листок в папку, ответила администраторша и положила ключ.    Наталья Владимировна пристально посмотрела на сотрудницу и скривила губы в отчаянии. Сколько же кругом людей, которым необходимо объяснять такие базовые вещи. То Мария выдаёт, что ничего страшного, в том, как она измывается над Софой нет, то Софа боится отстоять своё мнение и выразить своё несогласие, то теперь Оля заявляет, какие личные границы могут быть у детей. А если не они, так сосед, чью машину женщина случайно подпёрла своей во дворе, будет молча поедать Вас недовольным взглядом, дожидаясь, когда Вы отъедете, но почему-то не удосужится подойти и прямо сказать, что он не просто так стоит, а спешит и ждёт, когда же Вы отъедете. А почему бы не озвучить свои желания? Зачем ожидать, что другие смогут догадаться? Прочитают Ваши мысли и сделают так, как хочется Вам?    —На девять записана Белова София. Ей в 131 проходить?    —Да, я теперь, видимо, навсегда туда перебралась.    Оля сочувствующие улыбнулась и пометила что-то в открытом на компьютере файле, а психолог, не дожидаясь какой-либо обратной реакции, забрала сумку и ключ, разматывая свободной рукой шарф с шеи, она удалилась в сторону своего кабинета. Но по дороге что-то вспомнила и, остановившись, обратилась к девушке:   —Оленька, смените-ка репертуар, а то Вивальди не подходит для тревожников, невротиков и других моих пациентов. Боюсь, что так у них паника только нарастать будет.    —Я подумала, что классика Вам понравится. Но ладно, верну морской бриз и звуки ветра. —с явным недовольством из-за неоцененной инициативы, пробурчала девушка, отвернувшись.   —Спасибо.    —Спасибо. — передразнила Оля, скорчив гримасу и добавила вполголоса. —А вот Людмила Васильевна оценила, видимо, язвенникам Вивальди больше подходит.    Звуки стихли. Почти дойдя до кабинета, женщина встретила коллег и кивком с ними поздоровалась. Любезно перебросилась парой фраз ни о чем, обсудила неприятную погоду, на самом то деле свойственную марту, одну большую противную лужу, окружившую город и заполонившую все дороги. Она стояла и усердно сетовала на обстоятельства вокруг, хотя в глубине души прекрасно знала, что лукавит, но нужно было поддерживать дружественную атмосферу в коллективе и временами обсуждать насущные темы, перенимая мнение большинства, даже если это идёт в разрез с твоим. Лицемерие в своём классическом проявлении.    Распрощавшись, психолог откинула улыбку в сторону. Её даже слегка передёрнуло от собственных слов, а затем, приложив усилия и немного навалившись, женщина отперла дверь и вошла в кабинет. Спёртый воздух ударил в нос, даря затруднённое дыхание и не хилую отдышку, успевшей только прикрыть за собой дверь, женщине. Отбросив сумку на кресло, она кинулась к окну, впуская морозную утреннюю свежесть в кабинет скромных размеров.    Вешая стёганный зефирного цвета пуховик в шкаф, Наталья в мыслях прогоняла варианты, какую тему стоит поднять сегодня с Софией. Ведь та придёт через какие-то жалкие пятнадцать минут. Обсудить поведение Марии и спросить, что девушка чувствует сейчас? Можно, но наверно не стоит это делать центральной темой, скорее как вытекающее из чего-то более важного.   Забрав с кресла сумку, женщина села за стол и, достав из бокового ящика, открыла перед собой блокнот с кремовыми страницами. Стол выглядел совершенно захламлённым и заставленным, возможно, по большей части из-за своих небольших габаритов. На самом деле, всё стоявшее и лежавшее на нём находилось в четком порядке и не должно было быть сдвинуто вправо или влево хоть на йоту.    Например, лотки для бумаги стояли на левом краю стола, ведь так Наталье было удобнее дотянуться до них, когда во время работы вдруг потребуется что-то записать и по той же причине, верхний органайзер был для новых девственно чистых листов, а нижний хранил в себе папки клиентов, которые должны придти в этот день или накануне. Всё по тем же соображениям удобства и во избежание излишних поворотов и необходимости пройти пару шагов, левее от стола, ближе к окну, совсем вплотную к стене, стоял большой стеллаж с личным делом каждого клиента, а справа на небольшом белом столике располагался принтер.    Не предпринимая лишних действий, лишь протянув правую руку в угол стола, Наталья дотянулась до одной из десятка абсолютно идентичных шариковых ручек в подставке в форме сферы Луны и прижавшегося к ней астронавта.    Пролистав пару страниц блокнота, психолог вспомнила, что давала Софе задание и та должна была начать вести записи. Пожалуй, именно это и стоит поднять в самом начале. А как же потом завернуть разговор к Марии и опасениям той? Если подумать, всё это, так или иначе, утекает к Фреду, про которого Софа упоминала и полноценно обсуждала только на одном сеансе.    «Что у них? Как Софа себя чувствует рядом с этим мужчиной? Ей всё ещё страшно? Что он делает? Как его действия влияют на неё? Что она сейчас чувствует к нему?», —воздушными и завитушчатыми буквами не спеша вывела женщина, явно не боясь забыть или упустить мысль.    «Фред - монстр или спаситель? Что думает Софа?», —аккуратным почерком вывела на следующей строчке.    Прогоняя в голове все разговоры с Софой и то, что о ней знает, Наталья вспомнила и страх девушки быть отвергнутой, боязнь признаться, тревогу, что ничего не выйдет. И эта тревога по поводу и без стала привычкой, мешающей жить, сковывающей, затрудняющей движение, болезненной, жалкой. Но привычкой.    Бояться всего и вся стало удобным и известным способом борьбы Софы с реальностью. Потревожишься немного ночью перед предстоящим мероприятием, понакручиваешь себя, понапридумываешь самых худших сюжетов и потом уже легче, ведь вряд ли реальность сможет переплюнуть твою фантазию и удивить невероятным поворотом. Такая тревога даже, будто, успокаивает. Если волноваться заранее, то потом на это просто не останется сил и ты будешь спокоен. Хотя, вероятно, "вымотан" и "изнурён", подходят несколько лучше, но кому нужны детали. Поэтому, видя не только действия но и их причину, психолог понимала, почему Софа движется по накатанной. Во-первых, это привычный способ, тут всё известно уже. А, как мы знаем, Софа боится всего нового и не спешит вылазить из своей раковины комфорта. А, во-вторых, этот способ в некоторой степени ей даже помогает, пусть и достаточно изощренно.   Но что же изменилось сейчас? Почему же в действительности Софа именно сейчас обратилась к Наталье за помощью? Морально повзрослела и готова принимать помощь? А может просто в ней включилось чувство сильнее страха? Что может заглушить тревогу? В данном случае, любовь. Или возможная любовь. Поймав возможность взаимности, Софа готова, пусть и медленно, но ступать за линию своего комфорта. Она желает меняться ради другого человека. Ради возможности быть с ним, хотя бы немного. И, если обычно, Наталья не поощряет перемены ради других, ведь нужно ставить на первое место свои желания, а не чужие, то в этом случае готова подбадривать и направлять девушку. Хоть мотивация той и сомнительна, но результат, выход из раковины, будет полезен в любом случае.    Так размышляла психолог, продолжая гонять и катать мысли из угла в угол в голове и постукивая обратным концом ручки о кремовые страницы записной книжки.    И что-то во всей этой ситуации не давало ей покоя. Внутренний голос шептал, что всё не может быть так спокойно. Слишком легко, что Софа разорвала так резко и решительно связь с Марией, будто содрав пластырь, и теперь готова развивать отношения с Фредом. Туманное чувство, словно флёр, окутывал психолога и навязчивая мысль, предчувствие, что-то должно обязательно произойти. Софа наверняка выкинет что-то неожиданное, пусть и свойственное ей, и не сможет быть с Фредом. Возможно, её внутренняя неуверенность и мнительность будут твердить: "Фред для нас слишком хорош", она испугается и вернётся всё на свои места.

   Волны бились о берег, выталкивая из глубины океана мелкие камушки и осколки ракушек. Где-то в дали, за спиной, шумел дикий лес острова с экзотическими сладкими фруктами и опасными, но до ужасного интересными животными. Прикрыв глаза, девушка задрала лицо к солнцу и зарывала пальцы в горячий песок. Ощущение, что волны вот-вот дотянуться до её ног и утащат за собой вглубь океана, с каждой секундой усиливалось, но почему-то совсем не пугало.    —София Белова, —раскат грома из-за океана и всё резко потемнело.    Софа открыла глаза. С потолка сияли диодные противные белые лампы и одна из них оказалась прямо над головой девушки, слепя глаза. Звуки океана теперь были совсем далёкими и неживыми, такие точно не смогут окутать твои ноги морской прохладой. Девушка провела рукой по дивану, на нём остался след, более яркий и насыщенный, чем всё остальное покрытие. Посмотрев внимательно на дело своих рук, Софа провела ладонью ещё несколько полос и закруглений.    —Наталья Владимировна готова Вас принять, можете проходить в 131 кабинет.    София кивнула девушке и, прихватив свою сумочку, встала с дивана, оставив с краю рисунок островка с пальмой и солнышком.    —Добрый день! —она громко бросила, войдя в кабинет и тут же растерялась раздавшегося голоса. Он прозвучал так резко и сильно, как что-то совсем чужое, инородное и точно не присущее Софии.    —Рада тебя видеть, проходи. Присаживайся на кресло. —с улыбкой отреагировала Наталья со своего места.    Взяв нужную папку из нижнего лотка для бумаги и свой блокнот с вложенной туда ручкой, психолог встала из-за стола. Дождавшись, когда Софа спокойно расположится в одном из кресел, женщина заняла оставшееся свободное.    —Расскажи мне, как твоё задание, которое я тебе дала?   —Мне понравилось.    Софа сидела на краю кресла, откинувшись назад и прислоняясь к его спинке. Она слегка склонилась в одну сторону, к левому подлокотнику, и улыбалась, перебирая в руках край рукава своего розового свитера.    —Это замечательно. А по конкретнее? Расскажи, что ты записала.    Девушка кивнула и полезла в сумочку за записной книжкой. Найдя, она молча протянула молочный прямоугольник, покрытый чем-то приятно бархатистым, прорезиненным, психологу и откинулась обратно, пытаясь вернуться в прежнее положение на кресле.    И пока Наталья внимательно читала, медленно и неспешно перелистывая страницы, Софа гуляла по своему сознанию. Вчерашний вечер ей представлялся скомканным, но при этом до невозможного комфортным и она была готова прожить каждое его мгновение заново, ничего не меняя. Да, она допустила оплошность и пришлось так внезапно посвятить Фреда в свой страшный и секретный ритуал. Но его обжигающее дыхание, нежные поцелуи и уверенные прикосновения того стоили. А также, теперь девушка с большей уверенностью может заявить, американец ужасно влюблён в неё. Иначе зачем бы он так тонко реагировал на её рассказ? От чего бы раскраснелись и намокли его глаза? И в конечном счёте, зачем бы он ругался со своей мамой? Он сказал, что та лезет в его жизнь. А ещё упомянул манипуляции, ну это  уже из того, что Софа услышала тайком.    Фред так яростно отстаивает свою независимость, своё право на чувства, любовь. Без малого, это до ужасного восхищало Софу и, быть может, где-то в глубине своей истерзанной, искусанной, изрытой туннелями души, она завидовала мужчине. Завидовала, что тот может, стиснув зубы, и показывая хищный оскал, отбиваться от навязчивых родственников. А вот Софа даже от Мэри отмахивается крайне неохотно и с огромным чувством вины, кусающем откуда-то под сердцем.    Она была не права? Не стоило так резко реагировать? Намерения Мэри благие, но методы чудовищны. И тем не менее, она движима любовью, уродливой, безумной, удушающей, но любовью. Возможно стоит поговорить вновь? Дать шанс объясниться? А может Мэри всё поймёт и перестанет так эгоистично отталкивать людей от Софы?    —Тебе комфортно с этим мужчиной? Как ты себя чувствуешь рядом с ним?    Губы девушки приоткрылись и расплылись в блаженной улыбки. Ее щеки запылали и глаза взглядом виновато упали вниз, к ногам, как у нашкодившего малыша. Прикусив нижнюю губу, она наконец ответила:   —Он очень милый. Каждый раз, я волнуюсь, идя на встречу и каждый раз, придя, я не хочу уходить. Я путаюсь и несу всякий бред, нервно перебирая рукав или поправляю прядь волос. Он это видит, улыбается. Мне так нравится его улыбка. Он невероятно милый.    Наталья хмыкнула, поджав губы в понимающей улыбке. В её голове, как на мультиэкране, шли совершенно, в корне отличающиеся, отзывы двух девушек об одном мужчине. Мария считает его монстром, а Софа до одури влюбленна. Конечно, Софа явно излишне романтизирует образ мужчины, но это нормально, эндорфины делают своё дело. А Мария как львица, озлобленная, дикая, отстаивающая свою территорию перед непрошеным и незваным львом. Кто пустит его в этот прайд?     В глазах кареглазки он был островом комфорта и тепла, до которого, правда, добраться можно только через бушующий океан Марию. И стоит заметить, пока что девушка двигалась в верном направлении, проходя штормы на своей, неподготовленной к таким катаклизмам, старой рыбацкой лодочке. В которой то и дело приходилось вычерпывать воду, из-за не обнаруженной, но беспрерывно дающей о себе знать, бреши.    —Хочу похвалить тебя, что ты смогла выполнить задание. Было сложно?   —Да, в начале особенно. Но потом я как-то привыкла. Думаю, я оставлю это и буду иногда делать что-то не свойственное мне. Это забавно даже.    —И ты, наконец, поговорила с Марией, отстояла свои границы. Это тоже нелегко, но очень важно. Как сейчас себя чувствуешь?   «Паршиво. Мне очень стыдно и неловко. Зачем я так с ней груба? Она добра ко мне и ей нужна любовь. Она - одинокий ребёнок, брошенный всеми в пустом магазине игрушек. Не её вина, что её недолюбили, не научили по другому повалять любовь. Она боится. Ей страшно остаться одной. И я её оставила. Я плохая подруга», — чувствуя ноющую боль под рёбрами, от движений разъевшегося червячка Вины, Софа обдумывала свои чувства, но так боялась их озвучить. Как только откроешь рот и слова из него выйдут, они окажутся чужими, несуразными, громоздкими, как медведь в теремке. Зачем всё портить?   —Очень непривычно. Я обычно стараюсь не ссориться с людьми, особенно близкими. Тщательно подбираю слова, если меня что-то не устраивает, пытаюсь не задеть и чуть что, сразу извиняюсь. А тут... Мне неловко. Понимаете?   Наталья склонила голову к своей записной книжке и, постучав три раза ручкой по кремовому развороту, уныло что-то черкнула на листочке и подняла взгляд обратно на девушку.    «Она нетверда в своём решении. Вот-вот перевалится. Но куда?   Не давить. Обсуждать»   —Иногда, то что нам кажется правильным, может таковым не являться. Но также тебе стоит помнить, что пластырь больно срывать, но это необходимо. Нужно для этого много сил.

