Глава 15. Всё под контролем

Кровать невероятных размеров, что я утопаю в ней и в объятиях Доминика. Не представляю, как после стольких тёплых минут я со спокойной душой выберусь из его рук и убью?

Я помотала головой, отгоняя мысли. Не должна. Не моё дело...

Вибрация телефона Доминика отвлекает меня, а его вынуждает пробудиться. Он с недовольством отвечает, не глядя на дисплей. Я напрягаюсь и слышу женский голос с итальянским акцентом.

Девушка? Кто в здравом уме станет звонить мужчине в такую рань, когда ещё нет и семи часов? За окном зимняя темнота раннего утра, и можно подумать, что сейчас ночь.

Я смотрю вверх, задирая голову, лишь бы лучше разглядеть грубые черты лица только что проснувшегося мужчины. Его волосы, напоминая небо далеко за полночь, умудрились взъерошиться из-за сладкого сна.

Его дыхание становится слышным.

Мое собственное дыхание замедляется. Я хочу слышать, как он дышит. Его глубокие вздохи, наполненные мужественностью. Голос охрип после сна, звучит невероятно сексуально. Доминик груб и даже зол, они говорят на итальянском, а о чем — я не понимаю. Я изо всех сил стараюсь поймать слова и понять их. И все-таки мне удается услышать.

Amo...

Люблю?

Она его любит?

Быть не может! Они не могут встречаться, он же холостяк. И будь он занят, то не стал бы целовать меня и тем более спать в одной постели.

Я нервно кусаю губы и вглядываюсь в лицо Доминика. Острые черты лица придают столь серьёзное выражение, что мне сносит крышу. Господи, он чересчур прекрасен внешностью. Итальянский акцент даёт грубости, которую он выражает через чёткое, быстрое и резкое произношение букв. Я решила сделать вид, что сплю, поэтому закрываю глаза и устраиваюсь на его огненной груди. Вдыхаю аромат его каминно-красного оттенка кожи, отдающая теплом, словно истинный камин.

— Stai facendo un po' la stronza su quello¹, — тон уверенности с нотками доминирования и итальянским акцентом вызвал во мне бурю эмоций.

Уверенно могу сказать, что Доминик тот ещё доминатор во всех случаях. Улыбка невольно тронула мои губы, я прижалась к мужчине как можно ближе, насколько это возможно. Щекой я почувствовала его глубокий вздох вздымающейся груди.

— Mi sono stanco delle tue bugie, cazzo².

Беззаботная улыбка появляется на его немногословном лице. Едва заметные ямочки на щеках придали чувство спокойствия до тех пор, пока не услышала грубый голос в очередной раз.

Пока он разговаривал, в голове вертятся образы: как они могли делиться воспоминаниями и переживаниями, обсуждать нечто интимное, целоваться до потери сознания, рассказывать о волнующем. Я пытаюсь отогнать мысли, но они возвращаются.

Доминик отложил телефон.

Когда он закончил разговор, я нахожусь уже на пределе ненависти и раздражения.

Убийственная энергия, исходящая от убийственного мужчины, витает в воздухе, как молекулы кислорода, оседая на моей коже мурашками.

С кем он разговаривал? В тот момент это было единственным, что меня интересовало. Я хочу знать, с какой такой светской дамочкой он вел не столь приятную беседу, нежели со мной. Кажется, он ее красиво и прямо послал. Я окинула его подозрительным взглядом. Чувство. Непонятное чувство, которое прокрадывается незаметно под кожу, а после накрывает утапливающей волной.

— С кем ты разговаривал? — я склоняюсь над его лицом, чтоб он мог меня услышать.

Он посмотрел на меня. Усмешка коснулась его персиковых, на вид холодных, губ. Я смотрю на него сквозь густоту темного зимнего утра. Доминик два раза хлопнул ладонями, и меня мигом ослепляет приглушенный свет, предназначенный для ночного освещения.

— Той, кто меня уже начинает раздражать, — сипло отвечает.

Его безмерное спокойствие прожигает насквозь. Я ловлю каждую деталь: умиротворенно вздымающаяся грудь, не подразумевающая лжи. В глубине я знаю, что не имею права его ревновать. Мы временные знакомые. Кто-то из нас в конце концов должен умереть. Либо он, либо я.

— И чем же?

— Неумением понимать слово «нет».

