A BOY

Всё детство Рико провёл в мексиканском городе Ногалес, прямо на границе с Америкой.

Дом его бабушки и деда по линии матери стоял почти одиноко, посреди пустынной местности, на самой окраине. Еще несколько таких же одноэтажных домиков находились рядом, но на таком расстоянии, что можно было не притворяться, будто им есть друг до друга дело.

Они состояли из камня, похожего на песок; крошились, почти сливались с пустыней, которая их окружала. Растворялись в ней, как сахар в тёплом чёрном чае.

Вокруг ничего нет. Из развлечений только сухая земля и стёртый футбольный мяч.

В доме было тесно и захламлено, бабушка никогда ничего не выкидывала - её наследством были пыль и барахло. Ржавая посуда, старые иконы, фотографии давно забытых родственников в ярких рамках ко дню мёртвых, древние почтовые карточки со всеми городами Мексики...

Всеми, кроме Хуареса, из которого бабушка сбежала с пятилетним Рико и новорожденным Дези на руках. Не помнили из-за чего. Она только говорила, что лучше умрёт, но туда больше не вернётся.

Рико спал на скрипучей раскладушке под дырявыми одеялами, над ним была прикручена деревянная полка с потрескавшимися иконами, на уголке висела тяжёлая цепь с толстым серебряным крестом. Такой же висел у Рико на шее. Он молился каждую ночь, хотя и не знал как.

До ближайшей школы было далеко, поэтому Рико туда не ходил, как и его младший брат Дези. Но того хотя бы чуть-чуть учили - разрешали ходить в соседский дом к миссис Солис, пожилой учительнице, и привозили из города подержанные книги.

Дези все любили - он был маленьким и добрым; всегда слушался, был вежливым и смеялся так заразительно, что этот звук надолго отпечатывался в голове. Они не то, чтобы были очень близки, но Рико его, наверное, тоже любил. А может путал это чувство с ответственностью.

Ему запрещали всё, что разрешали младшему брату. Ему доставалась самая потрёпанная одежда, самая невкусная еда, самая толика какого-либо внимания. Он рос тощим и острым, и если Дези был лучиком солнца, то Рико был тьмой. Ведь его во тьме и растили.

Честно не помнил, чтобы его лицо изображало улыбку, а голос звучал, как смех. Всё это время.

Потому что бабушка его ненавидела, называла "mi monstruo especial"*. У неё лицо было круглое и сморщенное, зубы кривые и мелкие, совсем жёлтые - она выплёвывала эти слова ему в лицо, пока они не въелись Рико под кожу. Эта ненависть как-то была связана с его отцом, и мальчик её даже понимал. Сам отца ненавидел.

Только дедушка более-менее относился к нему нормально. Он его просто не трогал. Всегда сидел в своем железном инвалидном кресле с ручками, покрытыми мутной резиной, не говорил и целыми днями слушал старые пластинки на пыльном проигрывателе. Рико уже имел настолько ничтожное представление о любви, что тогда думал, вдруг это она и есть - ответственность и безразличие.

Но в безразличии тоже были свои плюсы - Рико был один. Никто за ним не следил, и он мог делать всё, что хочет. Пусть делать и особо было нечего.

Бездумно пиная мяч - сдутый, с разошедшимися швами - мальчик часто подходил очень близко к линии границы, разделяющей их Ногалес от американского Ногалеса. Иногда ему составлял компанию бездомный чёрный пёс, которого тут подкармливали. Чувствуя жаркое солнце, бьющее между выпирающими детскими лопатками, Рико пялился на эту искусственную линию, высокие ржавые пластины пялились на него в ответ.

Он тогда начинал думать о том, как за ней всё гораздо лучше - там наедаются до тошноты, улыбаются до скрипа в зубах и чувствуют безопасность до её обесценивая. Как там красиво и хорошо...

И как ему ни там, ни тут не место. Это нечестно. Несправедливость кипела внутри него, он со всей силы ударял мяч, тот влетал в стену и отскакивал. Становилась немного легче.

После этого Рико обычно шёл домой, чёрный пёс поднимался с горячей земли и лениво шагал за ним. Но в тот день всё изменилось.

Мяч отскочил, прокатился по неровной земле, ударился о колёса чёрного кабриолета и покатился обратно. Рико тут же подскочил к нему, взял в руки, но не ушел. Застыл, хмуро пялясь на блестящую на солнце машину. Она была как из сна - тут таких не бывает.

Пёс поднялся и обеспокоено гавкнул. Рико не обратил внимания.

Если бы он тогда ушёл, может все сложилось бы совсем по-другому. Но Рико был один. Никто его не спрятал, никто его от этого не уберёг.

Двери машины открылись. Два человека вышли - высокие, на плечах длинные пальто, а на ногах сапоги из кожи. Глаза спрятаны за чёрными солнцезащитными очками.

Один из них подошёл ближе. Рико запрокинул голову и зажмурился от высоко стоящего круглого солнца. Пока пугающе высокое лицо не заставило его поблекнуть и не бросило на мальчика тень. Он знал, что нужно уходить - эти двое выглядели как те, от кого говорят держаться подальше.

Но что-то держало его на месте. Этот тип молча протянул Рико голубую купюру в двадцать песо. Мексиканское солнце блеснуло разноцветными камнями огромных перстней на его смуглых пальцах.