   Вдоль окна в очередной раз прошла тень с характерным звуком царапанья чего-то по плитке . Не поднимая глаз, Мэри неохотно перевернулась на спину и свесила голову с кровати, упираясь взглядом в дубовый карниз. Распахнутые шторы колыхались возле раскрытого окна, сообщая о врывающемся морозном ветре. Мурашки бегали по оголеному телу и тревожили и без того холодевшую кожу. Тонкие пальцы упали на лицо, закрывая глаза, и сползли ко лбу, плавно зарываясь в спутанные и сбитые волосы.    Может стоит хоть сейчас попытаться вытянуть и спасти девушку? Волнуясь о её неотвратимом конце, завершающим череду разрушающих действий, Дмитрий ощущал собственное бессилие. Как бы не был он близок к семье и самой девушке, всё же он лишь дворецкий. Наблюдавший все взлеты и падения, направляющий и приободряющий, чуткий, наблюдательный и переживающий, но тем не менее лишь дворецкий. Откуда ему знать, что его забота не вызовет злость у девушки? Что его присутствие не станет раздражать? Не выдерживая повисшего в доме запаха приближающейся смерти, Дмитрий вынуждено удалился на улицу.    Усердно, с присущим ему молчаливым видом знающего человека, сначала бродил по двору, контролируя и подсказывая садовникам, как правильно поддерживать порядок и чистоту. Оправдывался он скорым возвращением Марии Алексеевны с мужем, но на деле же, он пытался отвлечь себя от переживаний за молодую девушку. Но мысли всё равно кружились стаей воронов и потому, с ещё большим усердием и заинтересованностью, мужчина выхватил одну из огромных лопат и стал сам с ней бегать взад и вперёд, раскидывая снежные холмы. С самого утра сыпал снег, пытаясь закрыть дыры на земле, успевшие потаять за неделю перепадов температуры. Теперь по прогнозам ближайшие дни обещают снежные и морозные.    Грудь девушки медленно вздымалась. Дыхание стало медленным и размеренным будто вот-вот она впадет в вечный сон и навсегда останется молодой, бледной, с болезненным лицом и таким печальным взглядом. Мысли о проступающем из-за страданий собственном уродстве, вгоняли в ещё большую тоску. Руки казались излишни костлявыми, с узловатыми суставами на пальцах. Синие вены отчетливо виднелись на груди, утекая струйками к плечам, грубым и острым. Ее статная и внешность всегда вызывала восхищения и привлекала новых обожателей, видевших в Мэри чистокровность и, так называемую, породистость. Острый нос, четкие скулы, широкий лоб, тонкие губы и смоляные жесткие волосы - признак принадлежности к знатному роду. Но каков во всем этом смысл, если не мил? Не мил этот лик.    А мил ей другой, совсем иной, высокий, широкоплечий, с голубыми глазами и длинными ресницами. Обаятельный мерзавец, так внезапно явившийся и затуманивший рассудок.    Дыхание стало сбивчивым, учащенным, грудь вздымалась всё быстрее, тело выгнулось вверх, а рот искривился болью. Раздался протяжный хриплый крик и тело забилось, как в горячке, извиваясь на постели. Слёзы катились градом, повторный крик, напоминающий попытки раненного и обессиленного животного отбиваться. Истратив последние силы, девушка перевернулась набок, поджала ноги к груди и краем своего атласного халата постаралась укрыть длинные ноги. Но всё казалось бессмысленным. Дрожь пробирала тело изнутри, разрывая плоть, как воды, замерзая, распирает стенки бутылки.    Через день её спокойной жизни придёт конец. Приезжает матушка. А значит нужно изо всех сил делать вид, что ты в порядке. Мэри уже не сможет днями напролет убиваться по возлюбленной и опустошать подвалы, полные бутылок из зелёного стекла. По приезду решено начать подготовку к торжественному ужину, куда будут вновь приглашены известные и откормленные друзья. Найдут красивую и благородную причину для встречи, Софочка красиво подаст всё это народу, пригласят нескольких журналистов, проведут аукцион или череду речей на болезненную и важную тему, пожертвования крупных сумм, в попытках задобрить общественность и отмолить свои грехи. Вот как выглядят дружеские встречи, если у вас есть статус и комплексы, которые требуют чесать своё эго.    В последний раз Мэри стерпела такой вечер лишь из-за присутствия Софы. Но теперь, кажется, та найдёт уйму причин, чтобы остаться дома. Или, чего хуже, провести этот вечер в совершенно другой компании.    Мысли ворошились, как муравейник полный жизни. Матушка будет на взводе. После случившегося вновь с Иваном, с пробравшимся журналистами и отвлеченной Софией, её нервы будут на пределе. А девушке придётся всё контролировать и не забывать улыбаться, пока матушка будет бросать грозные взгляды в её сторону и опрокидывать очередной бокал, ведь так важно держать лицо и понравиться все гостям. Возможно даже, при хорошем настроении, Мария Алексеевна попробует вновь сосватать дочь с очередным очень перспективным, пусть немного для той староватым, мужчиной. Зато отцу будет с зятем что обсудить, совместные рыбалки, охота и подобные вылазки. Иногда Мэри казалось, что цель подобных стараний не её семейной счастье, а укрепление бизнеса и поиск отцу друга, которого матушка пошла бы контролировать и через него направлять мужа. Хотя была ли в этом необходимость, учитывая податливый и безропотный нрав отца?    