Лето Сириуса

Лето у Сириуса началось с ненависти.Едкой, разъедающей. Каждое утро в доме Блэков было пропитано ядом — ароматами старинных зелий, благовоний и гниющего чистокровного высокомерия. Орион Блэк молча пил кофе, глядя в газету, в которой каждую неделю писали о «грязнокровках» и «падении морали». Вальбурга... она не смотрела на сына. Она прожигала. Как проклятье. Как приговор. Сириус уходил. Часто. Иногда — на целый день, иногда — на ночь. Он ночевал у своего дяди Альфардa, единственного члена семьи, кто хоть как-то понимал его. Альфард не задавал лишних вопросов. Он наливал ему холодный тыквенный сок и включал пластинку с маггловской рок-музыкой, которую Сириус тайком притащил из Хогсмита. Он был у Джеймса. Часто. Там, в доме Поттеров, всё было иначе. Свободнее. Живее. Джеймс не лез к нему с расспросами. Они гуляли, вылезали на крышу дома по ночам, обсуждали заклинания, шутки, проклятия. Но и он был другим. Сдержанным. Более ровным.Он не носил внутри того огня, что сжигал Сириуса.Он был опорой — но не спасением. Однажды, в приступе гнева, Сириус притащился домой в полночь. Его мантия была рвана, волосы в беспорядке. Он услышал, как мать шипит:

— Позорище. Урод в нашем роде.

А потом было проклятие. Негромкое, но точное. Он успел отразить его и вышел, хлопнув дверью, пообещав себе больше никогда не возвращаться сюда, когда станет совершеннолетним. В этот год он впервые сделал то, что не позволял себе раньше. Он целовал других девушек. И не ради чувств. Ради боли.Он знал, что это не поможет. Но всё равно — сделал. Он флиртовал, влюблял, обещал. Ужинал с дочерьми высокородных фамилий, которых ему навязывали под видом «приличных знакомств». На ужинах он шутил, улыбался, вел себя как герой старой баллады — развязный, опасный, привлекательный. Они влюблялись в него за ночь. Он пользовался этим. Сириус стал тем, кого ненавидел. Он носил свою фамилию как маску, использовал её, чтобы отвлечься от той, кто жила в его груди как боль. Ни одна из них даже близко не приближалась к тому, что он чувствовал с Софи. Не к тому прикосновению. Не к тому взгляду. Не к той искренности, которую он потерял сам. Он пытался забыться. Заставлял себя.Но, открывая глаза после очередного бессмысленного свидания, он всегда видел перед собой её — с чёрными волосами, зелёными глазами, гордо поднятой головой. Её — единственную, кого он не коснулся по-настоящему, потому что слишком уважал. Слишком любил. И потому — потерял. Сириус носил с собой пластинку. Свою любимую — с маггловской рок-музыкой. Он прятал её в обложке от «Теории Трансфигурации», потому что если бы Вальбурга узнала, просто испепелила бы её на глазах. Музыка глушила гнев. Или хотя бы пыталась. Он не знал, что далеко, у самого моря, Софи слушает ту же самую пластинку. Он не знал, что её пальцы скользят по плееру, который она купила случайно, думая только о нём. Они были так далеки... и всё же на одной волне. Он ждал от неё письма. Очень. Каждую неделю проверял почтовый ящик у Альфарда, у Джеймса.Сириус сам писал, коротко, иногда — злобно, иногда — тихо. Он не отправлял. Адресат всегда один.. Он сжимал свёрнутый пергамент в ладони и бросал его в огонь.В это лето они с Джеймсом и Питером наконец завершили то, что начали ещё на третьем курсе — стали анимагами. Поначалу он даже радовался — мощное, независимое животное. Но потом... вспомнил.— Смотри только, чтобы он тебя не укусил.— Шавка. И отразилось. Стало обидно. До дрожи. Он ещё плохо управлялся с трансформацией. Иногда лапы не слушались, иногда падал, иногда выл, не в силах остановиться. Однажды, сидя на крыше дома Поттеров, они с Джеймсом молча наблюдали, как мерцают огни деревни. Оба с бутылками сливочного эля, остывшего давно.

— Ну, каково это? — неожиданно спросил Джеймс. — Спать с девушкой.

Сириус затянулся сигаретой, выдохнул медленно.

— Всё зависит от девушки.

— Ты же... ну, был с кем-то?

— Да. — ответ был резкий. — Но не с ней.

— И как оно, круто, наверное?

Сириус помолчал.

— Нет. Они все были просто... пустые.

Он затянулся снова. Курение стало спасением. Оно жгло, глушило мысли, заменяло тактильность, которой ему так не хватало.

— Я бы не смог, — тихо сказал Джеймс. — Так просто... без чувств.

Сириус только усмехнулся.

— И потому ты влюблён в Лили до костей?

— Да.

Сириус молчал. Он не знал, как любить правильно, и не знал, где она. Всё лето. Ни одного письма, ни намёка, ни случайного слова от Лили. Будто её стерли. Будто она испарилась.Он не спрашивал. Не мог. Это бы означало признать — она всё ещё внутри. Но чем ближе был сентябрь, тем сильнее в нём что-то сжималось. Как пружина.Последние дни лета стали невыносимыми. Он пил крепче, курил чаще, смеялся громче, чем обычно. Он всё чаще замечал, как взгляд застывает на чёрных прядях в толпе. Но это были не те волосы. Не её изгиб запястья. Не тот шаг. Никто не пах так, как она. Ночью, когда Джеймс спал, а окно было приоткрыто, Сириус снова доставал плеер. Он слушал ту самую музыку, от которой горло сжимало. Закрывал глаза и представлял, как её пальцы касаются его волос. Иногда он вставал, сбрасывал одежду и обращался в пса. Бежал. Просто мчался по пустырям. Сквозь ветер, сквозь ночь, сквозь себя.