Между ними ничего нет. Она его раздражает. Мне стоит довериться. Доминик не из тех людей, кто будет лгать на постоянной основе. Не то что я. Я обманываю его. Постоянно на протяжении этих дней. Разве я заслуживаю идеальных отношений с ним? Хотя бы дружеских.

Не думай, Офелия, твоя задача — подвести к смерти.

— Тебя она беспокоит? — спросил он. — Девушка, с которой я разговаривал.

— Да, — не думая, говорю я спокойно. — Мало ли у тебя есть девушка, а я сплю с тобой в одной постели и целуюсь.

Мои слова его рассмешили.

Что смешного я сказала?

Предупредила, что не хочу быть в роли любовницы?

Я закатываю глаза и скатываюсь с него, ложась рядом. Вытягиваю ноги и стопами чувствую мягкую теплую шерсть. Я привстала на локтях, видя сладко спящего Вегаса. Боже, какой он милый. Улыбнувшись милой картине, я принялась осторожно поглаживать бок Вегаса ногой. Он издал довольный звук.

— Жемчужина, я не из тех, кто станет сидеть на двух стульях. Неужели я так похож на бабника?

Он вывел меня из транса.

— Может быть, — пожимаю плечами.

Я натянула на себя одеяло и взглянула на окно, закрытое шторами. Кусаю губу. Теплое касание большой ладони накрывает мою талию. Его пальцы впились в мои ребра. Я задохнулась от подобного жеста.

— Плохо же ты меня знаешь, Офелия.

Замечаю его взгляд. Он смотрит на меня исподлобья, его глаза расслаблены, словно его ничего не беспокоит и все происходит четко и строго по плану. Доминик положил ладонь на мою щеку и погладил скулы большим пальцем.

О боже...

Этот жест...

Такой простой, но такой интимный. Мой взгляд скользит по его лицу. Холодные пальцы очерчивают линии моих скул, я расслабляюсь от его касаний. Мне настолько хорошо еще не было. Глаза фиолетового цвета кажутся темными под глубиной сумрака, густыми ресницами и темными ресницами.

— Не умеешь скрывать ревность, жемчужина, — издевательски прошептал в губы, его дыхание жжёт мою нежную кожу.

Я простонала и прикрыла глаза.

— Никогда не ревновала тебя и не буду, — бормочу.

— Правда, что ли?

Не размышляя, я решительно киваю. Он не прекращал поглаживать скулу. От его трепетных касаний мне становится невыносимо щекотно, хочется смеяться.

— А твои угрозы стюардессе? — резко произнес Доминик с ноткой ехидности.

Я застываю, словно превращаюсь в ледяную статую. Мои глаза широко распахиваются, и я с недоумением смотрю на него. На его спокойном лице явственно читается хитрость, которую он даже не пытается скрыть. Я с трудом вдыхаю воздух сквозь стиснутые зубы. Кажется, в моих глазах промелькнул страх и стыд.

Подождите! Она ему рассказала про мою ревность?!

Но как...

— Как ты узнал? — сглатываю.

Доминик не может сдержать смех, широко улыбаясь и демонстрируя свою знаменитую голливудскую улыбку. Его ослепительно белые и ровные зубы способны вызвать зависть у любого. Я удивленно поднимаю бровь и спрашиваю с легкой хрипотцой в голосе:

— Что смешного?

— Я подговорил стюардессу и заплатил ей за тот цирк.

— Прости...?

Мое сердце замерло. Сперва показалось, что все вокруг как будто остановилось. Встало на паузу. Мысли мечутся в хаотичном порядке, в голове встала полная пустота. Я не могу больше думать, ничего не понимаю и не хочу. Вопросы накрывают меня, не оставляя и малейшего шанса на спокойствие в душе.

— Я попросил Кьяру сыграть образ флиртующей кокетки, — Доминик медленно проговаривает каждое слово, словно наслаждаясь ее именем.

Во мне вновь вспыхнула ревность.

Боже, мне нельзя так остро реагировать на него!

Я натянула подозрительную улыбку и сузила глаза, якобы с интересом слушая рассказ Доминика. Черт, будь моя воля и если бы не разум, я бы разбила той Кьяре лицо и изрезала бедра, чтобы больше не смела вилять ими.