Кажется, будто всё это одна большая условность. Все привыкли и просто играют свои роли в большом спектакле для единственного зрителя. Горничные привыкли, что время от времени у Марии Алексеевны плохое настроение и она устраивает скандал насчёт не идеально отглаженного пастельного белья или не чётко по центру стоящей вазы с некрасивыми фруктами. Неужели так сложно выбрать не поцарапанные или без лишнего рельефа? Им что совсем плевать на свою работу? Но благо эти женщины получали достаточно, чтобы виновато кивать головой и давать хозяйке разрядку, а затем делать вид, что переделывают свою работу.    Совсем скоро дом будет гудеть в подготовке празднования очередного дня рождения Ивана. А значит горничные получат в два раза больше упреков, садовники выслушают за не эстетично обстриженные макушки деревьев и кустов, Дмитрий смиренно вытерпит все тычки и эмоциональные бури, Иван искупается в любви и заботе, чередующимся с гиперопекой. Может потому он такой инфантильный и несамостоятельный? Весь дом будет гудеть как единый механизм, работники будут жаться по углам от матушки, пытаясь выполнить в короткие сроки всё, что она задумает. И лишь Мэри будет в одиночестве стенать, боясь попасться на глаза и навлечь волну гнева. Она не вписывается в эту шумную и оживленную деятельность, слишком бледна, холодна и больна. Больна любовью.    Парад любви к Ивану сменится парадам лицемерия и ужином богачей. И каждое событие хуже предыдущего. Но роль Мэри будто утеряна. Кто-то взял текст пьесы и за ночь всё переписал, отрезав все реплики и сцены с её участием. И что ей остается? Наблюдать со стороны за тем, как проходит жизнь?   Прижимая лоб к коленям, девушка пыталась сжаться в атом и исчезнуть. Или хотя бы согреться. Осознание собственной бесполезности клинком вонзилось под грудь, ты лишь малая деталь, вполне заменяемая, в огромном лего. И никому до тебя нет дела. Даже тебе самой. Никто не придёт на помощь. Никто не протянет руку. «Вообрази, я здесь одна...»

   Девушка лежала, свернувшись калачиком, и дрожа от боли, холодный ветер лишь усиливал эффект. Убитая горем и излишне драматичная, Мэри не желала встать и закрыть окно или одеться теплее. Сейчас ей хотелось наигранно пострадать и потешить своё эго небольшой порцией жалости к себе. А лучше бы пожалели другие.    Предчувствуя приезд матушки, девушка всё четче осознавала - поблажек, а тем более сострадания, она не получит. Для своего же благополучия нужно скорее брать себя в руки, ну или хотя бы делать вид. Делать вид, что ты в порядке, когда на деле разлагаешься изнутри. За такие старания никто не похвалит. Потому что никто и не заметит. Потому что никому нет дела. Потому что ты до невозможного одинок. Потому что ты сам всех отогнал. Распугал.     Скорый приезд матушки нагонял тоску.  Хриплые звуки лопаты, доносившиеся из открытых балконных окон, монотонно, но верно действовали на нервы. Погребальная тишина дома, ощущалась зловещей и давящей откуда-то сверху, прибивая бледное тело к постели.    Внезапно раздавшийся глухой удар дверей внизу дома, заставил девушку оживиться. Она нехотя повернула голову в сторону лестницы и ожидала дальнейших шаркающих шагов по ковровому покрытию. Дмитрию было сложно поднимать ноги из-за какой-то давней травмы спины. Но их не последовало. По паркету простучали каблуки, ровно три шага и одно приставление ноги. Желание пострадать было сильным, но необходимость взглянуть на вошедшую гостью оказалась сильнее.    Уверенная, что в холле стоит очередной мимолетный интерес брата, решивший напомнить о себе, Мэри бодро покинула комнату. С вызовом она кинула презрительный взгляд вниз на светловолосую макушку, с которой слетел платок. И тут же замерла, припав грудью к перилам.    Дверь вновь распахнулась и вошёл запыхавшийся мужчина, стягивая с головы шапку и промакивая ею лоб. Через открытый вход ветер загонял свежий снег, который мерно и верно падал на паркет. С трепетным волнением Мэри следила взглядом за вошедшей девушкой. Практически уверенная, что та пришла к ней, мертвенно-бледная молодая любовница сделала пару шагов, приложив колоссальные для этого усилия. Истощенная постоянными любовными страданиями и сидящая исключительно на винной диете последние дни, девушка ощущала реальное физическое недомогание, лишь ухудшающее общее самочувствие.    