ПРИМЕЧАНИЯ к произведению

«Преступление и наказание» было впервые опубликовано в журнале «Русский вестник» (1866, январь - декабрь). В следующем году вышло отдельное издание романа. По сравнению с журнальным текстом, в нем было проведено новое деление на части и главы (в журнальном варианте роман был разделен на три части вместо шести), несколько сокращены отдельные эпизоды и внесен ряд стилистических исправлений.

Как свидетельствуют письма Достоевского, в романе объединились два, первоначально различных творческих замысла писателя.

Собираясь в 1865 году за границу, Достоевский 8 июня 1865 года предложил издателю «Отечественных записок» А. А. Краевскому роман, который обещал представить ему в октябре. «Роман мой, - писал Достоевский, - называется «Пьяненькие» и будет в связи с теперешним вопросом о пьянстве. Разбирается не только вопрос, но представляются и все его разветвления, преимущественно картины семейств, воспитание детей в этой обстановке и проч. и проч. Листов будет не менее двадцати, но может быть и более» (Ф. М. Достоевский, Письма, т. I, М.-Л. 1928, стр. 408).

Предложение Достоевского не было принято Краевским, и роман «Пьяненькие» остался неосуществленным. Но из этого романа в «Преступление и наказание» перешли образ «пьяненького» чиновника Мармеладова, трагические картины жизни его семьи и описание судьбы его детей.

Через три месяца после цитированного письма Краевскому, в начале сентября 1865 года Достоевский из заграницы (с курорта Висбаден) пишет редактору журнала «Русский вестник» М. Н. Каткову новое письмо, в котором предлагает ему повесть на сюжет, совпадающий с основной сюжетной линией «Преступления и наказания». Сообщая, что он работает над этой повестью уже два месяца, собирается ее закончить не позднее чем через месяц и что в ней будет «от пяти до шести печатных листов», Достоевский так излагает ее основную мысль:

«Это - психологический отчет одного преступления. Действие современное, в нынешнем году. Молодой человек, исключенный из студентов университета, мещанин по происхождению и живущий в крайней бедности, по легкомыслию, по шатости в понятиях, поддавшись некоторым странным «недоконченным» идеям, которые носятся в воздухе, решился разом выйти из скверного своего положения. Он решился убить одну старуху, титулярную советницу, дающую деньги на проценты. Старуха глупа, глуха, больна, жадна, берет жидовские проценты, зла и заедает чужой век, мучая у себя в работницах свою младшую сестру. «Она никуда не годна», «для чего она живет?». «Полезна ли она хоть кому-нибудь?» и т. д. - Эти вопросы сбивают с толку молодого человека. Он решает убить ее, обобрать, с тем чтоб сделать счастливою свою мать, живущую в уезде, избавить сестру, живущую в компаньонках у одних помещиков, от сластолюбивых притязаний главы этого помещичьего семейства - притязаний, грозящих ей гибелью, докончить курс, ехать за границу и потом всю жизнь быть честным, твердым, неуклонным в исполнении «гуманного долга к человечеству», чем уже, конечно, «загладится преступление»...».

Однако после совершенного героем убийства процентщицы, по словам Достоевского, и «развертывается весь психологический процесс преступления. Неразрешимые вопросы восстают перед убийцею, неподозреваемые и неожиданные чувства мучают его сердце. Божия правда, земной закон берет свое, и он кончает тем, что принужден сам на себя донести. Принужден, чтоб хотя погибнуть в каторге, но примкнуть опять к людям; чувство разомкнутости и разъединенности с человечеством, которое он ощутил тотчас же по совершении преступления, замучило его. Закон правды и человеческая природа взяли свое... Преступник сам решает принять муки, чтоб искупить свое дело...

В повести моей есть, кроме того, намек на ту мысль, что налагаемое юридическое наказание за преступление гораздо меньше устрашает преступника, чем думают законодатели, отчасти потому, что он и сам его нравственно требует» (там же, стр. 418-419).