— И заплатил ей за эту игру пять тысяч евро. Мне было интересно узнать твою реакцию. Ты так мило ревнуешь, — он улыбается и хватает меня за подбородок, сильно сжимает его, я мычу и слегка дергаюсь.

Интересно?!

— Засунул бы свой интерес в одно темное местечко, — выплевываю и ни капли не жалею о словах.

Я чувствую, как мои щеки начинают гореть, когда его пальцы усиливают хватку на подбородке. Ощущение, словно меня держат в ловушке. Я попала в его капкан. Словно я стала объектом, которым он может распоряжаться по своему усмотрению и желанию. Я дергаюсь и грубо пихаю его в грудь и отталкиваю его громоздкую и сильную руку, но он даже не рыпнулся. Я хочу вырваться, но мое сопротивление лишь усугубляет ситуацию. Он сжимает сильнее, отчего я жмурюсь.

— Ты слишком мала для такого острого языка, — голос низок и глубок, как раскат грома перед бурей. — Я сделал что хотел и получил это, в чем же твоя проблема, жемчужина?

Каждое слово звучит четко и уверенно, как высеченное на камне. Он говорит медленно, взвешивая каждое произносимое слово и придавая им особую значимость.

Я вновь толкаю его руку, но он не убирает ее. Не смеет. Не хочет.

— Отпусти, — требую я.

— Нет, — он резко выдохнул, интонация прозвучала отрывисто и безапелляционно. — Ни за что, и не смей перечить мне.

Его глаза сверкают самодовольством, а легкая улыбка на губах говорит о том, что ему нравится эта игра власти. Этот момент кажется бесконечным, и каждый миг, пока его рука продолжает сжимать мой подбородок, становится невыносимым испытанием.

— Я не твоя собственность, чтобы ты смел мною командовать.

Его это жутко забавляет, он вновь стискивает мою челюсть и отпускает, очерчивая поглаживаниями мои щеки.

Я стараюсь держаться подальше от него, чтобы не чувствовать его властного присутствия. Его периодически проявляемая власть вызывает у меня сильное раздражение. Я понимаю, что имя Доминик ассоциируется с доминированием, но, право же, не стоит быть таким непостоянным! В один момент часа он готов слушать и преклоняться, а в другие два — ставит тебя на место, а именно на колени перед ним.

Моя рука поднялась, и я ударила Доминика по лицу. Звук пощечины был довольно сильным и разнёсся по всей спальне. Он тихо зашипел и отвернул голову, но не попытался прикрыть щёку, на которой остался красный след от моих пальцев.

— Ты что, совсем рехнулась со своей дикой ревностью? — возмущенно сказал он и все-таки поднял руку, погладил место удара, успокаивая жгучую кожу.

Меня охватила такая злость, что...

А?

Резкая пронзающая боль в лопатках. Доминик со всей грубостью уложил меня на лопатки, больно ударив о, казалось бы, такой мягкий матрас, но сейчас он мне показался невыносимо жестким, и сковал руки моим поясом от халата, лежащий на тумбочке. Он тщательно обвил пояс вокруг моих запястий. Я ощутила касание нежного материала. Движения Доминика уверенные, показывающие, кто из нас двоих главный и обожает доминировать.

— Маленькая и наглая, какого хрена ты так любишь мериться со мной силой?

— У тебя маленький, — фыркнула я. — Ты меня раздражаешь.

— Так проверь, — оскаливается мужчина, красуясь ослепительной улыбкой. — В любом случае я окажусь гораздо сильнее.

Доминик отстранился и дёрнул за край пояса, освобождая мои руки. Я испытала облегчение и вздохнула.

— Впредь больше не поступай так, — произнёс он.

Не желая вступать с ним в конфликт или, того хуже, вызвать его недовольство, я сделала вид, что всё прекрасно поняла и действительно не стану больше провоцировать его. Я не люблю подчиняться. Мне нравится всё делать наоборот.

В воздухе зависло молчание, слышатся только вздохи. Доминик сидел в одних боксерах и гладил спящего Вегаса, который и ухом не повёл на наши очередные перепалки.

О чём они говорили? Неужели о ненависти? Или, наоборот, о любви? Ощущения, что эта мадам ему мешает, если ориентироваться на интонации его голоса. Злую. Недовольную. Желающую истерзать глотку той незнакомки. Я посмотрела в спину Доминика, движения его рук и плеч сказываются на мышцах спины. Он такой сексуальный, что я готова описаться.

