Глава 20. Процесс века.

Такого Визенгамот не видел за все века своего существования. Признанный сильнейший маг из ныне живущих с видом оскорбленного достоинства уселся в кресло для подсудимых, а на скамье обвинителей главные места заняла пара магглов. Воистину, куда катится мир!Мальчик, сидевший рядом с женщиной-магглой, крепко вцепившись в ее руку, был не просто волшебником, а единственным потомком старого и уважаемого рода, что лишь добавляло скандальности этому невиданному театру абсурда. «Магглы против Альбуса Дамблдора в защиту прав Гарри Поттера» — вот уж точно, процесс века! Несмотря на сенсационные публикации в «Пророке», изрядно всколыхнувшие волшебное сообщество Британии, большинство членов Визенгамота полагало происходящее дурацким балаганом, неуместной шуткой, в лучшем случае — происками врагов Дамблдора. Впрочем, помня о скорых выборах, кое-кто здесь откровенно радовался предстоящему фарсу.До сих пор общественность полагала единственной ошибкой Дамблдора то, что он отправил маленького Поттера на воспитание к магглам, проигнорировав возможных опекунов из родственных Поттерам семей. Но, в конце концов, из этой магглы вышла не такая уж плохая приемная мать для маленького волшебника, у Поттера все хорошо, у его опекунов тоже, им бы спасибо Дамблдору сказать, а они в суд подали?Самым вероятным казалось предположение, что глупых магглов подкупили враги Дамблдора. И что здесь их быстро поставят на подобающее место, а может, и маленького Гарри передадут более достойным воспитателям. Однако первые же слова Главного Мракоборца, зачитавшего весь список обвинений, заставили зал встревоженно загудеть. Дело-то, оказывается, куда серьезней, чем можно было понять из статей в «Пророке»!Многократные воздействия на магглов, корректирующие их поведение, вторжение в память, попытка похищения Гарри Поттера с целью вмешательства в личность и возможного убийства? Утаивание от Аврората сведений о возможном возрождении Того, Кого Нельзя Называть? Сокрытие от специалистов достоверно установленного крестража? Полноте, о ком вообще речь, о Великом Светлом Волшебнике или о ближайшем пособнике Неназываемого?!Зал взорвался.— Не может быть!— Альбус заигрался!— Это не игры, коллеги! Это вопиющая безответственность на грани преступления!— О какой вы грани говорите, преступление и есть!— Не верю! Альбус не мог! Поклеп и гнусные происки!— Скримджер не дурак, на поклепах суд строить.— А Альбус, по-вашему, дурак?!— Тихо! — молоток председателя с грохотом ударил по столу. — Тишина в зале! От имени истцов излагает дело Кристофер Вуд.Начало рассказа не открыло читателям «Пророка» ничего нового. Все здесь уже знали и о пресловутой корзинке, подкинутой на крыльцо холодной ночью, и об отсутствии в оной корзинке денег, документов и хоть каких-то координат для связи в случае проблем. Все читали о том, как несчастная маггла сбивалась с ног, таская ребенка волшебников по маггловским детским врачам, и каким чудом она попала к целителям из Св. Мунго.А вот дальше начались открытия. О поставленном Гарри диагнозе «Пророк» не писал. Не знали журналисты и о том, что Дурсли вынуждены были покинуть свой дом, находившийся под слишком пристальным и отнюдь не дружественным наблюдением. Впервые прозвучала для публики история о том, как детям испортили выходной в зоопарке, как Дамблдор влез в разум второй тетки Поттера и как Гарри до истерики и стихийного выброса испугался появившегося во дворе его школы незнакомого волшебника. Во дворе, заметьте, маггловской школы! Статут Секретности, видимо, не для Альбуса Дамблдора писан?Протокол допроса Дамблдора под веритасерумом произвел в зале эффект даже не разорвавшейся бомбы, а десятка, а то и сотни бомб. Петунья, впервые услышавшая так ужаснувшее Скримджера «поэтому мальчика нельзя было убить», рвалась вцепиться Дамблдору в бороду, и кое-кто из сидевших в зале женщин явно был не против составить маггле компанию в этом, несомненно, праведном деле. Вернон потрясал кулаком и орал что-то о том, как в нормальном мире отнеслись бы к подобным заявлениям, но в поднявшемся гвалте слышали его разве что сидевшие рядом гоблины и мракоборцы из охраны. Журналисты строчили как заведенные, кто-то из судей глотал успокоительное, а побледневший чуть ли не до трупной зелени Люциус Малфой, ничуть не стесняясь посторонних глаз, рассматривал метку — светлую, едва видную, ничем не указывавшую на возрождение его Лорда. При слове «крестраж» ему кое-что стало понятно, и он раздумывал, как бы поговорить со Скримджером без лишних ушей и ко взаимной выгоде.