60 ГЛАВА. Без тепла.

Мёртвое тело должно как-то быть связано с ковром. Возможно, его стоит в него завернуть. Возможно, ковёр нужно просто вынести следом. Так думала я, прохаживаясь по мерзкой выцветшей бордовой поверхности. Вот он, ненавистный мне предмет интерьера. Мама затеяла небольшое обновление дома. Не ремонт – сейчас на него не было ни сил, ни времени, ни денег – а так, небольшую перестановку. Первым в очереди на мусорку был злосчастный ковёр, чему я не могла нарадоваться.

Отец пришёл помогать. Не скажу, что отношения с ним улучшились, но более-менее выровнялись. Мама даже разговаривала с ним спокойно, как с человеком, с которым не связывает ничего в прошлом. Просто нейтрально. У меня же внутри всё клокотало от тревоги. Не знала ни что говорить, ни как. Сначала думала общаться с отцом так же, как это делала мама. Но всё равно непроизвольно выходило холоднее, чем нужно. Должно быть, это плохо, но я чувствовала от этого моральное удовлетворение.

– Майя, – позвал отец. – Не хочешь прогуляться со мной?

От этого предложения глаза на лоб полезли. С тобой? После того, как ты игнорировал моё существование два года? Бать, ты самый настоящий клоун.

– Я сильно виноват перед тобой и не хочу, чтобы наши отношения разрушились окончательно.

– Ты сам их разрушил. Почему ребёнок должен искать общения с родителем, а не наоборот? Если я тебе не нужна, бегать за тобой не буду!

Его взгляд опустел, и мне стало на секунду совестно. Внутри него, должно быть, была бездна...

Вспомнила свои сны-воспоминания, где отец выступал совершенно в другой роли. Он меня любил. Он даже, наверное, любил по-своему маму. Просто не прижился в семье. Его увела не женщина, а одиночество.

Но при чём здесь была я? Разве я хоть в чём-то провинилась перед ним? Можно не сойтись с человеком, расстаться, развестись, но сделать это по-человечески! Как взрослый человек. Боже, кажется, мои родители всё это время были детьми!

– Прости, – выдавил он бесцветным тоном, – я виноват перед тобой. Я многое осознал и сейчас хочу объяснить своё поведение и извиниться. Хотя понимаю, что простить меня не так-то просто.

Невозможно. Я хотела это сказать, но язык не повернулся. Я не любила отца, но чувствовала и понимала его одиночество во взгляде. Я не хотела делать больно, несмотря на всю ту боль, что причинил мне он.

– Хорошо. Но как раньше всё равно не будет.

Он слабо улыбнулся.

– Я и не рассчитывал на это. Наломал я дров...

Мы пошли в кафе. Взяли по пирожному. Хотела, было, сама за себя заплатить, чтобы продемонстрировать независимость, да только деньги нужно было экономить. Голос разума возобладал над чувствами обиженного ребёнка, и я не стала возражать, когда на кассе отец достал бумажник.

Разговор не клеился. Если не хочется разговаривать, сходить в кафе – идея отличная. В таком случае рот забит едой, и никто от тебя не требует речей. Сейчас мы со стороны напоминали обычных отца и дочь, которые решили перекусить вместе. Милота да и только! Ну или папика с молоденькой девушкой. Это как посмотреть. Проблема была в том, что разговаривать было необходимо, и ни о какой милоте сейчас речи не шло.

Я наблюдала за тем, как медленно уменьшается его порция, и боролась с желанием поскорее запихнуть это всё ему в рот. Лишь бы уже сказал хоть слово!

– В общем, отношения с мамой у нас почти сразу не срослись, – наконец, заговорил он. – Так бывает, что люди не сходятся характерами...

Тихо кашлянула.

– Мы здесь не за этим. Я это прекрасно понимаю. Успела многое передумать и осознать за два года.

В его взгляде, наконец, отразилось понимание: перед ним человек! Не только он, мать его, существует в этом мире и умеет переживать.

– Я помню, как вы с мамой ругались с самого моего детства. Смогла догадаться, что всегда что-то было не так. Хотя вы это часто упорно скрывали. Тёплые вечера, семейные ужины, совместные прогулки. Актёрство... чтобы потом взять и всё испортить. Пап, – давно его так не называла, сама вздрогнула, – я знаю, что люди могут не сойтись характерами. Ты этого, конечно, не знаешь, но у меня даже парень был. И, когда что-то не так, люди думают и говорят. Для этого у нас есть мозги и рот. А не просто берут и ищут замену партнёру. Окей, ладно – мама. Я здесь не её адвокат. Я. Я твой ребёнок, и ты ни разу обо мне за всё это время не вспомнил.

– Не говори так, Майя...

– Как? – усмехнулась как-то отчаянно. – Это правда.

– Я всё это время думал о тебе.