Я мысленно прокашлялась, отгоняя развратные мысли.

Пусть я и девственница, но кто мне мешает мечтать о сексе с сексуальным, красивым и обеспеченным мужчиной? Именно - никто. Хочу и мечтаю. Однако в силу собственной гордости я никогда не раздвину перед ним ноги. Да, я отправила видео в белье, но это был отвлекающий маневр, чтобы его окончательно обескуражить и снести крышу.

Они говорили на четком итальянском. Ярко выраженный акцент, показывающий принадлежность Италии, и только Италии. Я тяжело вдыхаю и вновь смотрю на него, то на Вегаса. Встаю на локтях и поднимаюсь окончательно, оказываясь за его массивной спиной.

Стоит мне лишь коснуться ладонями его кожи и мышц на спине, я моментально слышу глубокий вздох с долей хрипоты. Боже, его вздохи слишком прекрасны. Горячими губами я слегка касаюсь плеча, оставив первый и последний поцелуй.

— Жемчужина, — на выдохе зовет он, я откликаюсь. — Не пытайся меня задобрить.

— Я и не пытаюсь.

Он хмыкнул.

Вот же дьявол.

Дьявол, сводящий меня с ума.

У меня уже крыша улетела.

— Я хочу выучить итальянский, — заявляю невпопад.

Доминика ошеломило мое заявление. Сильная мужская рука зависла в воздухе, переставая гладить своего маленького верного друга, который был недоволен и прорычал, не желая, чтобы хозяин перестал его гладить.

Я кусаю губу и отодвигаюсь на несколько сантиметров, он повернулся ко мне и усмехнулся.

— Ты уверена?

— Абсолютно, — тут же отвечаю. — Сможешь быть моим... учителем итальянского?

Улыбка атаковала его идеальное лицо.

— Смогу, но мои занятия платные.

Хитрость всплыла на его лице. Я хмурю брови и скрещиваю руки на груди. Ему что? Денег мало? Раздраженный фырк, и я оглядываю его сверху вниз, оценивая.

— Неужели тебе денег мало? Ты входишь в пятерку самых богатых людей в мире, обеднеешь от часа в вечер?

— Ох, жемчужина, — смеялся Доминик. — У каждой девушки есть то, что она может дать мужчине.

Доминик кладет руку на мою ногу, и я вздрагиваю, чувствуя себя пойманной в ловушку. Он принимается поглаживать мое колено, проходясь горячими пальцами по костям. По моей спине пробежался целый табун мурашек, словно мне резко стало холодно.

— Свою девственность я тебе не дам, — бормочу и отдергиваю ногу, удивительно, но он не стал меня держать. Меня это расстроило... Нет, ни в коем случае. — Ни за что. Никогда. И не проси!

Уже какой раз ему смешно.

— Ну какая девственность? Мне это не... Стой, — и только сейчас до него дошел весь смысл слов, он завис на минуту и вскинул бровь, глядя на меня. — Подожди, ты девственница?

Я вопросительно посмотрела в его удивленные глаза. Чему здесь удивляться?

— В чем проблема? — недоумеваю. — Неужели ты думал, что я в свои восемнадцать успела переспать со всей Францией?

— Нет, — он качает головой, все еще пребывая в шоке. — Просто в момент, когда ты мне отпраляла видео в нижнем белье, в моей голове пробежала цепочка мыслей, что у тебя уже был парень, раз ты так легко отправляешь подобное.

Цокаю.

— Бессовестный.

— Я? — улыбается тот. — Отправляет откровенные видео она, а бессовестный я.

Я едва заметно улыбаюсь и ложусь обратно. Он продолжает гладить Вегаса.

— Так какова оплата? — интересуюсь.

— Одна секунда занятий равна одному поцелую, следовательно, раз ты хочешь заниматься по часу, то с тебя 3600 поцелуев в день.

Я оторопела. Три тысячи шестьсот поцелуев?! У него совсем мозги поплыли? Кажется, я переборщила и обескуражила его чересчур сильно.

— В губы, — нагло добавляет он.

В губы?!

Можно мне кто-нибудь подарит сковороду и я сумею его стукнуть ею?

— Мне не по карману такие высокие цены, — специфически говорю. — Понизь цены.

— И не подумаю.

Сволочь.

— Могу лишь повысить.