Работа над повестью для «Русского вестника» горячо увлекла Достоевского. «Повесть, которую я пишу теперь, будет, может быть, лучше всего, что я написал, если дадут мне время ее окончить», - писал он 28 сентября 1865 года своему другу А. Е. Врангелю. Но чем далее Достоевский работал над нею и обдумывал ее план, тем более разрастался и становился сложнее ее замысел, впитывая в себя материал ранее задуманных «Пьяненьких» и превращаясь из замысла небольшой повести в замысел большого романа. После возвращения в Петербург, в конце ноября 1865 года, когда для романа было уже «много написано и готово», Достоевский, по его собственным словам, «все сжег» и «начал сызнова», по «новому плану» (там же, стр. 422, 430). С этого времени форма романа окончательно установилась, и через месяц Достоевский мог сдать начало его в «Русский вестник», продолжая лихорадочно работать над романом (как это было обычно для него) до конца года - параллельно с печатанием «Преступления и наказания».

Творческая работа писателя над «Преступлением и наказанием» получила отражение в трех дошедших до нас записных тетрадях Достоевского (эти записные тетради с некоторыми неточностями изданы И. И. Гливенко в книге: «Из архива Ф. М. Достоевского. «Преступление и наказание», М. 1931; в настоящее время они хранятся в Москве, в Центральном государственном архиве литературы и искусства). Самые ранние записи в указанных тетрадях относятся к периоду с июля по сентябрь 1865 года, самые поздние - к началу 1866 года, когда первая часть романа уже появилась в «Русском вестнике». Записи эти дают весьма интересное (хотя и неполное) представление об истории формирования замысла «Преступления и наказания» и о дальнейшей истории работы писателя над романом. В то же время они содержат и ценный автокомментарий к нему. Как видно из их анализа, Достоевский сперва начал писать роман от лица главного героя, в форме его «исповеди», причем на этой ступени работы в романе отсутствовали фигуры следователя Порфирия Петровича, а образы сестры Раскольникова - Дуни, Лужина и Свидригайлова играли эпизодическую роль. После возвращения в Петербург форма повествования от лица Раскольникова была оставлена и заменена дававшей более широкие возможности для изображения картины окружающего мира и психологического анализа души героя формой повествования от автора. Одновременно значительно расширяется число действующих лиц и эпизодов: наряду с персонажами, известными нам уже по первоначальным записям, - Раскольниковым, чиновником Мармеладовым, Соней, старухой-процентщицей, - в нем появляются фигуры следователя Порфирия, детально разрабатываются образы Дуни, а также Лужина и Свидригайлова - психологических «двойников» главного героя.

Достоевский всегда рассматривал свои романы как своеобразный, углубленный художественный отклик на «текущие» темы современной общественной жизни. Это относится и к «Преступлению и наказанию»: углубление социального неравенства, распад семьи, пьянство, рост преступности, проституция и многие другие явления пореформенной действительности, художественно отраженные в «Преступлении и наказании», широко обсуждались в середине 60-х годов, когда Достоевский работал над романом, на страницах русских газет и журналов. К анализу этих явлений не раз обращались в 1861-1865 годах издававшиеся Достоевским (совместно с его старшим братом) журналы «Время» и «Эпоха», причем освещение их в журналах Достоевского зачастую созвучно их художественной трактовке на страницах романа.

Изображенный в романе район Петербурга (примыкающий к торговому центру города в 60-е годы - Сенной площади), где живут Раскольников и другие главные герои романа, был хорошо знаком Достоевскому по личным наблюдениям, так как в этой части Петербурга писатель жил в 40-х и 60-х годах. Район этот, прилегающие к нему улицы и переулки описаны Достоевским на страницах романа с исключительной, «физиологической» точностью. В тексте «Преступления и наказания» большинство называемых автором улиц обозначены сокращенно («С-й (Столярный) переулок», «В-й (Вознесенский) проспект», «К-й (Конногвардейский) бульвар» и т. д.), но, взяв план тогдашнего Петербурга, сокращения эти легко расшифровать, и как показали исследователи, расположение и облик соответствующих домов и улиц, описанных в романе, вплоть до мельчайших деталей соответствуют их реальному местоположению и внешнему облику. До настоящего времени в Ленинграде сохранились «дом Раскольникова» на углу Гражданской (б. Мещанской улицы) и улицы Пржевальского (б. Столярного переулка), «дом Сони Мармеладовой» (угловой по каналу Грибоедова и Казначейской улице), «дом Алены Ивановны» и многие другие места и здания, изображенные Достоевским непосредственно с натуры, о чем он сам рассказывал позднее своей жене А. Г. Достоевской (см. об этом: Л. П. Гроссман, Семинарий по Достоевскому, М. - Пг, 1922, стр. 56-58; Н. П. Анциферов, Петербург Достоевского, Пг. 1923, стр. 63-104; Л. П. Гроссман, Город и люди «Преступления и наказания» - предисловие к кн.: «Ф. М. Достоевский. Преступление и наказание», ГИХЛ, М. 1935, стр. 5-52).