– Да что ты? А почему не позвонил просто так? Почему не предложил встретиться раньше?

– Да я боялся! В глаза тебе смотреть боялся, видеть разочарование, слышать осуждение. Думаешь, это просто? Я всегда, не переставая, любил тебя. Беспокоился, узнавал у мамы, как ты. Для меня это было важно.

– Да что ты говоришь! – от злости я была готова разрыдаться на месте. – Ты о себе думал всё это время, а не обо мне! Ты свою тревогу заглушал, а не обо мне заботился! Если бы ты думал обо мне, ты бы позвонил мне, а не бабушке. Ты бы приехал, объяснился раньше, а не через два года. Ты ушёл тогда молча для меня. Не сказав ни единого слова. Как самый настоящий предатель. Это прозвучит по-детски, я знаю. Но я тебя ненавижу. За боль, тревогу, бессонные ночи и слёзы. Я смотрю на тебя, папа, и вижу перед собой ребёнка. Я не хочу с тобой разговаривать. И видеть тебя больше не хочу.

Я видела, как глаза его наполнялись слезами с каждым моим словом. В конце он даже отвернулся к окну, чтобы не расплакаться. В горле стоял ком. Я встала и вышла, чтобы не показывать слабость. Спасибо папа, ты учишь меня быть сильной и самостоятельной без твоей помощи.

Кажется, он окликнул меня. Но я не вернулась. Как бы ядовито ни звучало, в жизни бывают лишние люди. Даже если они при этом твои родители. Нужно уметь разворачиваться и уходить, не терзать себя ненужным общением, пустыми обещаниями. Прощай, пап, мы больше не увидимся просто так, для личных бесед.

Мама всё поняла по моему взгляду. К счастью, мне не пришлось перекладывать произошедшее на слова. Было тошно и тоскливо. Наверное, я в какой-то степени надеялась, что разговор пройдёт как-то иначе, что мы сможем договориться, и отца я прощу. Но в то же время, мне стало легче. Я наконец-то озвучила всё, что было у меня на уме это время.

Я ненавидела делать больно, переносилась мысленно в тот миг, когда отец заплакал. Но я оправдывала себя тем, что в этом случае ответить болью на боль более чем справедливо.

Отец продолжал приходить, но ничего больше не говорил. Стал тенью. Бедный недолюбленный ребёнок внутри меня всё ещё надеялся урвать хоть каплю внимания, но я старалась его утешать: оно тебе не надо. Только больнее будет.

Мама к отцу стала холоднее. Всё вернулось на круги своя. Для них двоих вместе хорошей концовки не будет. Пора смириться. Мы теперь существуем по отдельности.

Перестановка шла своим чередом. Ковёр вынесли. На его месте постелили новый. Надеюсь, его репутация в нашей семье будет лучше, чем у предыдущего.

Жизнь продолжалась, всё шло своим чередом. Толик-Лёлик писал мне пару раз, и всё в нашем общении складывалось гладко. Он был хорошим, милым. У нас даже совпадали некоторые интересы, что удивительно. Но я к нему ничего не испытывала. Даже мельчайшего интереса. Может, мне было суждено остаться одной?

Как бы смешно и странно это ни звучало, был лишь один человек, который меня волновал по-настоящему.

Сколько бы я ни прокручивала в голове знакомый до малейшей детали образ, сколько бы ни проговаривала в одиночестве про себя придуманные диалоги с этим человеком, он больше не приходил во снах. Ненадолго воцарившееся умиротворение сменилось чувством полного опустошения: мне не хватало в жизни одного очень важного элемента. Но где его найти? Вокруг – ни намёка на кого-то похожего.

Мозг – злобный шутник. Зачем он показал мне Мая? Поиграл со мной, позволил привыкнуть к придуманной личности. Я сама во всём виновата. У меня хорошая фантазия, мне часто об этом говорили. Знаете, какой самый главный минус хорошей фантазии? В твоём воображении может сформироваться представление о человеке, которое в корне отличается от реального? Нет, ты может с нуля нафантазировать личность, придать ей форму, прожить с ней мысленно некоторое время и понять, что влюбилась. Влюбилась в идею. Что самое больное – ты это осознаёшь, ведь не первый раз ловишь себя на подобном. Но было ли так сильно? Было ли так больно? О! Сомневаюсь.

Прошёл мучительный год. Я не стояла на месте, как мне казалось: знакомилась с людьми, училась, даже работала. В моей жизни появилось много новых знакомых. Но ни один не мог сравниться с ним. Ни один живой человек и рядом не стоял с Маем.

Кто мог смотреть так тепло, как он?

Кто мог заботиться так, как он?

Кто мог так уважать меня, как он?

Кто имел такую же историю, как он?

Никто.

Никто, потому что мне нужна была личность, а не отдельные взгляд, забота или уважение. А эта личность – в моём сне. Нет во внешнем мире и следа её существования.