— Мои губы отвалятся, — проворчала я. — Найду себе другого учителя по итальянскому.

Доминик хмурится, не скрывая раздражения в словах о другом. Я усмехаюсь и облизываю нижнюю губу.

— Кто сказал, что позволено найти другого?

— Я, — закатываю глаза, что появляются мелкие искры. — Кто сказал, что не позволено найти другого?

— Я сказал, поэтому никакого другого учителя ты не найдешь.

— Ты не посмеешь пытаться командовать.

Он оскалился так, что по телу пробежал холодок, и волосы на затылке встали дыбом. Я сглотнула, чувствуя засохший комок, вставший поперёк горла.

— Это мы ещё посмотрим, дорогая жемчужина.

Резкий стук в дверь, и она распахивается. В проёме показалась Ливия, стоящая в красивом лёгком домашнем виде. Молочная юбка солнце выше колена, подходящая под шоколадный свитшот. Она выглядит как с иголочки, словно только что вышла от стилиста. Волосы красиво уложены с помощью утюжка, красуясь на хрупких плечах. И ни грамма макияжа.

Господи, её кожа такая чистая...

— Время завтрака уже, — сообщает Ливи и облокачивается спиной о дверь. — Давайте, вставайте и идём, — свистит, разворачивается на пятках и рукой поманила за собой.

— Черт, уже девятый час? — буркнул Доминик.

Мужчина встаёт и уходит к стулу, на котором небрежно лежали строгие брюки. Нет, не лежали, а валялись.

— Ты совсем потерялся во времени, — констатирует факт Ливия. — Офелия затмила твой разум.

Она смеётся, а я хмурюсь.

Уверена, они все сговорились.

— Оденемся и придём.

— Оу, жаркая была ночь?

— Ливия, — рычит Доминик, застраивая ширинку брюк. — Не наглей лишний раз, иначе получишь.

— Чем?

— Спроси у Аластора, — колко произнёс он и ухмыльнулся.

Ещё бы понимать, что они имеют в виду.

Я разочарованно вздыхаю, но молчу, словно так и нужно. Ощущаю себя лишним персонажем в этом доме. Жизни. Семье. В целом везде.

Ужасное чувство.

— Не задерживайтесь долго.

И дверь хлопает.

Их семья настолько гармоничная и доверительная, что мне становится тошно от мысли, что я должна убить их. Подвести к смерти.

А если я не хочу этого? Что, если я не убийца, как мой отец? Что, если я совершенно другая? Не такая, какую меня хотят видеть, а та, которая хочет простого тепла. Раз я холодная много лет, почему я должна быть такой всю жизнь? Неужели я не заслужила тепла?

Я не заметила, как оказалась в ванной комнате и переоделась в абсолютно другой образ. Белые велосипедки, чётко подчёркивающие мою круглую попу и красивые бедра. Ярко-розовая футболка. Я смотрюсь в зеркало, и улыбка невольно расползается по лицу. Волосы собираю в небрежный пучок и выхожу к Доминику, сидевшему на кровати и ожидавшему меня.

Он оглядел меня с ног до головы и с головы до ног. Взгляд, полный хищного интереса, заставил мои ноги вздрагивать. Он так смотрит, словно собирается завалить меня в постель и не выпускать, пока не удовлетворится, пока вдоволь не насытится мной.

— Мне этот наряд не нравится, — сказал он, глядя на меня. Внутри всё похолодело. Как не нравится?.. Он дотянулся рукой до моего подбородка и поднял его, так чтобы я смотрела на него, а не отводила взгляд. — Как ты посмела нарядиться так красиво?

С плеч упал целый груз камней. Я сумела выдохнуть и смахнуть невидимый холодный пот со лба. Незачем так пугать, черт возьми!

Мужчина рассматривал меня, его взгляд скользил по моей фигуре. Доминик отпускает подбородок и обхватывает моё запястье рукой. Его рука очень большая и сильная. Бабочки взлетели в животе.

Я шла за ним и в очередной раз любовалась интерьером, сделанным по проекту профессионального дизайнера и опытным рукам рабочих. Идя рядом с ним, я спустилась в столовую, где уже собрались абсолютно все.

Данте и Аарон обсуждали рабочие дела, слыша знакомые слова, которые иногда я встречала в итальянской речи и понимала. Ливия с подругами беседовала по поводу Аластора, я уловила его имя, а Эвелина, похоже, вспоминала моменты, проведённые с Данте.

