Глава 24

Ариана

Кинув рюкзак на диван, я сажусь напротив Андрея. Он наблюдает за тем, как я корчусь, потирая ноги. У меня почему-то начало болеть тело. Как это бывает во время высокой температуры.

— Родителям понравилась твоя невеста, – говорю, поглядев на брата. Не поздоровавшись.

— Прости меня, сестренка. – Андрей хватает меня за руку и крепко сжимает ее. Я быстро качаю головой.

— Не стоит. Моя болезнь много чего забрала у нашей семьи. Мечты, какую-то часть будущего, любовь и внимание. Тебе этого не хватало, я понимаю. Так что просить прощения нужно не тебе, а мне.

Я глажу его пальцы, рассматривая родные черты лица. У нас одинаковые улыбки.

— Поэтому прости меня, братик, я забрала у тебя счастливые мгновения прекрасной юности и очень об этом жалею. Буквально ненавижу свое сердце. Оно и у меня все это отняло. – Я тяжело сглатываю, натягивая улыбку. – Иногда жизнь очень жестока.

У Андрея трясутся губы. Он пытается сдержать серьезное выражение, но это мало получается. Слезы все равно появляются на глазах. Они осточертели, а поделать ничего нельзя, потому что как бы этого не хотели, мы все равно плачем.

— Тебе действительно может не помочь операция? – тихо спрашивает Андрей. В глазах – надежда. Надежда причиняет боль, особенно когда понимаешь, что ее уже нет.

— Большая половина моего сердца – мертва. Туда не поступает кровь. Мышца не накачивается. Операция только убьет меня.

Он опускает голову на наши сцепленные руки и глухо всхлипывает. Я так устала смотреть на то, как мои любимые плачут в своих уголках. Закрываются от мира и плачут по мне. Я умру. Улечу в место, где обитают мертвые, превращусь в кого-нибудь, если такое возможно. А родители и Глеб с Андреем будут здесь, на земле, нести тяжелую ношу. Я не хотела, чтобы они страдали по мне.

— Когда это началось? – Он не поднимает головы.

— Прошлым летом. Сейчас врачи могут немного отсрочили течение болезни, пока я стою в очереди. Они выписали мне специальные препараты для каждой функциональной единицы моего организма, так что я все еще справляюсь. К нам приходит медсестра и ставит мне капельницы. От них я много сплю, что, в целом, не так страшно, Андрей. Все нормально.

Я поднимаю рукава толстовки, показывая большие синяки на изгибах локтей.

— Это от катетера. У меня сосуды расположены близко к коже и из-за этого травмируются сильнее. Маша говорит, что ручки у меня худые и кожа чуть ли не прозрачная, но все пройдет.

Андрей аккуратно проводит дрожащими пальцами по моей коже, затем переводит взгляд на меня.

— Почему ты не сказала мне?

— Послушай, мне очень жаль, что я этого не сделала. Сердечная недостаточность была с самого начала, просто не выражала себя, да и стадия маленькая. Незначительная. Затем же с каждой новой операцией я становилась слабее, соответственно, сердце работало на максимум, что впоследствии достигло пика. Вот оно. Гребаная третья стадия, медленно переходящая в четвертую, – отчаянно произношу я. – Я не могла поверить, что это происходит со мной. Не верила, не принимала таблеток. Ничего не делала. И пока пыталась осознать, решила отложить наш разговор. Это больно, а ты слаб на такие вещи.

— Я бы все смог выдержать.

— Не смог бы. Ты мне и сейчас не веришь. Я встретилась с тобой не для того, чтобы выяснять отношения, Андрей. У меня действительно мало времени и я не хочу тратить его на что-то плохое. Давай договоримся кое о чем?

Он выжидающе смотрит на меня. У него поникший взгляд.

— Приезжайте домой так часто, как сможете. Будем отдыхать, есть вкусную еду и смотреть фильмы. Нам нужно больше смеяться, это единственное, что сейчас остается. Опустим все плохое.

— Не могу смотреть на тебя, когда твое же сердце тебя разбивает. – Он сильно качает головой. – Как ты можешь оставаться такой веселой?

— Я же жива! И прошу тебя быть рядом со мной вместе со своей невестой. Пока это является возможным.

Андрей смотрит на меня. Я смахиваю его слезы и, потянувшись к нему, целую в щеку.

— У тебя руки холодные, – нахмурившись, говорит он.

— Не страшно, согреются. Так что, познакомишь меня?

— Она ничего про тебя не знает. Про сердце.

— А это семейное, приятель! – смеюсь я. – Мы до жути скрытные люди и дорожим близкими, не так ли?

— Скорее всего именно так. Боюсь, что после этого она может плохо себя почувствовать. Пацан довольно беспокойный.

Улыбка все-таки появляется на его губах. Тогда я вижу это – он уже любит своего мальчика. Мне так много предстоит узнать о них.

— Я могу написать ей письмо, – неожиданно говорю я. – Расскажу ей о себе, а ты его передашь. Я скажу все как есть, но про пересадку промолчу.

— Она заметит, что с тобой что-то не так.

— Она поймет.

Андрей кивает. Он понимает меня.

— Заезжай вечером, я успею написать. А сейчас... – я смотрю на машину Глеба и пытаюсь понять, смогу ли я дойти до него. Ноги болели еще сильнее и мне нужна была таблетка. – Не мог бы ты проводить меня до машины?