Рико замялся. Но только на секунду.

А потом ухмыльнулся, его зубы совсем не по-детски оскалились. Бабушка всегда говорила, что у внука губы острые, "inhumano"*. Незнакомец улыбнулся до жути похоже - и Рико тогда впервые почувствовал, что не один.

Так он получил свою первую работу. Взорвать пустой фургон, который стоял рядом с границей. Он был заброшен уже целую вечность, кто-то приехал и просто оставил его там, со всем содержимым. Его огромная наклейка с двумя зелёными яблоками на голубом фоне была покрыта дорожной грязью.

Рико подбежал к нему, нос защекотал запах гнилых яблок. Он открыл бочку с бензином, кинул туда спичку и побежал. Его шлёпки неслись по сухой, потрескавшейся словно кожа на обезвоженных губах земле. Мелкие камешки заставляли его спотыкаться. Он помнил это так ярко до сегодняшнего дня и ещё долго будет помнить.

Как стало тихо, перед тем как пространство вокруг него лопнуло. Как уши перестали слышать, как ветер стал сильнее. Как он вздрогнул и пригнулся. Как мягкие яблоки скользили под подошвами его шлёпок.

Как он рассмеялся. Как смеялся, пока бежал, до самого дома.

Как потом оказалось, что в этом трейлере было пять человек.

Их должны были нелегально перевести через границу. Они прятались между стенами, вместе с оружием и свёртками белого порошка. Одни плохие люди сделали плохо другим. И Рико им в этом помог.

Ему почему-то даже в голову не приходило, что там могут быть люди. Ему показали деньги, и он улыбнулся, будто это игра.

Двадцать песо - столько стоила его душа. Он потерял себя, когда ему было всего десять.

***

- Паршивец!

Бабушка втащила его в дом, захлопнула дверь. Люстра закачалась от хлопка, её хрусталики ударились друг об друга. Рико стоял и тупо пялился в никуда, до конца не осознавая, что случилось и что ему теперь делать - плакать?

Ему было страшно, непонятно из-за чего. Он глубоко и прерывисто дышал. Футболка, висевшая на худых плечах, порвалась в том месте, за которое бабушка тащила его к дому. В ткань впитался запах гари, Рико его чувствовал.

- Убить тебя мало! - она приблизилась и ударила его по голове. Рико инстинктивно закрылся руками и слёзы брызнули из глаз. То ли от боли, то ли от чего-то другого.

- Ты хоть знаешь, кто эти люди?! Во что ты нас втянул?! - она била его и вопила. У Рико в глазах становилось то темно, то светло. Он пытался сфокусировать зрение на деревянном полу под ногами - корявом, поеденным термитами, а теперь ещё и пропитанным его слезами.

- Я не виноват! Это не я! - он кричал и его крик смешивался со всхлипами. Слёзы текли по лицу, Рико глотал их и на вкус они были как вина - "ты виноват."

Дези за столом молчал и испуганно озирался на них. Он сжимал пухлые губы, чтобы они не тряслись, но Рико слышал, как его мелкие зубы стукались друг об друга.

Бабушка выдохнула и остановилась. Всё вокруг тоже. Рико ничего не слышал, вообще никаких звуков. Только своё дыхание и боль.

А потом бабушка вдруг указала своей мясистой рукой на мужа, спокойно сидящего в углу, и сказала:- Я говорила тебе, что он монстр!

Рико умоляюще взглянул на деда, всё еще прикрываясь худыми руками. Тот смотрел мимо него и молчал. Будто говоря: "должен был уже научиться не молиться тому, чего нет".

- Но теперь я уверена, - бабушка повернулась и посмотрела на маленького Рико в упор, как на незнакомого. - Этот ребёнок настоящий дьявол!

Тишина клубилась вокруг, Рико принял её за согласие. Он выпрямился, по руке стекала кровь. Такая же красная, как пухлое бабушкино лицо.

Он понял, почему она такая злая - с ней тоже нечестно поступили, на неё спихнули ответственность за любовь, которую она не знала и которую, даже если бы захотела, не вынесла. Рико понял всю боль, что ему причинили и стало спокойно. Потому что теперь уже поздно - злость породила злость.

Его зрачки вдруг расширились, взгляд отстранился. Большие детские глаза стали ещё больше. В них стояли крупные слёзы и страх. От неизбежного изменения - от тьмы и пустота, заполнявших его вены, словно яд.

ты убил их. ты убил их. ты убил их всех.

Твой Бог бы тебя за это не простил. Но ты здесь и живой. Нетронутый, безнаказанный. Рико должен был чувствовать стыд и отвращение каждой клеточкой своего тощего тела, но чувствовал только власть. Её столько, что ему не унести.

И она почти заставила его улыбнуться. Остро, как все и боялись, прямо бабушке в лицо.

Он смотрел на неё своими новыми глазами, кровь на маленьких руках и чернота в глазницах. Больше не заплачет, ничего от ребёнка - он станет дьяволом, если они так сильно этого хотят.

Он злился. Теперь точно знал, что с этим делать.Если Бога нет, он сделает им себя сам.

И бабушка была не права. Столько силы, сколько Рико понадобилось тогда, чтобы сдержать эту злость, у дьявола не нашлось бы. Столько есть только у ангела, который уже упал.

*alone at night- gvllow