— Доброе утро, — улыбнулась Эвелина, заговорив со мной по-английски. — Как спалось? Офелия, всё в порядке?

Если бы я не знала проявленную любовь Данте к Эвелине, то подумала бы, что он тот ещё жестокий кретин, которому плевать на свою жену, а она единственная пытается повысить их отношения. Но Данте с ней другой. Нежен, как ласкающий, лёгкий летний ветер вечером.

— Доброе, — я искренне улыбнулась, это меня поразило до костей. — Всё прекрасно. Ваш дом восхитителен.

- Я рада, что тебе нравится у нас.

Доминик отодвигает для меня стул и рукой приглашает присесть. Я принимаю приглашение простецким кивком и сажусь. Он пододвигает меня и устраивается рядом.

— Ты что пить будешь?

— Латте, — скудно говорю, осматривая выбор завтрака на столе.

Ливия выбрала овсяную кашу с клубникой и черникой, Данте с удовольствием ел просто чернику. Видно, что его дочь точно также обожает чернику и всё, что с ней связано. Они так похожи...

— Твоя семья любит чернику? — шепнула я.

— Папа и Ливия её обожают, особенно черничные кексы, — мужчина пожимает плечами и ставит передо мной чашку ароматного латте. — По рассказам папы, бабушка всегда их пекла, а мама, зная любимое блюдо папы, стала часто его готовить.

— У вас были черничные кексы почти каждый день?

— Не почти, а каждый. Папа светится от счастья, когда мама дарит такие маленькие, но наполненные любви подарки.

Я горько усмехнулась и отвела взгляд на тарелку. Выбрав хлебцы с авокадо и лососем, я уложила пару штук на тарелку. У каждого свой завтрак.

— Рада, что в твоей семье такая гармония, — на выдохе говорю и делаю глоток кофе. — Тебе повезло с ними, цени, пока все живы.

В моих словах прятался скрытый смысл, но, кажется, он не заметил этого. Оно и к лучшему.

— Они будут со мной долго, уж поверь, я не позволю любимым умереть раньше сотни лет.

— Семья, — тихо сказала я и прикусила язык. — Это твоё уязвимое место? Их ты боишься потерять? Это и есть твой страх?

Мой голос быстрый. Я спрашиваю так торопливо, что это кажется чрезвычайно подозрительным. Доминик замер и взглянул на меня краем глаза, выпивая двойное эспрессо.

У него такая идеальная осанка.

Черт.

— Зачем ты это спрашиваешь? — хмуро отвертелся он. — К чему ты клонишь, Офелия?

Я захлопала глазами и нервно сглотнула.

— Просто интересуюсь.

— Просто ничего не бывает. Прекрати лгать уже.

Сердце бешено забилось. Я уже слышу громкий стук, и, наверное, его слышат все. Я выгляжу так нервно, что на меня принялся коситься Данте. Встретившись взглядом с взрослым мужчиной, отцом Доминика, я опять сглатываю. Сейчас он не выглядит как любящий мужчина, скорее, как самый жестокий и кровожадный убийца. Он смотрит пристально, будто взглядом грозится снести мне голову.

И я ловлю точно такой же взгляд Доминика. Точь-в-точь, отличаются только цвета глаз. Они одинаково хмурятся и испепеляют глазами.

Господи, от их пронзительного вида уже хочется рыдать. Они доведут меня, клянусь, доведут и не пожалеют!

— Офелия, всё нормально? — обеспокоенно спросила Эвелина, она прижималась к мужу и цеплялась за его плечо, словно ища в нём защиту и ответы на все волнующие вопросы.

Черт, и почему со мной это происходит?!

— Да... — охрипшим голосом шепчу и кашляю. — Всё нормально...

— Я не стану отвечать на твой вопрос, — наконец говорит Доминик, и обстановка стала расслабленной. — Тебе необязательно знать ответ, но знай, что мы вернёмся к этой теме и, уж поверь, я докопаюсь до настоящей правды.

В какую задницу я влипла, скажите, пожалуйста?

Боже, пусть это всё будет гребаным сном, отец меня ни о чем не просил, и я сейчас просто проснусь.

Через три...

Два...

Один...