С той же удивительной точностью, как топография тогдашнего Петербурга, воспроизведена в романе и вся реальная атмосфера жизни города начала 60-х годов. Так, из тогдашних газет мы узнаем, что в связи с ростом нищеты трудового населения в это время в Петербурге особенно усилилось ростовщичество, ставшее широким бытовым явлением. Только в одном номере (141) «Ведомостей С. - Петербургской полиции» за 1865 год помещено одиннадцать объявлений об отдаче денег на проценты под различные залоги. «Все эти объявления, - писала другая газета того времени, - показывают, с одной стороны, крайнюю потребность в деньгах в бедном люде, а с другой - накопление... сбережений людьми, не умеющими обратить эти деньги на какое-нибудь производительное предприятие. При чтении всех этих предложений денег представляется, с одной стороны, скаредность и алчность, а с другой стороны, раздирающая душу нищета и болезнь» («Голос», 1865, № 38).

Что в основу рассказа о преступлении Раскольникова легли художественно претворенные им на страницах романа факты, извлеченные из уголовной хроники, Достоевский сам писал в цитированном выше письме к Каткову: «Несколько случаев, бывших в самое последнее время, убедили, что сюжет мой вовсе не эксцентричен. Именно, что убийца развитой и даже хороших наклонностей молодой человек. Мне рассказывали прошлого года в Москве (верно) об одном студенте, выключенном из университета... - что он решился разбить почту и убить почтальона. Есть еще много следов в наших глазах о необыкновенной шатости понятий, подвигающих на ужасные дела» («Письма», т. I, стр. 419-420). О том же инциденте - нападении студента на почту, с целью ограбления, - а также о случаях подделки кредитных билетов и ценных бумаг людьми, «передовыми по своему общественному положению», среди которых оказался будто бы даже один «лектор всемирной истории», упоминает в романе Лужин (ч. II, гл. 5).

Весною 1865 года во многих русских газетах были помещены отчеты о суде над купеческим сыном Герасимом Чистовым, убившим топором двух женщин и похитившим имущества и денег на сумму 11 260 рублей. А 14 января 1866 года, в момент печатания начальных глав «Преступления и наказания», в Москве студент Московского университета Данилов убил с целью ограбления отставного капитана-ростовщика Попова и его служанку Марию Нордман. Впоследствии подкупленный крестьянин Матвей Глазков, содержавшийся в московском тюремном замке, принял на себя убийство Попова, но подкуп был разоблачен и подтверждена вина действительных убийц - Данилова и его отца. Узнав из газет о преступлении Данилова, Достоевский не без основания мог утверждать в письмах к друзьям, что в своем романе он обнаружил дар психологического предвидения, как бы предугадав и изложив художественно дело Данилова еще до совершения им преступления.

