Пролог

Примечание:

*Послушница — Это будущая монахиня. Проходящая путь послушания, служения.

13 лет назад.

1847 год. Лондон. Монастырь святой Иоанны.

В комнату забегает тучная монахиня. Вид у неё весьма озлобленный, глаза горят, губы сжаты в линию, а лицо покрыто красной сыпью. В руках монахиня держит плеть.

— Признавайтесь! Кто из вас, маленькие воровки, крадет по ночам персики? — слышится звучный удар плетью об пол.

Я нервно сглатываю и тереблю подол своей юбки, в котором запрятаны персиковые косточки. Сердце начинает бешено колотить в груди, от чего дыхание становится неровным. Я со страхом смотрю на плеть в руках женщины.

Послушницы начинают перешёптываться между собой. На их лицах застыл ужас — они знают, что сейчас будет. А мне тем временем нужно срочно придумать, что делать с косточками в подоле юбки. Монахиня не должна их найти. Только не у меня. Нет.

— Я клянусь, что раздену каждую до панталон и изобью! Если, сейчас, одна из вас не признается, наказанию подвергнутся все! — женщина кричит, и ее грудь вздымается. — Неблагодарные свиньи! Вы же знали, что у нас ограниченное количество еды. Монастырь некому содержать, как смели воровать?!

Моя кровать находится поодаль от всех, в углу. Я самая младшая среди послушниц монастыря. Самая неприметная. Мне всегда доставалось меньше всех. Теперь, мне ещё страшнее от того, что я отплачу за содеянное сполна. Но ведь это всего лишь персики! Едой, которой здесь кормят невозможно наесться!

Монахиня не медлит, она подходит к кровати, которая ближе всех находится к ней. Там стоит самая старшая послушница. Ей пятнадцать. Когда женщина подходит к ней, девушка даже не вздрагивает. Она смелая. И, глядя на неё, я надеюсь на шанс, что монахиня отступит, но она хватает послушницу за волосы и толкает на пол.

Худая, даже слегка костлявая девушка, в длинной сорочке, падает. Женщина, взяв простынь и одеяло, кидает прямо на послушницу, полностью обыскивая ее кровать. Монахиня разозлилась. Пощады не будет никому.

Некоторые девушки начинают плакать. А я, в это время, пытаюсь спрятать трясущиеся руки, чтобы никто не увидел, как я нервничаю. Мне всего семь лет. Я ребёнок, который хотел есть. Я не виновата.

Женщина обыскивает следующие кровати, заглядывая везде, куда только можно. Перед моей кроватью ещё две. Мне срочно нужно что-то придумать. Я не хочу наказания.

Нащупываю косточки в подоле юбки и аккуратно сжимаю их в своей ладони. Мой взгляд останавливается на соседке по кровати — Теоне. Эта девочка выглядит такой же испуганной как и я. Ей девять. Теона страдает от приступов эпилепсии, от которых ничего не помогает. Лекарки всегда пожимают плечами, видя ее недуг. Многие, из-за этого, ее боятся и не общаются с ней. Она смотрит на монахиню и ждёт своей очереди на обыск, а я, тем временем, легким движением руки бросаю косточки на пол, и они закатываются под кровать Теоны.

Внутри все напрягается, когда женщина, крепко сжимая плеть, подходит к послушнице. Я слышу, как нервно дышит Теона. Она довольно скромная девочка и весьма мягкая, чтобы отстаивать свои права. Однако, монахине все равно кто перед ней.

Женщина отталкивает Теону и роется в ее постели. Затем, взгляд монахини опускается вниз, и она нагибается, чтобы что-то рассмотреть. Косточки видны под кроватью. Сердце уходит в пятки, когда она садится на колени и с головой лезет под кровать, чтобы их оттуда достать.

Теона замечает это, и ее глаза широко раскрываются. Девочка начинает плакать, медленно пятясь подальше от кровати. Послушницы с сожалением смотрят на неё и склоняют головы.