Публике требовалось спустить пар, и в заседании объявили перерыв.Остаток дня заняли допросы свидетелей. Семейство Дурслей, целители из Мунго, детективы агентства Вуда и гоблинской службы безопасности, и на сладкое — Гораций Слизнорт, подтвердивший информацию о крестражах и рассказавший, как к нему приходил советоваться явно растерянный, доведенный до отчаяния Регулус Блэк. Впрочем, к делу Гарри Поттера это уже не имело отношения. Ведь маленького Гарри, благодаря героическим усилиям целителей и вопреки планам Альбуса Дамблдора, из списка крестражей вычеркнули.Именно это и стало главной сенсацией всей вышедшей на следующий день магической прессы. Делать публичные выводы о Дамблдоре редакторы пока опасались, в конце концов, суд еще не окончен, а наживать себе такого врага по меньшей мере неосмотрительно. Да и куда торопиться, что-то ведь нужно ставить и в завтрашние, и в послезавтрашние выпуски. А пока все маги Британии могли увидеть колдофото пятилетнего Гарри Поттера, радостно улыбавшегося целителям из Мунго. И прочитать своими глазами, как героический ребенок ответил на вопросы суда.«Гарри, это правда, что тебя каждый месяц осматривает целитель Смоллет?»«Да».«Ты знаешь, почему это важно?»«Да, дядя Гидеон объяснил мне».«Расскажи нам, пожалуйста».«Ну, в моем шраме сидит гадость, которая убила моих настоящих маму и папу и хочет убить меня. Дядя Гидеон следит, чтобы эта гадость крепко спала, пока я не подрасту и не стану сильным, чтобы выпихнуть ее».«А ты хочешь ее выпихнуть?»«Конечно, хочу! А вы бы не хотели?»Под этим весьма красноречивым ответом прекрасно смотрелось пророчество, называвшее Гарри Поттера «тем, у кого хватит могущества победить Темного Лорда». Неудивительно, что в такой сенсации Альбусу Дамблдору не нашлось места — он удостоился разве что упоминания как тот, при ком было произнесено пророчество и кто бессовестно умолчал о нем, попытавшись использовать в своих непонятных пока интересах.Альбусу стоило, пожалуй, радоваться, что ни обычные письма, ни вопиллеры не проникают в камеру для подследственных.Скримджер не торопился. Он намерен был, во-первых, тщательно разобраться во всех хитросплетениях открывшейся ему интриги, а во-вторых, прижать Альбуса качественно, всерьез и надолго, отыгравшись за все годы ненавистного «Руфус, мальчик мой». После сенсационного первого заседания он объявил перерыв на неделю «для доследования открывшихся фактов». За эту неделю пресса успела всячески обмусолить пророчество и Избранного, в сейф Св. Мунго поступило небывало много пожертвований от благодарных магов, а профессия колдомедика стала неожиданно популярной среди выпускных курсов Хогвартса.Чего бы ни ждала магическая Британия в день следующего заседания, но Сириус Блэк на скамье свидетелей точно оказался сюрпризом.Блэк демонстративно не смотрел на Дамблдора, а миссис и мистер Дурсль демонстративно не смотрели на него. Что же касается Дамблдора, за прошедшую неделю он подрастерял свою благостную невозмутимость, выражение невинно оскорбленного достоинства на лице сменилось тревожно-ожидающим. Впрочем, изумительно синяя борода оттягивала внимание зрителей, мешая им понять, что еще изменилось в облике Великого Светлого Волшебника. Но Скримджер — видел. Видел Кристофер Вуд, видели гоблины, и прекрасно видели Дурсли, с их привычкой и умением вглядываться в лица: Вернон — как преуспевающий бизнесмен, а Петунья — как прирожденная и увлеченная сплетница.Второе заседание оказалось полностью посвящено семейству Блэк.