Ряд характеров и деталей романа восходят к определенным бытовым прототипам или к сходным деталям биографии автора «Преступления и наказания». После смерти своего старшего брата и прекращения журнала «Эпоха» писатель оказался без литературной работы и без средств, преследуемый кредиторами. В это время ему пришлось непосредственно самому столкнуться с петербургскими ростовщиками, ходатаями по делам (в том числе - присяжным стряпчим Павлом Петровичем Лыжиным, явившимся, по-видимому, прототипом Лужина), полицией и т. д. Некоторые детали из жизни Мармеладова Достоевский мог извлечь из устных рассказов и писем к нему сотрудника «Времени» П. Горского, полунищего литератора-неудачника, страдавшего запоем и зачастую ночевавшего на сенных барках. Образ гражданской жены Горского, немки Марты Браун подсказал автору, вероятно, и фигуру Катерины Ивановны (рядом черт биографии и характера - болезненной гордостью, обидчивостью, ранней смертью от чахотки - она напоминает также первую жену Достоевского, Марью Дмитриевну). Чтобы спасти «Эпоху» и помочь семье брата, Достоевский в августе 1864 года вынужден был одолжить по векселю 10 000 рублей у богатой тетки-ханжи А. Ф. Куманиной, - унизительная поездка к ней за деньгами в Москву, вызванные этим размышления, посещение ее дома в какой-то мере психологически подготовили Достоевского к описанию размышлений Раскольникова в начале романа и сцены посещения им квартиры Алены Ивановны. Наконец в образе Свидригайлова как видно из черновых записей к роману, запечатлен психологический облик одного из обитателей омского острога, убийцы-дворянина Аристова, описанного в «Записках из Мертвого дома» под именем А-ва.

С данным в романе описанием Сенной и примыкающих к ней улиц, заселенных чиновниками и беднотой, жаркого и пыльного петербургского лета 1865 года непосредственно перекликается содержание многих фельетонов в тогдашних газетах. «Сенная, - писал за год до появления «Преступления и наказания» фельетонист «Петербургского листка», - удобопроходима только для потерявших обоняние: бараки с преющими рогожами, с гниющей парусиной, с грязными проходцами между балаганов, заваленных разными испортившимися продуктами... Жалок бывает иногда при дурной погоде петербургский дачник, но во сколько раз несчастнее его петербуржец, поставленный в необходимость провести лето в городе, где со всех сторон его охватывает пыль, духота, зловоние» (1865, № 1). «Жара невыносимая (сорок градусов на солнце), духота, зловоние из Фонтанки, каналов... оглушительная трескотня экипажей, пыль не столбом, а целым облаком над всем Петербургом от неполиваемой мостовой; известковая пыль от чистки штукатурки наружных стен домов днем, от разгрузки и развозки извести с каналов и Фонтанки ночью; серая, от толстого слоя пыли, зелень скверов и садов и т. д. - вот что представляет из себя Северная Пальмира уже более двух недель» (1865, № 196).

Место жительства Раскольникова в романе - район Столярного переулка (здесь жил в 1864-1867 годах и сам писатель) - славилось обилием питейных заведений. «В Столярном переулке, - писала та же газета-находится 16 домов (по 8 с каждой стороны улицы). В этих 16 домах помещается 18 питейных заведений, так что желающие насладиться подкрепляющей и увеселяющей влагой, придя в Столярный переулок, не имеют даже никакой необходимости смотреть на вывески: входи себе в любой дом, даже на любое крыльцо, - везде найдешь вино» (1865, № 40). Рядом, на Вознесенском проспекте, помещалось 6 трактиров (один из них посещает в романе Свидригайлов), 19 кабаков, 11 пивных, 16 винных погребов и 5 гостиниц.

Как отмечалось выше, Достоевский начал работу над «Преступлением и наказанием» с замысла романа «Пьяненькие», а в окончательном тексте романа не случайно столь значительное место заняли фигура Мармеладова, многочисленные уличные сцены, где фигурируют пьяные мещане, мастеровые, проститутки. «Пьянство, - писала в 1865 году, говоря о Петербурге, газета «Голос», - в последнее время приняло такие ужасающие размеры, что невольно заставило призадуматься над этим общественным несчастием... Прогуливаясь по улицам, каждый мог натолкнуться на несколько валяющихся пьяных с разбитыми носами и лицом, покрытым кровью» («Голос», 1865, № 98). «В Петербурге нередко встречаются не только отдельно идущие пьяницы, но и целые их ватаги. Если такие встречи производят вообще грустное впечатление сами по себе, то неприличные слова, руготня пьяниц оскорбляют не только нравственное чувство образованного, но даже нередко и просто трезвого человека. Кроме того, толкотня и озорничество со стороны пьяных причиняют много неудобств проходящим, в особенности женщинам и детям» («Голос», 1865, № 16).