Я до крови закусываю нижнюю губу и мнусь на месте. У меня ещё есть время признаться. Я могу все исправить! Монахиня поднимается с колен и поднимает руку с косточками вверх. На ее лице злобная ухмылка. Она ядовито смотрит на Теону и направляется в ее сторону.

Я делаю шаг вперед, а затем два назад. Тяжело сглатываю и продолжаю стоять на месте. Девочка прижимается к стене.

— Прошу, не надо! Это не мои косточки, я ничего не воровала, — едва слышно шепчет она.

— Лживая дрянь! Вот я тебя и раскрыла! Маленькая, а уже такая порочная! — но монахиня ничего не хочет слышать. У неё лишь своё на уме.

Если бы ад существовал, она была бы главным бесом. Откуда в этой женщине столько ненависти? Монахиня хватает Теону за руку и толкает в центр комнаты, после чего она падает на колени.

Никто не решает вмешаться. Все молча наблюдают. Я закрываю рот рукой, чтобы не закричать от ужаса. Все происходит моментально. Удар за ударом. На коже Теоны остаются бордовые полосы, которые тут же начинают кровоточить. На лице застыл немой страх. Она не кричит, а лишь скулит.

Монахиня даже не думала прекращать бить ее плетью, пока из-за шума в комнату не ворвались другие монахини. Увидев эту картину, они ничего не сказали. Ее боялись все. Она была главной. Другие монахини лишь ждали, пока та завершит «воспитательный процесс».

На Теоне не осталось живого места. Ее лицо, руки, ноги были покрыты багровыми полосами. Она лежала на полу и извивалась в подступивших судорогах. Сорочка девочки намокла в области паха. Затем Теона начала задыхаться. Она хрипела как старуха. Монахиня перестала ее бить и аккуратно убрала прядь волос с ее лица. Возле губ девочки появилась белая пена. Приступ эпилепсии усилился. Женщина отошла от неё и вытерла капли пота, стекающие по лбу.

От осознания, что вместо Теоны могла быть я, меня бросало в дрожь. Плакали все послушницы. Я тоже плакала, так, что глаза щипало. А монахиня тем временем молча вышла из комнаты, оставив всех присутствующих в недоумении.

Теона резко затихла. Даже перестала хрипеть. Застыла в позе эмбриона, поджав под себя ноги. Одна из монахинь подошла к ней. Она приложила два пальца к ее шее, а затем тут же отпрянула.

— У неё нет пульса... — дрожащим голосом произнесла женщина.

Послышались печальные вздохи. Девушки вновь начали перешёптываться. А я смотрела на лежащее тело и повторяла в голове, что это моя вина. Я ее убила. Я в этом виновата.

Спустя 3 года после смерти послушницы Теоны. 1850 год.

Каждый день мне приходилось делать вид, что все в порядке. Я не могла никому признаться в содеянном и не могла понять, почему я так поступила. Мне было страшно тогда и сейчас. Я взрослею, и на мои плечи ложится еще больше обязательств. Меня уже заставляют делать работу посложнее, как и остальных послушниц.

У меня нет друзей, так как я решила, что мне следует держаться одной. Теону не вернуть. Ее лицо не выходит у меня из головы. Не могу представить, что ей пришлось испытать той ночью.

Я больше не могу. Я устала. Поэтому собираю свои обноски в мешок, который я тоже украла, и думаю о том, куда отправлюсь после того, как сбегу с монастыря.

Маленькая рыжеволосая девочка, по имени Лиссабон. Одна отправляется в большой мир. Почему я выбрала такой путь? Потому что больше не могу находиться в стенах этого места! Места, где по моей вине убили человека. Ребёнка! Который был чуть старше меня... Эта ноша словно крест, от которого не могу избавиться. Но я попытаюсь это сделать, начав всё сначала. Да! Я это сделаю! Даже если придётся убегать от себя самой...