Сириус — четыре года в Азкабане без вины, практически без следствия. Заключен на основании невнятного «я во всем виноват», явно сказанного в состоянии аффекта. Впервые допрошен с веритасерумом на следующий день после ареста Дамблдора. Скримджер надеялся узнать от «верного пособника Темного Лорда» о воландемортовских крестражах, а узнал о том, как приравняли к Пожирателям и кинули к дементорам человека, честно боровшегося с Воландемортом. О том, как Сириуса Блэка обвинили в предательстве тех, за кого он готов был отдать жизнь. Зал в шоке слушал протокол допроса, и когда были прочитаны последние строки, тишину разорвал высокий голос Петуньи Дурсль:— Как был безответственным шалопаем, так и остался. Прости, Блэк, но лучше бы ты тогда о ребенке позаботился.— А ты больше похожа на Лили, чем я думал, — виновато отозвался Сириус. — Она так же сказала бы. Четыре года я только об этом и думал. Прости, Петунья. Ты ведь разрешишь мне видеться с Гарри?Миссис Дурсль окинула его строгим взглядом.— С матерью сначала помирись. И веди себя прилично. Крестный ты или нет, а делать из Гарри шалопая я не позволю.В зале раздались смешки, в первом ряду зрителей Люциус Малфой неторопливо зааплодировал.— Помирюсь, — мрачно ответил Сириус. — Я и за Рега перед ней виноват. За то, что моему младшему брату не к кому оказалось пойти за помощью.Регулус Блэк стал еще одной сенсацией, затмив даже невинно осужденного Сириуса. Семнадцатилетний мальчик, героически и безвестно отдавший жизнь ради уничтожения крестража. Реабилитация и орден Мерлина посмертно. Первую страницу «Пророка» почти целиком заняли две колдографии: давняя — семикурсника в слизеринской мантии, и свежая — его измученного Азкабаном старшего брата, прячущего в ладони лицо, чтобы не показать слез. Колдограф поймал удачный момент — по губам Сириуса отчетливо читалось: «Прости меня, Рег».Альбус Дамблдор подтвердил, что знал о подвиге Регулуса Блэка, что именно эта информация окончательно подтвердила его предположения о крестражах. Но ничего не ответил на вопрос, почему не сказал об этом ни матери мальчика, ни аврорату.Дело раскручивалось неторопливо, но основательно — куда основательней, чем можно было предполагать из первоначального иска. Магглы Вернон и Петунья Дурсль, бросив крохотный камушек, стронули с места лавину.Сенсации продолжались. Честный и законопослушный (но, к великому своему сожалению, неустойчивый к Империусу) Люциус Малфой добровольно принес в аврорат некий артефакт, спрятанный Темным Лордом на территории его поместья. Артефакт оказался еще одним крестражем. Все тот же Малфой предположил, что о других крестражах может знать его родственница Беллатриса. Ту допросили с веритасерумом, после чего еще одно хранилище осколка наитемнейшей души было найдено и уничтожено. Имея на руках два крестража и данные целителей о «силе» последнего, сидевшего в Гарри, аналитики и артефактологи аврората вычислили общее их количество, составили список предполагаемых вместилищ и мест хранения — и, действительно, нашли ровно то, что и предполагали.Таким образом, меньше чем через месяц после получения Скримджером первых сведений о крестражах «якоря» Того, Кого Нельзя Называть, были уничтожены. И лишь осколок, спящий в Гарри, мешал объявить Темного Лорда окончательно поверженным. Скримджер объявил во всеуслышание, что верит в знания и опыт целителей и в силу Гарри Поттера, но и сам поставит дело на личный контроль, поэтому тревожиться не о чем.«Великая афера Дамблдора», — кричали заголовки. На разные лады журналисты спрашивали одно и то же: «Если бы Альбус Дамблдор не утаил сведений четыре года назад, с угрозой было бы покончено уже тогда. Но что ждало бы волшебный мир, если бы маггла Петунья Дурсль не озаботилась здоровьем племянника, а маггл Вернон Дурсль не решил добиваться справедливости?»Тиражи «Пророка» росли, общество лихорадило, Скримджеру на следующих выборах отчетливо светило кресло министра. Адвокат Альбуса пытался апеллировать к былым заслугам своего подзащитного, к его ордену Мерлина, к благим намерениям, но максимум, на что он мог надеяться — замена Азкабана домашним арестом. Из уважения к сединам, так сказать. Уважение к былым заслугам, благим намерениям, чистым помыслам и прочим высоким материям с именем Альбуса Дамблдора сочеталось теперь как-то плохо.Впрочем, какой бы приговор в итоге не вынес суд, в политике Альбус Дамблдор отныне был хуже, чем трупом. О мертвых, в конце концов, принято говорить либо хорошо, либо ничего, а о Дамблдоре говорили много, охотно, на каждом углу, но исключительно плохо.