Точно соответствуют фактам, зафиксированным в газетных сообщениях, и другие, более второстепенные детали романа: так, в виду отсутствия в тогдашнем Петербурге водопровода, газеты жаловались неоднократно на «желтую воду» из колодцев и рек, которую развозили водовозы (ср. ч. II, гл. 1), на «оборванных извозчиков», «вонь из распивочных», квартирных хозяек-немок и т. д. Мысль Раскольникова о необходимости в городе устроить фонтаны, которые бы «освежали воздух на всех площадях» (ч. I, гл. 6), перекликается с аналогичным проектом, изложенным в «Петербургском листке» (1865, № 82), а иронические слова поручика Пороха о «сочинителе», который, не уплатив в трактире за обед, был задержан и обещал отомстить своим обидчикам «сатирой» (ч. II, гл. 1), варьируют аналогичные сплетни, которые повторяли реакционно настроенные обыватели (СПб. Ведомости, 1865, № 175). Детальное сопоставление между картиной Петербурга в романе и отражением событий жизни города в текущей газетной хронике 1865-1866 годов проведено В. В. Даниловым в его статье «К вопросу о композиционных приемах в «Преступлении и наказании» Достоевского» («Известия Академии наук СССР, Отделение общественных наук», 1933, № 2, стр. 249-263).

В спорах и дискуссиях между персонажами романа нашли отзвук также многие характерные темы и сюжеты журнальной публицистики 60-х годов. Подобные отклики (на новейшие в то время позитивистские естественнонаучные и социологические идеи, вроде взглядов на общественную жизнь бельгийского статистика А. Кетле, на апологию роли великих исторических личностей и прославление завоевателей в предисловии Наполеона III к его сочинению «Жизнь Юлия Цезаря», на роман П. Г. Чернышевского «Что делать?», на статьи в журнале «Русское слово» критика-демократа В. Зайцева, на усилившуюся в 60-е годы борьбу за равноправие женщины и распространение в России женского образования и т. д.) носят в романе, как правило, острополемический характер и отражают особенности позиции Достоевского в общественно-литературной и политической борьбе того времени (охарактеризованные во вступительной статье к настоящему изданию). Важнейшие из них отмечаются ниже.

Еще до начала публикации романа в «Русском вестнике» Достоевский поставил редакции условие «не делать в нем никаких поправок» (Письма, т. I, стр. 429). Однако в процессе печатания «Преступления и наказания» постепенно обнаружилась «противуположность воззрений» (там же, стр. 444) по ряду вопросов между автором романа и издателем журнала реакционером М. Н. Катковым, а также его помощником - Н. А. Любимовым. Результатом ее явился конфликт между Достоевским и обоими редакторами журнала, усмотревшими в романе «следы нигилизма» и недостаточно строгое разграничение добра и зла. Под давлением редакции «Русского вестника» Достоевский был вынужден переработать главу IV нынешней четвертой части (содержащую эпизод посещения Раскольниковым Сони и чтения ею Евангелия) и пойти на ряд нежелательных для него сокращений в этой и других главах (о конфликте Достоевского с редакцией и вмешательстве Каткова в текст романа см. письма писателя к А. П. Милюкову, Каткову и Любимову от июля 1866 года - Письма, т. I, стр. 442-444; т. IV, стр. 281-282). Первоначальный текст этих глав до нас не дошел, и они известны только в печатной редакции.

