20 глава

Я извиваюсь как гусеница, из-за чего кровать трясётся, и половицы под ней громко скрепят. Чем больше я тебе брыкаюсь, тем сильнее ощущается боль на правой ноге, в области голени.

— А-а-а-й! — вскрикиваю от внезапного жжения, которое пульсирует по коже.

Опускаю голову и пытаюсь рассмотреть ногу. Она перебинтована белой марлей.

Дверь открывается, и в темноте я замечаю мужской силуэт. Его широкие плечи распрямляются, и он выходит из тени, показывая себя.

Джек.

На нем просторная рубаха и свободные брюки. Волосы взлохмачены, а под глазами залегли сине-фиолетовые синяки. Руки он спрятал за спину.

— Не шуми, я рядом, — в пол голоса процедил он.

— Хотела бы я, чтобы это прозвучало, как радостная новость. Но это, наоборот, заставляет меня начать переживать ещё сильнее, — я морщусь.

Мужчина берет стул, стоящий в тёмном углу, и ставит рядом с кроватью. Сев на него, он тянет ко мне свои руки и снимает с моего лба импровизированный компресс, который уже почти высох.

— Будешь паясничать, отправишься утром в тюрьму. И мне будет плевать, что на твоей ноге кровоточащие ожоги, которые я любезно тебе обработал. А в карцере, вряд ли, тебя будут лечить и возиться с тобой. Твои раны начнут воспаляться, а потом гнить. В конечном итоге, пойдёт заражение, и ты будешь умирать заживо, на мокром и грязном полу! — от его слов внутри все сжалось.

— Миленько, — криво улыбаюсь.

— Я предполагал, что ты безумна. Но не настолько же, чтобы лезть в горящую избу ради кучки золота! — он ещё и мораль мне читает. — Деньгам плевать на твою преданность. В мире их столько, что всегда найдётся возможность заработать или украсть ещё. А ты настолько обесценила свою жизнь, что ринулась в огненное зарево, спасать золотые безделушки и грязные купюры.

— Говорит человек, который не может позволить себе новые брюки, — ухмыльнувшись, опускаю взгляд на его одежду.

Джек тут же подходит к зеркалу и начинает себя рассматривать. Да, одежда на нем явно не новая и, скорее всего, даже не стиранная.

Вдруг, меня осеняют мысли о сбережениях. Я точно помню, что в плену огня прижимала их к груди, вплоть до того, пока не отключилась.

— Где мои деньги и золото? — снова извиваюсь на кровати, в попытках разорвать на себе эти тугие верёвки.

— Нормальные брюки... я спал в них, поэтому они мятые... хожу в них исключительно по дому, а на улицу надеваю другие, — Джека, видимо, задели мои слова про его внешний вид. Он, игнорируя меня, продолжает пялиться на своё отражение.

— А-а-а, Боже, спаси меня от него! — начинаю злиться. — Где все, что я украла, а?

— Наконец-то ты призналась в том, что являешься воровкой! Чистосердечное признание! — он усмехается. — Я спрятал украденные тобой безделушки в надежное место. Как только ожоги на твоей ноге начнут заживать, я отвезу тебя в тюрьму Тауэра. Там с тобой будет разбираться правительство Лондона. А мне дадут хорошее вознаграждение, за поимку такой мошенницы как ты. Удивительно, мне даже пытать тебя не пришлось, ради признания!

— Ублюдок! Развяжи, сейчас же! Меня ждут в королевской резиденции, — снова чувствую, как во мне начинает бушевать ненависть.

Верёвки больно впиваются в кожу, все тело ломит от того, что я, уже неизвестно сколько, лежу на спине в одном положении.

Джек подходит ко мне, и его суровый взгляд заставляет меня осечься. Я перестаю дергаться и внимательно наблюдаю за тем, что будет дальше. Несмотря на всю свою серьёзность, мужчина нежно касается моих волос и убирает растрепавшуюся рыжую прядь с моего лица.

Затем, он хватает со стола тряпку, которая ещё совсем недавно лежала на моем лбу, складывает пополам, делая из нее кляп, и засовывает мне в рот.

— М-м-м, — слышится мое протяжное мычание.

— Ты много болтаешь. Не хочу тебя слышать, — он поджимает губы. — Сейчас поздняя ночь, и я хочу спать. Зайду к тебе утром. Советую, тоже поспать.

Джек оставляет меня одну, вальяжно выходя из комнаты. В голове звучит лишь одна мысль:

"Ублюдок! Ублюдок! Ублюдок!"

Жаль, теперь я не могу прокричать ему это вслед.