Это нездорово. Ненормально каждый раз, по пути с учёбы, готовя ужин, рисуя, занимаясь повседневными делами, общаясь с друзьями, – в общем, каждую чёртову секунду своей жизни, – представлять рядом с собой вымысел. И теперь лишь ночью я отдыхаю от навязчивых мыслей.

А я бы всё отдала, лишь бы вновь очутиться в светлой кухне и вдохнуть аромат свежего хлеба. Я бы так хотела снова найти Мая сидящим на той самой кухонной перегородке. И мне не важно, встретил бы он меня улыбкой или нет. Мне не важно, потому что я знаю: я ему дорога, и дороже меня никого нет.

Не проще ли нафантазировать ему пару? Как в симсе создать семью, чтобы он не был одинок и обрёл счастье? Придумать ему прекрасную спутницу... но я придумаю себя. Проблема в том, что в моей голове мы идём неразрывно, как две части единого целого. Кто-то рядом, не похожий на меня? Как так?

Как больно! Но что делать с этим? Какой анальгетик поможет? Не стоит ли снова обратиться к психологу?

Я так боюсь реальной жизни, что влюбилась в вымысел и даже представить себе не могу, что может помочь. Я однозначно не встречу никого, хоть немного походящего на Мая. Никого и никогда.

Сколько за год «разлуки» я по памяти нарисовала портретов! Май за работой, задумчивый, счастливый, разговаривающий с русалкой над рекой, собирающий ягоды в лесу, плетущий венки из полевых цветов. Отовсюду на меня смотрят его тёплые золотистые глаза. А Катя в недоумении осторожно спрашивает, можно ли оставить хоть одну стену чистой, без картин. Она ничего не знает. Никто ничего не знает, потому что признаваться в подобном сродни прямому заявлению о наличии болезни.

Это нездорово. Повторю снова. Я, как никто другой, должна знать, что всё нездоровое следует подвергать лечению. Но сам Гиппократ однажды сказал: «Прежде, чем вы возьмётесь лечить кого-либо, спросите, готов ли он оставить всё то, что сделало его больным». Разве я готова?

Ответ очевиден.

До смешного очевиден.

Вся жизнь свелась к тому, что я ложилась спать в надежде проснуться в землях Забвения. Я пробовала методы аутогенной тренировки, медитации, пыталась самостоятельно вызвать осознанное сновидение. Но ничего не выходило. Искала всё новые и новые способы шифтинга, но, чем дальше я заходила, тем больше с ужасом осознавала, насколько это нездорово.

Пора было жить не во сне, а наяву. Работать, общаться, влюбляться по-настоящему. И старалась отгонять непрошенные мысли о Мае, старалась не представлять тепло его рук и нежный голос. Он существовал лишь в моём сознании. Он дал тепло и любовь, которых мне так не доставало. Вероятно, на этом его миссия и закончилась.

– Надо что-то делать с книгами, – сказала мама, когда мы пили с ней чай поздно вечером.

Она заказала новый стеллаж для книг взамен советской стенке, часть книг продали, часть – выбросили, но их всё равно было много. Много в своё время отдали нам бабушка с дедушкой, и они занимали полквартиры, расположившись везде: на полу, подоконниках, уцелевшем шкафу, столах. Они нас душили, и я теперь это отчётливо понимала. Даже те книги, от которых я под страхом смерти не решалась избавиться. Книги дедушки по медицине.

– Дедушкины книги пора выбросить, – сказала я.

Мама посмотрела вопросительно:

– Ты же не хотела с ними расставаться.

Скажу больше: кажется, чтобы оправдать нежелание их выкидывать, чтобы все наши споры с бабушкой на эту тему не были бессмысленными и пустыми, я пошла в медицинский. Хотела доказать, что они мне пригодятся. Как глупо...

– Пора. От прошлого нужно избавляться, если оно дышать мешает.

И мы выбросили книги.

Шло время. Я обрела душевное спокойствие, начала работать и писать картины как на продажу, так и чисто себе в удовольствие. Мне нравилась эта неторопливая жизнь. Время замедлилось, как в детстве. Я жила и почти не думала о смерти.

Во мне расцветали новые здоровые бутоны. Казалось, проклёвывалась среди них любовь к себе. Но иногда хотелось получать её и извне...

В очередной раз я вызывала осознанное сновидение. Бежала за кроликом, как писали в статьях, следовала заученной инструкции. Пыталась сосредоточиться на действиях и в то же время не растратить остатки сна. В эту ночь, как назло, совсем спать не хотелось.

И я разозлилась. На всё. На тщетные попытки уснуть, на жалость, которую сама у себя вызывала. На болезненную привязанность к вымыслу. Я никогда не смогу стать счастливой, если не буду существовать здесь и сейчас.

Я заплакала, а слёзы, как водится, – отличное снотворное.