Я жмурюсь и спустя несколько секунд вновь распахиваю глаза. Ничего не изменилось. Я не проснулась.

Ох...

— Ливия, а расскажи что-нибудь, — внезапно прошу я.

Я должна замести все следы и вести себя так, будто бы ничего не произошло. Ничего не было. Всё в полном порядке.

Всё под контролем. Всё под контролем...

Я успокаивала себя как могла и невинно улыбалась, глядя на самую младшую в их семье.

— Что именно ты хочешь знать? Тема? Я же должна знать, от чего отталкиваться.

— Например, твоё детство и взаимоотношения с... Данте.

Данте посмотрел на меня, его губы дёрнулись в слабой ухмылке. Я опять сглотнула.

Мне стоит его бояться?

Стоит.

Я даже собственного отца не так сильно боюсь, как Данте.

Наверное...

Она улыбается и переводит яркие глаза на Данте, получая яркую улыбку и тёплый взгляд. Он смотрит на неё с такой любовью и заботой. Впрочем, неудивительно, ведь он отец. Любящий отец.

— Когда я была маленькой, папа постоянно читал мне сказки или рассказывал интересные истории из жизни перед сном. Я смеялась. Смеялась и улыбалась. Папа... Он почти никогда не давал мне грустить, знал, что сказать и что сделать, чтобы поднять мне настроение.

Они сталкиваются нежным взглядом. Данте окутывает её в своей любви и защите, позволил почувствовать себя девочкой.

Да, именно девочкой.

Маленькой девочкой, знающей, что ей необязательно всегда быть сильной. Она знает, что в любой момент может обратиться к нему.

К папе.

К папе, который её любит всем сердцем и сделает всё, чтобы она была самой счастливой девочкой в мире.

— А ещё, — её лицо озаряется улыбкой, и она, как и Данте, наслаждается этими воспоминаниями. — Когда я только начинала учиться фигурному катанию, мне было страшно оставаться одной. Я боялась, что у меня ничего не выйдет, что я не смогу и разочарую папу. Он же сделал всё возможное, чтобы я стала лучше. Я всегда стремилась радовать его. Хотела, чтобы он не думал, что всё делает зря. В те моменты, когда мне было особенно тяжело, он срывался с работы, оставлял всё на Аарона или дедушку и приходил ко мне. Он вставал со мной на коньки, держал за руки и помогал побороть страх. И знаешь, что он мне сказал?

— Что?

Мои глаза болезненно защипало. Я несколько раз быстро моргнула, подавляя желание расплакаться при всех.

— Эти слова навсегда запечатлелись в моей памяти: «Сколько бы падений ни было на твоём пути, я всегда буду гордиться тобой. Ты моя дочь, мой ангел, посланный мне твоей матерью, а не просто вещь, которая не имеет права на ошибки. Я твой проводник, а не судья».

Я ощутила ком в горле, который душил меня. Слезы подступали к глазам, и я изо всех сил старалась сдержать их, но чувствовала, что ещё немного — и я не смогу совладать с собой.

— В мои первые соревнования, где я заняла пятое место, папа потрепал меня по голове, поцеловал в лоб и сказал, как сильно меня любит и гордится.

Я с жадностью поглощаю латте, внимая кратким историям Ливии о её детстве. Я внимательно слушаю, и в моей душе закипает кровь. Сердце обливается кровью. Кровь зависти и обиды, потому что у меня никогда не было такого. Никогда.

Мне никогда не было так больно, как сейчас...

— Когда я боялась спать, потому что насмотрелась с братьями ужастиков, я позвала папу. Он проверил комнату, сел рядом и поцеловал в лоб. И сидел со мной до тех пор, пока я не уснула крепким сном. Я люблю его.

— И я тебя, ангел, — едва слышно ответил Данте.

Ливия искренне улыбнулась. Она так светится от простого упоминания папы.

— Это... Очень мило.

Я говорила хрипло.

Ком в горле становился всё сильнее. Я больше не могла сдерживаться, внезапно поднялась и, сославшись на необходимость посетить уборную, поспешно покинула столовую, оставив Доминика в недоумении и с вопросами. Я не вникала в его расспросы, будто их и не существовало.

***

Stai facendo un po' la stronza su quello¹ (итал.) — Ты ведешь себя как стерва.

Mi sono stanco delle tue bugie, cazzo² (итал.) — Я устал от твоей лжи, блять.