Глава 2

Май

Ариана

Когда я была маленькой, то мечтала обо всем на свете. Думала: «Вот стану чуть взрослее, и все обязательно сбудется!» Во мне было очень много стремления, за что я особо благодарна моему тренеру по фигурному катанию. Если бы не ее упорство, я не смогла бы пережить то, что выпало тяжелой ношей.

Это были действительно великие планы, осуществление которых требовало немало усилий. Но я никогда не сдавалась и шла только вперед с высоко поднятой головой. Я буквально в прыжке ловила золотые медали, занимала первые месте на соревнованиях. Так что люди, заинтересованные в фигурном катании, прекрасно знали меня и мою семью.

Вскоре пришлось исчезнуть. Единственной моей мечтой стала жизнь. Никогда прежде я не желала ее так, как желаю сейчас. В первое время, когда у меня еще была возможность скользить по льду, я не ощущала сильных болей. Вела привычный образ жизни, правда, приходилось больше присматривать за собой. А потом здоровье совсем пошло на спад.

Из-за травмы я бы не ушла из спорта. Никто не отнял у меня шанс стать хорошим тренером, но дело было отнюдь не в ней. Жизнь попросту решила поменяться, скажем, свернуть в другое русло.

Первую операцию мне сделали в шестнадцать лет в Бостоне. В последующие годы я стояла на учете в России и операции проводили в родном городе. Врачи постоянно обследовали меня, следили за показателями и состоянием, пичкали различными препаратами. Правда, итог оказался плохим — ни одно вмешательство мне не помогло. Другими словами, новые клапаны неплохо поддерживали сердце, но все это переросло лишь в осложнение.

Здоровое сердце обеспечивает кислородом все ткани, органы и системы организма. Мое же сердце таковым не было, и бесчисленное количество попыток хирургов подлатать его не увенчалось успехом. В итоге моему организму точно не хватало кислорода и питательных веществ. Оно медленно и мучительно отказывало.

Да, именно так. Сердце отказывало. Я понятия не имела, сколько мне оставалось ходить по земле, и с каждым днем двигаться становилось тяжелее.

Иногда я размышляла, что если бы не занималась фигурным катанием, то, возможно, не заболела бы. Пусть в сердце уже и без того были различные патологии, но их ничто не провоцировало. Однако спорт предполагал колоссальную физическую нагрузку, и сейчас я часто вспоминаю, как плохо себя после них чувствовала, падала в обмороки. Едва ли врачи задумывались о проблемах с сердцем (что впоследствии очень их удивило). Как у девочки в шестнадцать лет могут обнаружить поражение клапанов? Об этом узнают куда раньше.

Через несколько месяцев после последней операции, не принесшей и малой доли улучшения, мне пришлось планово лечь в больницу. Врачи окончательно решили провести обследование, чтобы понять, в чем же истинная причина ухудшения моего состояния. Да и сколько не заглядывай в сердце, все мы знали или хотя бы предполагали, что единственным действенным лечением оставалась пересадка. Консилиум пришел к этому выводу незадолго до того, как я начала размышлять над возможными вариантами лечения. Наверное, потому я и не сразу осознала происходящее.

Одна за другой рушились глобальные мечты и стремглав летели в тартарары.

Я понимала, что болезнь отнимала у меня все. Все, за что я крепко держалась. Но самое главное — жизнь.

Впрочем, прострация продолжалась недолго. Жизнь на этом закончиться не должна. Пусть мы перепробовали множество элементов лечения, я все еще имела неплохой процент на выживаемость. В очереди на пересадку я оказалась в середине и с каждым днем поднималась выше. Появилась надежда, которая крепко засела в глубине души.

Я оставалась сильной и боролась за хорошие минуты, не обращая внимания на отголоски шепота, твердившего, что в любой момент мне может стать еще хуже. Не разворачивая драмы, я привыкла хранить в себе тревоги, переживания и слезы. В крайнем случае, подушка заглушала мои крики.

С тех пор прошло десять месяцев. Самое долгое время в моей жизни. Поначалу я ничего не чувствовала, ничего не ожидала, зато сейчас пугаюсь любого странного ощущения в теле. Если говорить на чистоту, мне действительно страшно до чертиков.

Еще одна новая неделя. Порядок один и тот же: я просыпаюсь из-за шума, доносящегося с кухни. Мысль, что мама пыталась разбудить меня подобным способом, никак не отпускала. Прямо сейчас она должна находиться в салоне, работать с другими девочками, радоваться жизни, но ей отчего-то всегда было спокойнее рядом со мной. Я пытаюсь понять маму. Как никак ее ребенок, любимая дочь неумолимо боролась за жизнь.

А вот папу мне удалось вернуть на работу. Вряд ли ребята смогли бы обходиться без главного тренера молодежной команды по хоккею. Видеть его только по вечерам не так уж и страшно. Главное для меня, чтобы папа работал, занимался любимым делом и получал удовольствие.