Он помогает мне подняться и закидывает рюкзак себе на спину. Я крепко держусь за его руку. Немного кружится голова, и я пошатываюсь.

— Точно в порядке?

— В полном. Не вздумай привыкать видеть меня в таком состоянии, я просто не пила сегодня таблетки.

— Хочется верить. Я скучаю по тебе, прости меня, Ариана. Те слова были ошибкой.

Мы выходим из кофейни и медленно идем к машине. Глеб выходит и открывает пассажирскую дверь. Увидев его, внутри вспыхнуло пламя, но погасло так же быстро, как и появилось. Боль подавляет все самое хорошее.

— Пообещай мне, что не будешь больше говорить на эту тему.

Он выдерживает мой взгляд и после минутной борьбы кивает.

— Ну, как поговорили? – спрашивает Глеб, поцеловав меня в щеку.

— Замечательно. У меня самый лучший брат!

Они вместе помогают мне сесть в машину. Я стараюсь как можно меньше корчиться от боли и до сих пор не понимаю, откуда она идет. Когда Глеб пристегивает меня, слегка надавив на грудь, я стону. Меня пронзает какая-то странная мимолетная боль и быстро проходит. Прямо на месте шрама.

— Все нормально? – беспокоятся парни одновременно.

— В полном, – повторяю я. – Поехали домой, скоро придет Маша. У меня куча дел.

— Вы что, ребята, действительно встречаетесь? – говорит вдруг Андрей.

Мы с Глебом переглядываемся и прыскаем со смеху. Я даже не знала ответа на этот вопрос. Да и разницы особой не было. Клятв друг другу мы точно не давали.

— Ари́, хочешь быть моей любимой девушкой?

Он резко становится на одно колено и берет мою руку в свою. Андрей начинает смеяться еще больше. Я изумленно смотрю на Глеба. Не о таком девочки мечтают, но мне все равно. Я буду довольствоваться любой мелочью, пока это является возможным.

— Я согласна! Хочу быть твоей любимой девушкой! – кричу я.

Глеб поднимается и прижимается к моим губам. Быстро, коротко, бережно.

— Это самое быстрое предложение в моей жизни, которое я видел. Я уламывал Владу полгода, если не больше. Невероятно! – Брат вскидывает руки к небу и качает головой.

Глеб хлопает его по плечу и говорит:

— Все просто, чувак, у тебя нет такого обаяния, как у меня.

— В точку, дружище! – подначиваю я. – Но Андрей вообще-то женится и скоро станет отцом, так что это ты в пролете.

И мы снова заливаемся хохотом. Это напоминает мне о прошлом времени.

Юности. Беззаботности. Любви.

***

Стены нашего дома были выкрашены в белый цвет. Весь июнь я ходила с мыслью, что они мне осточертели и с ними обязательно нужно что-нибудь сделать. Они казались мне такими безликими, что вызывали невыносимую тоску. Поэтому я попросила Машу привести Аврору и ее краски.

Я собиралась оставить на этих стенах память. Свою. Глеба. Авроры. Маши. Андрея и его невесты. Мамы и папы. Чтобы они помнили, какой сумасшедшей я иногда могла быть.

— А тетя Наташа не будет нас ругать? – малышка задала этот вопрос уже в пятый раз, пока мы с Глебом смешивали разные цвета. Красок у Авроры было слишком мало, поэтому мы съездили в магазин и купили несколько больших банок, чтобы хватило для всех. Гостиная была внушительных размеров, а я хотела занять все стены.

— Не будет, – заверил ее Глеб, потрепав по пухлой щеке.

— Но так делать нельзя!

— Можно, если очень хорошо попросить. К тому же тетя Наташа тоже будет участвовать в нашей игре.

— Не волнуйся, милая, – заверила ее я, обмакивая всю ладонь в желтой краске. — Смотри.

Я жду, пока лишние капли стекут на поднос, и прижимаю ладонь к стене на пару секунд. Затем отползаю немного назад и смотрю на свое творение. Лучи солнца откидывают отблески на белой стене, и, соприкоснувшись с такой яркой краской, я прихожу в настоящий детский восторг. Теперь этот дом будет хранить не только отдаленные фрагменты моей жизни, но и физический контакт с ним. Я прикоснулась к нему всем своим существом и надеялась, что он впитает в себя все самое лучшее.

Настала очередь Глеба. Он макает обе ладони в красную краску и прижимает их к стене. Я вижу тот же восторг на его лице и захожусь самым светлым смехом. Авроре нравится, как мы реагируем, и она вторит нам. Позже к нам присоединяются мои родители и Маша.

Они выбрали голубую и оранжевую краски и так разошлись за делом, что полностью заняли небольшую часть стены возле телевизора. Моя капельница ехала за мной попятам. Глеб поднимал, если я не дотягивалась, и я умудрялась оставить свою память даже на таком расстоянии. Попутно мы подписывали отпечатки, чтобы точно знать, кто и где побывал в том или ином месте.

В этот день Глеб пел мне одну песню. Я внимательно слушала, пока он шептал мне ее на ухо, а глубокой ночью, когда мне снова не спалось, я слушала ее через телефон и читала перевод.

И это было сильно.

Мы нарисовали пейзаж.

Мы спустились по лестнице, Высеченной из памяти, чтобы пойти по рисунку, а теперь на стеклянной стене я вижу свою веру, знаешь, поздно не бывает никогда* 

Andrew Bell – Sky's Still Blue — песня