Хорошенькая и румяная гостья подняла лицо и, встретившись с искривленным улыбкой лицом, прошла в указанную Дмитрием сторону гостиной. Надежды в один миг рухнули. И вслед за ними покосился весь величественный, но измученный и доведенный стан Мэри. Ноги ослабли и что-то с двойной силой запульсировало в голове, уходя волнами в спину, руки стянули ворот халата, закрывая оголенную душу.     Пытаясь удержаться от падения, девушка медленно опустилась на пол и издала протяжный и хриплый стон. Подбежавший дворецкий попытался подхватить её под локти, но Мэри в истерическом припадке отбивалась из последних сил, толкая и царапая протянутые к ней руки. И, наконец, обессилив окончательно, припала к выстеленному возле лестницы ковру, спрятав лицо руками.    В гостиной, расположенной за длинным с величественными потолками коридором, этой боли слышно не было, как и дальнейших сиплых криков и надрывного плача. Иван, вальяжно расположившийся на могучем, обитым бархатом и вышитым золотом диване, крутил в пальцах ручку, покачивая закинутой одной на другую ногой. Перед ним на низком столике лежала стопка девственных листов, которые он, разумеется, по своему обыкновению был намерен опорочить, как раскиданные возле комки их предшественников.    В коридоре послышались приближающиеся шаги с цокающими каблуками. Мужчина с детским испугом поднял округленные глаза и стал собирать листы со стола, боясь, что его застанут за этим занятием и начнут расспросы. Но в проходе показалось молочное пальто Софии и он, расслабившись, вернул листы на место.    —Привет. Мне Дмитрий сказал ты здесь. Не занят?   — Немного.    Подойдя, девушка откинула сумку на кресло, а следом скинула с себя пальто и отправила туда же.    —Какие-то документы составляешь? Это по работе? —остановившись с боку стола, заглядывала в листки Софа. Увидев разбросанные скомканные неудачные попытки, она продолжила. —Я могу помочь.    —Не уверен. Видишь ли, я вроде как должен сам.    Иван с видом человека, занятого делом вселенского масштаба и значимости как минимум федерального уровня, принял деловитую позу и нахмурил брови.    —А ты чего пришла? Случилось что-то?    —У меня есть одна идея. Хочу раскрутить твой образ и немного поднять в глазах общественности. Ну, знаешь, сделать из тебя действительно наследника империи, состоятельного и обаятельного. Попробовать создать некий культ, чтобы люди влюбились в твой образ. Понимаешь? —присев рядом на край дивана, с горящими глазами начала Софа.    —Не совсем. —слегка отодвинувшись к противоположному углу, отвечал мужчина. —Что ты хочешь? Сделать из меня подопытного кролика?   —Почему? Нет, я хочу изменить твой образ в медиа. Сейчас тебя знают как, —она запнулась, подбирая более лестные и корректные слова. —Ну... не благонадежного, что ли...    —Мажора, прожигающего жизнь и папкины деньги. Который не знает меры и слова «нет». —подсказал Иван, хищно прищурив глаза.    —В целом, да. И мы можем это исправить! Москва не сразу строилась, так что нам тоже понадобится время. Но если мы будем правильно всё делать, а ты будешь слушать меня, то на выходе мы получим культ имени тебя. Понимаешь о чём я?    —И как же ты это намерена сделать? Врать? Правда всё равно просочится.   —Ты ведь говорил, что намерен меняться, чтобы наладить отношения с Мэри. Вот, меняйся. Я подскажу как. Просто мы будем это транслировать. Ни для кого не секрет, твои прошлые зависимости. И поэтому мы не будем делать вид, что ты идеален. Напротив, ты начнешь активно вести свой аккаунт в социальной сети. Будешь показывать себя настоящего и свою жизнь. Люди такое любят. А потом, поучаствуешь в одном интервью. Там такой формат, подкаст. Приоткроешь душу, покажешь, что ты меняешься ради семьи. А там уже дело само пойдёт.    Эмоциональное повествование девушки было щедро одарено тяжелым вздохом и стуком упавшей на стол ручки. Иван поставил локти на колени и закрыл лицо руками.    —Это пойдёт на пользу и тебе, и бизнесу в целом. Когда люди увлекаются каким-то человеком и излишне к нему привязываются, начинают считать своим другом, то готовы купить у него всё, что угодно. Мы создадим твой образ, а дальше люди всё сделают сами.    —Ты говорила об этом с Машей? —не отлипая лицом от рук, промямлил мужчина.    Софа недовольно скривила лицо, зная, что Мэри всегда была против этой идее. Но сейчас её нет! И это был такой шанс взять всё в свои руки. Но решение по прежнему принимает не она. Не она. Но бывший зависимый, на которого можно попробовать надавить.    —Я думаю, её сейчас не стоит тревожить. Особенно по таким мелочам. Ты как старший брат должен брать на себя ответственность в сложные моменты. Сейчас именно такой. Будь ей опорой и поддержкой. Покажи, что ты и сам в состоянии руководить фирмой. И что под твоим руководством она может процветать. Или ты намерен бегать к ней по каждой мелочи, нагружая своей работой.    