Пролог

Я не смею оценить своих усилий.

Спотыкаясь о деревянные балки, шлёпая босыми ногами по грязной — точно взвинченной — земле, я бегу в темноте, хватаюсь за любую опору, что попадается на пути.

За мной по пятам следует голос — слишком добрый, чтобы я поверила ему. Поначалу он лишь мне чудится (я волнуюсь, что бегу понапрасну — вдруг его звериный оскал мне только привиделся?), но потом понимаю, что слова всё-таки он произносит:

— Стеша-а, земля слишком скользкая, ты упадёшь.

Я уже упала. Я падала много раз.

Ты меня ронял — дальше я сама буду.

В поворот не вписываюсь — развезло дороги, остаётся только скользить на пятках, как будто на роликах. Хочется взвыть от беспомощности, от отсутствия предполагаемого выхода, от его чёртова доброго голоса! Кричать не кричу, потому что знаю, чем обернётся для меня этот крик.

— Стеша, сладость моя.

Меня будто пронзает копьём насквозь. Я на мгновение замираю посреди пути, но, едва слышу шаги, переходящие на бег, сворачиваю в сторону, прямиком в заросли паутины. Паучки вышли на охоту, сетка была натянута туго, мошек скопилось на ней немало — теперь все они в моих волосах.

Кричать себе запрещаю, хотя так хочется отчаянно взвизгнуть от того, что только что в лицо тебе прилетело бесчисленное количество членистоногих.

Ещё одно бежит за мной. Словно по запаху, безошибочно находит путь, по которому я бежала (вдруг он видит мои следы?), но я так просто не дамся, я — результат твоего творения, плоть от плоти, кровь от крови. Я разорву, я спрячусь так далеко, что даже твоя звериная чуйка меня не найдёт.

Но я себя лишь утешаю. Я не смею оценить своих усилий. Мне хочется верить, что я способна на побег, но всё, что я могу — подчиняться ему.

Кроме этого случая.

Выбегаю на открытую местность, справа поле и кустарники, слева — остатки города.

Кусты для того, чтобы спрятаться, не подойдут. В мусорном баке, что находится в противоположной стороне, много мусора — поднимется шум, если полезу.

Тогда я бегу на заброшку — самый глупый поступок, учитывая, что этот опустевший бывший магазин был тут единственным местом, где спрятаться хочется сразу же.

Несомненно, он бежит за мной. Бормочет что-то, иногда рычит, ещё реже — взвывает. Гадость, как я могла его раньше любить?

Как я могла его выбрать?

Как я могла его знать?

В заброшку решаю не забегать — лучше осмотреть окрестности. Стараясь шуметь как можно меньше, я забираюсь во внутренний двор через прорезанную плоскогубцами дыру. Внутри также грязно и слякотно, но здесь хотя бы меньше мокрой земли и больше асфальта.

Сразу же пригибаюсь к земле, почти ползу по двору, пытаясь не дышать слишком громко. Не наступить бы на стекло.

— Стеша, ты замёрзнешь! — кричит голос, а я от испуга и неожиданности прикусываю язык.

Чем дальше ползу, тем ближе подхожу к низкому мостику и тонкой речушке, что течет откуда-то куда-то. Мой затравленный мозг решает, что это хорошая идея.

Хорошее место, чтобы спрятаться.

Я с детства обожала воду.

Подползаю к кромке, зачем-то прислушиваюсь. Боязно, боязно, как же боязно! Без лишнего плеска ныряю под поверхность, успокаивая судороги, что сковали меня от холода.

Я с детства боялась воды.

Продержавшись там несколько секунд, осторожно всплываю так, чтобы над водой виднелся один лишь нос. Прислушиваюсь — вода плохо передает звуки, поэтому решаю отплыть в камыши подальше, чтобы там вынырнуть нормально.

Уши нещадно закладывает. Стараюсь не мотать головой, чтобы лишнее не затекло — но, когда ты дрожишь от страха и холода, сложно как-то держаться прямо.

Едва я делаю шаг, как над самым лицом раздаётся:

— Ты хочешь купаться?

— Нет, пожалуйста!

— Ты не умеешь плавать. А я ведь хотел тебя научить. Глядишь, удрала бы.

Под водой находит мои волосы, поднимает тело на поверхность. Я слабо отбиваюсь, ничего не могу сделать с его сильными руками — сильными и такими любимыми.

— Сбросила два кило? — спрашивает ласково, подхватывая меня за талию, разворачивая к себе спиной.

— Перестань, — причитаю я, хотя от этого никакого толку.

Слышу хриплый, но быстрый звук расстёгивания молнии. Одной рукой держит меня за волосы, второй приподнимает намокшее платье.

Я пару раз пытаюсь вырваться, но терплю адскую боль и поражение — волосы мои намотаны на его кулак.

Той же рукой он наклоняет меня вперёд, а кулак с волосами натягивает — я хрипло кричу.

— Ты всё-таки их надела, — констатирует он, задирая юбку платья выше.

— Отцепись, ублюдок! Конченый извращенец! — кричу я опять, но ему плевать совершенно.

Рывком он спускает с меня нижнее белье. Я извиваюсь, но лишь делаю себе больнее — он не намерен меня отпускать, жалеть или миловать. Он вновь лезет внутрь меня — но уже не примеряется пальцами, а сразу резко входит, отчего меня выташнивает прямо под ноги.

— Наконец-то ты выблевала эту дрянь, — произносит он довольно, ускоряя темп движения во мне.

Я кричу как полоумная, но как ни старайся, а всё равно получается в такт толчкам.

Сколько это продолжалось — не знаю. Я смотрю на воду, на её течь, на переливы поверхности под выползшей из-за тёмного покрывала луной.

Кончает прямо в меня. Даже не церемонясь. Потом застёгивает ширинку — но не уходит.

Я лежу под его ногами использованная, никому не нужная, конченая.

Но он всё-таки ко мне наклоняется, целует в лоб, а потом шепчет:

— Спи крепко, подружка.

И руки смыкаются на моей шее. Хочу вскрикнуть, но воздух будто весь выкачали, лишили меня способности издавать звуки — я в вакууме, мы в вакууме, мы погибли.

Сильные руки. Их я когда-то любила. Ими я себя наказывала. Сегодня — тоже. Иначе не получилось.

И после этого он меня бросает.

А у меня только один вопрос летает в пустой голове.

Я выжила? или я умерла?