one

Влюбился с первого взгляда, разлюбил - со второго. Веселин Георгиев

Пятница, 2 октября 2015 годЛос-АнджелесЯ остановился возле какого-то магазина, чтобы зайти и купить себе попить, потому что мой рот изнемогал от недостатка воды: там было как в пустыне. Я вышел из машины, не закрывая её и не беспокоясь, что с ней что-то произойдёт за время моего отсутствия. Даже не пройдя и ста метров, я замер на месте, совершенно не двигаясь. Мой телефон чуть не упал из рук.

Я услышал девичий плач, — он был особенный. Я много раз слышал, как девушки кричали от боли, драв себе глотку, я слышал их дикий плач, сопровождающийся рвением волос на голове, но мне было плевать, чертовски плевать. Но сейчас, услышав отрывок жалких всхлипов, наверное, семнадцатилетней девочки, мне стало не по себе. Моё лицо исказилось в каком-то немом кривлянии и непонимании происходящего. С каждым всхлипом незнакомки моё тело содрогалось, казалось, сто раз в секунду, подавая некие неприятные ощущения.

Я увидел копну коричневых волос в темноте, а сама она сидела на лавочке, поджав под себя колени. Её изысканные ручки тщетно пытались собрать волосы в хвост, и все это сопровождалось дикими всхлипами. Она была одета в обычные дешёвые джинсы, а наверху была лишь ободранная маечка, из-за которой ей было холодно, и она тряслась всем телом. Я не видел её лица, но всем нутром чувствовал, что она прекрасна. Её маленькие руки тряслись то ли от холода, то ли от страха. Я не понимал. Но я видел, что почти на каждом сантиметре её тела был болезненный синяк.

Было чувство, что она ходит в этой одежде более пяти лет, и я думаю, что не ошибся. Наконец, справившись с хвостом, она быстро принялась вытирать свои горькие слёзы с красных щек. Рыдания становились всё тише, а она что-то начала шептать себе под нос. Я стоял так до сих пор, наблюдая исподтишка. Это было завораживающе. Меня тронуло то, как она ревела. Мне было безумно интересно наблюдать за ней со стороны.

Хотелось ей чем-то помочь, но я не знал, чем, хотя, думаю, дело было, скорее всего, в том, что я не умел помогать, я умел разрушать. Во мне таилось множество демонов, которые не смогли бы ей помочь. Она была словно ангел.

Но ведь каждый ангел бывает падшим? В один момент мне захотелось, чтобы всем мои демоны жили в её чёрном омуте. Мне хотелось, чтобы этот ангел спас меня. Каждый дьявол имеет право на ангела, да?

Всё так же стоял, заворожено смотря на неё, а она всё ещё неистово изливала свои слёзы, пытаясь успокоиться. Что же с тобой произошло, малышка? Почему ты так плачешь, что моя душа хочет тебя пожалеть?

«Пожалеть?»

Скорее, испортить.

Я хотел двинуться с места, но в моей голове прозвучал противный, надоедливый голос:

«Не иди к ней».

Останови меня.

Я гадко усмехнулся своей совести, потому что я не собирался останавливаться. Я захотел получить её.

Стоя здесь, в моих мыслях было множество воспроизводящихся сцен, я представлял, как она будет подчиняться мне.

«Почему она?»

Потому что даже у самых тихих девочек есть запретные желания. В них есть изюминка. Я знаю, что она будет исполнять все беспрекословно.

Ты больше не будешь одна, милая.

Я наконец начал медленно идти в сторону лавочки, где сидела она. Я делал тихие шаги, чтобы не спугнуть её. Так же тихо присел возле неё, даже не смотря на её личико.

Она, наверное, испугавшись, сразу схватилась за свой рюкзак, который лежал возле меня, и хотела убежать, но мой хриплый от изнеможения голос остановил её:

— Останься.

— Мы знакомы? — быстро отреагировала та, говоря своим подавленным голосом, от которого сердце издавало громкие звуки, вместе с этим сжимаясь в маленький комок.

Я лениво повернул свою голову к ней, сразу замечая красные глаза от слёз, похожие на живое мясо. Предполагаю, что днём раньше они были золотисто-зелёными и излучали любовь ко всему миру. В глаза также сразу бросался неумелый хвост, сделанный пару минут назад, из него выскочило пару прядей, что еще больше украшало её лицо, но скрывало детские щёчки, которые были красные от пролитых слёз.

Она сидела неуклюже, как маленький ребёнок, забитый в угол, отруганный родителями, но в то же время она была изысканной.

Её испуганные глаза бегали из стороны в сторону, пытаясь понять, кто я и что тут делаю.

Весенний, слишком холодный ветер обдувал её неприкрытое тело, от чего она сильно дрожала. Я снял с себя свою толстовку, оставаясь только в тонкой футболке, и без слов накинул на неё.

Она раскрыла рот от моих действий, но кофту не сняла, а только больше закуталась в нее.

— Нет, — сквозь какое-то время тихо, но уверенно отвечаю я. — Что с тобой произошло? — с интересом спрашиваю я, ожидая, что она ответит мне, хотя это было напрасно, но попробовать было надо.

— Почему я должна это делать? — всхлипывая, спрашивает она, всё ещё смотря мне прямо в глаза.

— Я не знаю, — я пожимаю плечами, монотонно отвечая.

— Это моя жизнь, — качая головой, горько говорит она. — Но я тебе расскажу.

Я молчу, в ожидании, когда она начнёт говорить. Та наконец перестаёт смотреть на меня и, отворачиваясь, закрывает глаза, открывая рот, из которого выпускает струйку тёплого пара.

— Всё началось очень давно, когда мне было одиннадцать лет. Мой отец погиб, — она вытирает свои слезы рукой, и продолжает, — а моя мать обвинила в его смерти меня —  ребенка. Она сказала, что это я убила его, и тогда она первый раз меня ударила. Я не хотела обращать на это внимания, и все шесть лет я терпела это, я так любила её. С тех пор она каждый день избивала меня, а я молчала. Не говорила ни слова, а просто ревела по ночам. Я терпела это слишком долго, а сегодня просто ушла. Я жалею, — она побито говорит, поворачивая ко мне голову, — я так жалею что ушла.

— Почему? — озадаченно спрашиваю я, не сильно поражённый её рассказом. Но я представляю, сколько она натерпелась. Таких случаев очень много, и мне слишком жаль, что она одна из тех, кто чувствует это на своей шкуре.

— Потому что мне некуда идти, — легко отвечает она. — Кто ты такой? — тихо, со слабостью в голосе спрашивает она.

— Тот, кто всё рушит, — усмехаюсь я, не зная, что ещё рассказать.

— Почему? — интересуется та, расслабляясь, а затем без принуждения она кладёт свою маленькую голову мне на плечо, устраиваясь поудобней.

— Потому что я человек с другими нравами. Если ты думаешь, что я делаю добрые дела, ты ошибаешься.

Я начал говорить, но заметив, что та перестала слушать меня, остановился, глядя на неё. Теперь она не плакала, а мило сопела у меня на плече. Я усмехнулся, остановив свой рассказ, и, вздохнув, поднял это маленькое тело на руки, чтобы отнести в машину.

Зачем я это делаю? Я не знаю.

***