Софа выдержала паузу, наблюдая за реакцией. Он отлепил лицо от рук и оперся подбородком о переплетение пальцев в замок.     —Знаешь, ты слишком долго был для неё обузой. —на этих словах лицо резко повернулось к девушке и казалось, готово возмутиться, но тут же вновь отвернулось. —Пора быть взрослым и решать вопросы самостоятельно.    —Да, я понимаю. Просто... — голос стих и тело, обмякнув, откинулось на спинку дивана.    —Послушай, а что ей может не понравиться? Ты ведь собираешься меняться, вдобавок ради неё. И мы просто используем это в рекламных целях.    Не привыкший принимать самостоятельных серьезных решений, Иван чувствовал себя потеряно. Он понимал, что в случае неверного действия, Маша его разорвет на части и тогда примирения ему не видать. Но и бежать сейчас к ней за советом он тоже не мог. А больше никого рядом не было, кому бы он мог доверить и посоветоваться. Только Софа.    —Ты считаешь это хорошей идеей? —не скрывая страха, протянул в ответ.    —Конечно! Я давно это уже обдумывала, просто не знала согласишься ли ты. Так что, начинаем?    —А что мне нужно делать?    —Для начала, восстановим активность в твоем аккаунте. Я обдумаю стратегию и сообщу тебе. Будешь выкладывать фото, вести сторис, всякое такое. Я подскажу, не переживай. Главное не делай ничего, не обсудив со мной. Ладно?   —Да, хорошо. —всё ещё уныло растекаясь по дивану, отвечал мужчина.    —Ну и славно. Рада была увидеться, но мне пора.    Иван задумчиво кивнул и встал с дивана. размеренными шагами он приблизился к окну. Засунув руки в карманы брюк и наклонив голову вбок, он с интересом наблюдал за возней рабочих. Одни чистили снег, другие кружились возле кустов и деревьев. Все готовились к приезду его родителей, как, впрочем, и он сам. Вот только его работа была для других незаметна.    На предстоящей неделе его день рождения, планированием которого всегда без исключения занималась мама, а сейчас она в отъезде. И, так скажем, по наследству эти хлопоты перетекли к нему. Необходимо подготовить виш-лист своих хотелок, чтобы передать всё это организаторам, которых в этот раз будет искать Софа. Пора начинать планирование и подготовку торжества, а для начала понять, сколько приглашенных, какой величины будет празднование. Закрытая вечеринка только для своих или с помпезным размахом, чтобы каждая собака знала, кто гуляет.    Все предыдущие празднования шли по второму сценарию и обязательно заканчивались скандальными заголовками в новостных сводках. Сейчас же такого допустить никак нельзя. Во-первых, тогда примирения с Машей ему точно не видать, а во-вторых, в легкую испортит пиар-кампанию, запускаемую Софой. Настучат по голове сразу с двух сторон.    Незаинтересованно поправляя край шторы одной рукой, Иван пришел к выводу, что лучше всё в этот раз провести тихо, поскромнее, без лишнего шума и даже отчасти конфиденциально. Хотя, этот момент хорошо бы обсудить с Софой, чтобы не было потом размолвок.    Вернувшись к столу, мужчина уселся на диван и стал по новой записывать имена гостей. По привычке записал всех, кто был и в прошлом году. Но чем дольше он смотрел на эти пляшущие буквы, тем меньше смысла он в них видел.    Первая строчка была перечеркнута. Затем вторая. Третья.    «В реабилитационном центре. Сидит. Отправили в Швейцарию. Принесет травку. Трахнул Вику. Разбил люстру. С ним разбили бар. С этим издевались над ментом. Умер. Вика.»   По разным причинам он вычеркнул одного за другим каждого, кто был записан.    «Они мне не друзья. Среди них мне плохо», —заключил мужчина, когда его попытки вспомнить хоть один действительно приятный момент с друзьями без веществ и алкоголя, не увенчались успехом.    Таких брать в свою новую жизнь он не очень-то хотел. Да и они себя будут там чувствовать некомфортно. Последняя встреча с Артемом тому подтверждение. Их взгляды на жизнь и уж тем более цели стали не просто расходиться, а разбегаться, в разные стороны, как крысы с корабля. Он уже смотрел как-то с высока, все проблемы казались абсурдными и незначительными. А единственное, что действительно имело смысл, не остаться под старость одному. Но это волновало Ивана одного, а все друзья избегали душевных разговоров, запивая личностный кризис бокалом виски.    Прячась по привычке в шумные и людные клубы, где можно всегда закрыть любую дыру бутылкой и хорошенькой девушкой, мужчина впервые отчетливо осознал: лучше не становится. Находясь там, где привычно, он больше ничего не чувствует. Ничего, кроме пожирающей пустоты.    —Я в полной комнате, но я совсем один. Вокруг меня модели как с картин, —напевая веселый ритм, тело свалилось набок и руки накрыли лицо подушкой.    