Уже первая часть «Преступления и наказания», появившаяся в январском и февральском номерах «Русского вестника» за 1866 год, имела большой успех у читающей публики. 18 февраля Достоевский, продолжавший в это время работать «как каторжник» над последующими частями, писал Врангелю, что о начальных главах «Преступления и наказания» он «уже слышал много восторженных отзывов», а 29 апреля И. Л. Янышеву, что роман «поднял» его «репутацию как писателя» (Письма, т. I, стр. 430, 432, 435). 18 марта 1866 года на вечере Литературного фонда в Петербурге Достоевский с успехом прочел вторую главу первой части романа - беседу в распивочной между Мармеладовым и Раскольниковым. Через несколько дней, 25 марта (6 апреля) 1866 года Тургенев в письме к Анненкову отметил, что первая часть «Преступления и наказания» Достоевского «замечательна» (вторая половина первой части, то есть теперешняя вторая часть, показалась ему слабее первой, отдающей «самоковыряньем». И. С. Тургенев, Письма, т. 6, Изд. Академии наук СССР. М.-Л. 1963, стр. 66). Из отзывов других писателей-современников о романе наиболее интересен отзыв Ф. И. Тютчева, который, сопоставив в разговоре с автором «Преступление и наказание» с «Отверженными» Гюго, сказал, что русский роман «выше», «хотя и очень иногда растянут в изучении подробностей». Роман Достоевского, по словам Тютчева, «дал такие удивительные этюды, которые, не было бы его, так бы и остались совсем неизвестными миру» (Ф. М. Достоевский, Письма, т. III, стр. 206).

Первые критические отклики на «Преступление и наказание» появились сразу же после публикации начала романа в «Русском вестнике» и имели острополемический характер. Таковы были, в частности, заметки о романе Г. 3. Елисеева («Современник», 1866, № 2, отдел «Современное обозрение»; № 3, его же, «Русская литература. Журналистика»), резко протестовавшего против того, что ответственность за изображенную в романе «шатость понятий» Достоевский стремится возложить на передовые общественные идеи 60-х годов и находящуюся под их влиянием демократическую студенческую молодежь. Эти упреки, обращенные к Достоевскому революционно-демократическим «Современником», были повторены и рядом других журналов, близких к демократическому лагерю («Неделя», 1866, № 5; «Искра», 1866, № 12 и др.).

После окончания публикации романа с итоговой оценкой его от лица демократической части русского общества выступил Д. И. Писарев в статье «Борьба за жизнь» (первая половина этой статьи под названием «Будничные стороны жизни» была опубликована в журнале «Дело», 1867, № 5; вторая, первоначально запрещенная цензурой, была напечатана в том же журнале через год под заглавием «Борьба за существование» (1868, № 8). В этой своей статье Писарев дал глубокий анализ трагедии Раскольникова, критик показал ее конечную обусловленность социально-экономическими, материальными условиями общественной жизни. Из числа других критических статей о «Преступлении и наказании», появившихся после завершения печатания романа в «Русском вестнике», нужно выделить как наиболее интересные статьи друга Достоевского Н. Н. Страхова («Отечественные записки», 1867, № 2-4) и писателя-романиста Н. Д. Ахшарумова («Всемирный труд», 1867, № 3). Стоявшие на противоположных Елисееву и Писареву либеральных позициях, авторы этих статей подошли к оценке «Преступления и наказания» односторонне, стремясь использовать роман для борьбы с «нигилизмом». Но вместе с тем в статьях их содержится и ряд тонких, проницательных суждений о нравственно-психологической проблематике романа, сохранивших свое значение до наших дней.

Уже в год появления «Преступления и наказания» в печати отрывок из романа был опубликован во французском переводе (газета «Соurrier russe», 1867, 29 августа). В 1882 году «Преступление и наказание» было переведено на немецкий язык, в 1883 году - на шведский, в 1884 году появляются полный французский, норвежский и датский переводы романа, в 1885 году - голландский, в 1886 году - английский, в 1886-1887 годах - польский, в 1888 году - сербский, в 1889 году - венгерский, итальянский и финский. С этого же времени роман многократно инсценировался и ставился на сцене - в России (с 1899 г.) и за рубежом (первая зарубежная постановка - в парижском театре «Одеон», 1888 г.). Выдающимися исполнителями роли Раскольникова были П. Н. Орленев и Н. Н. Ходотов. На сюжет «Преступления и наказания» существуют также несколько кинофильмов, а также опера швейцарского композитора Г. Зутермейстера «Раскольников» (1948).