Я хотела этого для обоих родителей, но не все разделяли мое мнение.

Взяв себя в руки, я поднимаюсь с мягкой кровати, быстро переодеваюсь в домашнюю одежду и иду на кухню. Раньше моя комната была наверху, потом папа перенес вещи на первый этаж, потому что начались проблемы с лестницей. Мы друг друга на дух не переносим. Я даже спуститься с нее не могла из-за одышки.

Остановившись в проеме, вижу, как мама сидит возле нижнего ящика и аккуратно складывает все кастрюли и сковородки.

— Ты что тут затеяла, мам? — громко говорю я. Она вскрикивает, резко поворачиваясь ко мне.

— Ну нельзя же так делать, Ариана! Я не такая молодая для ваших шуток.

— Тебе всего лишь сорок два, красотка. Самый расцвет сил. Можно еще одного ребенка заделать!

Я сама вздрагиваю и закусываю губу. Вот об этом мне стоило бы молчать. Однажды в состоянии безудержной злости я ляпнула маме, что после моей смерти они обязаны родить еще одного ребенка. Здорового. Сильного. И навсегда забыть обо мне. После этого мы все в шутку изменяли, но вполне логично было ожидать подобные эмоции от умирающего ребенка.

— Прошу прощения, мами́, само вырвалось, честное слово, — лепечу я, подходя ближе к ней. Я собираю ее в охапку и прижимаю к себе.

Она застыла. Ну, почему, почему я иногда совершенно не могу прикусить язык?

— Все будет нормально, слышишь меня?

Шепот заставляет меня покрыться мурашками. Уже несколько недель в списке я стояла на одном месте. Состояние хуже не стало, но и лучше тоже. Не знаешь, чего ожидать.

— Правда, пожалуйста, прости меня. Я не хотела так говорить.

— Верю-верю, солнышко. Давай садись за стол. Лучше расскажи мне, как ты себя чувствуешь?

— Сносно. Тяжеловато вставать по утрам, — произношу я с досадой.

Мама поворачивается ко мне, и я замечаю некую взволнованность в ее взгляде.

— Папа предлагает кресло домой привезти.

Я напрягаюсь. Кардиолог посоветовала инвалидное кресло, когда время придет. Мне, наоборот, хотелось, как можно дольше оставаться на своих двоих.

— Я пока сама могу ходить, мам, — отрезаю я.

Мы с мамой, не отрываясь, смотрим друг на друга. Здесь явная борьба происходит, но, зная меня, она все-таки отводит взгляд, качая головой.

— Тут ведь дело не только в том, что ты ездить на нем не хочешь.

Она ставит передо мной чай с лимоном и мармелад.

Ее слова – чистая правда. От этого больно.

— Что прикажешь делать, мамуль? Это разобьет им сердце.

— А как же твое сердце?

— Оно уже разбилось. Не страшно, если я буду биться головой об стенку в комнате. Хуже всего видеть их лица после того, как я расскажу им.

Мама плюхается рядом и берется жевать мармелад. Мы часто сидим в полной тишине. В такие моменты я всегда медленно впадаю в задумчивость. Я эгоистка или просто о судьбе двух мальчиков забочусь?

— Послушай, разговор на эту тему уже был. Мы с твоим папой поддержали тебя и надеялись, что в ближайшее время ты все расскажешь своему брату и Глебу.

— А если я дождусь новое сердце? Давай потом им скажем, когда все нормально будет?

Но могла ли я получить это сердце?

Мама опечаленно вздохнула, взяв меня за руку.

— Нельзя больше тянуть. Мальчики на все ради тебя готовы. Мы тоже не можем скрывать очевидного, понимаешь? То и дело говорим, что с тобой все в порядке, что сейчас период такой. Но твои ноги отекают, дорогая. Ты уже никуда не ходишь, долго спишь. Ариана, просто подумай! Андрей твой родной брат, а с Глебом вы с самого рождения дружите. Они имеют право знать.

Я смотрю на наши сцепленные руки, не в силах что-либо вымолвить. Мама права. Черт возьми, я действительно слишком сильно затянула с правдой. Так сильно любила своих мальчиков, что боялась причинить им боль.

— Они все поймут.

— Я бы хотела всех вас избавить от этой пытки. Порой я думаю над тем, что время не пощадит. Врачи не успеют.

Я падаю к маминой груди. Правда жутко болючая.

— Давай остановимся на парнях. Когда ты хочешь поговорить с ними?

Пожав плечами, устало говорю:

— Надо обдумать.

Ей уже тяжело хранить мою тайну. Это больно.

Я тяжело вздыхаю и прислушиваюсь к размеренному ритму ее сердцебиения. Спокойный и ровный. Когда-то и мое сердце билось точно так же.

Вот именно поэтому я мечтала о жизни.