Глухой и протяжный крик уперся в мягкий квадратик с кисточками по углам, которые сотрясались от такого неожиданного давления. Иван ощущал себя безучастным наблюдателем, перед которым разворачиваются действия чужой жизни. Как зритель в театре смотрит на сцену, но изменить ход действий не может. Жизнь друзей виделась ему пустой и бессмысленной ,и тратить отведенное тебе кем-то свыше время на забавы казалось глупым и несущественным.    «Жизнь не бесконечна. И, быть может, мой конец уже близок», —кидая землю на крышку собственного гроба, Иван перевернулся со спины на бок и подмял подушку под голову. Единственное, чего ему сейчас хотелось, так это почувствовать себя любимым и нужным. Но кому? Кому он в действительности нужен? Кому на колени он мог бы положить свою голову? И чьи бы пальцы могли зарыться в россыпь его светлых волос?    Боль пронзила голову стрелой и маленькая шаловливая мысль потекла ручьем, как кровь из раны. А ведь раньше такой боли не было. И размышлений не было. Да и не страдал он вовсе. Жил себе в удовольствие, а сейчас начал задумываться и стало всё плохо. Стало больно и одиноко. Раньше спасали таблетки и мимолетные знакомства, а сейчас этого не хочется и думается даже, что не поможет это. Будто такое лечение изжило себя и нужен новый пенициллин. А где же его брать?     Сизифов труд не принёс результатов и список гостей так и оставался пустым. Кого звать, когда ты фатально одинок? Кого звать, когда ты никого не хочешь видеть? Кого звать, когда ты хочешь не в веселье уйти с головой, а отрубить её вовсе, ведь она камнем прибита к подушке и в ней возятся маленькие червячки, ковыряя и вороша всё в мозгу, вызывая острую и резкую боль.    Единственные, кто есть в его жизни - семья. И кому до него хоть немного есть дело. Во всяком случае, так должно быть в случае с родителями, но вот Маша... Маша это совсем другое дело. Всю свою осознанную и не осознанную жизнь он лишь отталкивал её, сам того не зная. А теперь перед ним распростерлось непаханое поле и скомканные отношения с сестрой. Знать бы с чего начинать. И даже спросить ему вновь не у кого. С кем советоваться? С Софой? Так он ей быстро надоест и любая помощь сойдёт на нет.    Откинув подушку к стене, мужчина оживленно вскочил на ноги и, разочарованно взглянув на измученные его стараниями листки, выбежал из комнаты. Вспомнив о человеке, который теперь был ему точно должен, Иван воспрянул духом и решил, что пора бы отдавать глаз за глаз. Тем более, что она успела навредить всем, к кому он хоть немного привязан. Пусть теперь она и помогает.

   И пока ещё молодой наследник был погружен в свои размышления и копания в причинах его тотального одиночества, не дожидаясь реакции, молча и поспешно Софа вспорхнула с дивана, одним ловким движением собрала с кресла вещи и умчалась. От неловкой и вечно путающейся в собственных ногах, нервно перебирающей рукав свитера и извиняющейся девушки не осталось и следа. Она ощущала свою маленькую победу. Впервые она смогла проявить инициативу и её не оборвали. Ей даже начала нравиться эпоха под правлением Ивана, ведь им гораздо легче управлять.    И хотя мысли об убитой горем Мэри продолжали виснуть свинцовой тучей над головой, Софа старалась отвлечься от них на работу и чётко для себя решила, что до самого вечера будет обдумывать все стратегии и на всякий случай запасные. Лишь бы не думать о подруге. Лишь бы не думать о своих чувствах. Лишь бы не испытывать вину. И быть может именно поэтому она так поспешно, не поворачивая головы в сторону лестницы, покидала дом. Чтобы ненароком не пересечься взглядами. Вновь. Второго раза Софа не смогла бы вынести с таким же достоинствам, а кинулась бы к подруге, извиняясь за излишнюю резкость в прошлом разговоре.    Но все опасения девушки встретить Мэри были напрасны, ведь та была прибита тяжестью своей потери и убитым телом раскинулась на постели, куда её с трудом донес дворецкий. К огромному сожалению страдалицы, балконные двери были плотно закрыты, а сама она укутана одеялом. Впрочем, сопротивляться и ругаться сил у неё уже не было.    Лежа в своей кровати, Мэри вспоминала недавние моменты с возлюбленной и понимала, что ей чертовски той не хватает. Должно быть это скоро пройдет. Должно пройти. А если нет, то изнывающее сердце всегда можно заставить замолчать, вылетев из окошка или нырнув под лёд.    Или просто слабое девечье сердце в один момент остановится, потеряв всякий смысл продолжать биться, если в завтрашнем дне не будет любимой. Зачем просыпаться, вставать с постели. Зачем стараться. Зачем куда-то спешить. Зачем быть.    На оконные выступы падал снег и не таял, как не тает ледяная корочка на маленьком сердце. Внутри всё замело и замерзло без Софы. Без её улыбки, смеха, теплого взгляда. Её стало так мало. Её стало чуть-чуть не хватать. Но и это скоро пройдёт.