Глава XIV | Таси

«Иногда маленькие шаги, сделанные с верой в сердце, приводят к самым большим переменам» — Мелисса Джой

Утро выходного дня было ленивым и светлым — таким, когда хочется идти медленно, разглядывать витрины, вдыхать аромат свежеиспеченного хлеба и не думать о делах, которые поджидают за поворотом.

Мы с Рикардо шли по улице, где на каждом шагу пахло кофе и ванилью, а солнечные лучи скользили по старинным фасадам, пробуждая в них забытые воспоминания.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, не глядя на меня, как будто не хотел смущать своим вниманием, но при этом ловко подталкивал к разговору.

В руках у него был бумажный стакан с латте, пар поднимался от крышечки, и этот запах, смешанный с осенним воздухом, действовал на меня почти успокаивающе.

— Сложно, — призналась я после паузы, в которой успела несколько раз пересчитать шаги и взгляды прохожих. — С ним... все сложно.

Рикардо слегка повернулся ко мне, одним пальцем придерживая очки на переносице, словно хотел получше разглядеть не мои слова, а то, что пряталось за ними.

— Он отдалился?

Я кивнула, кусая губу.

— Он избегает меня — уходит из дома, прячется в другой комнате, будто боится даже моего присутствия. И в выходные — даже когда мы оба свободны — все равно исчезает. Как будто я — это не я, а просто... шум в его пространстве.

Моя рука сама собой легла на теплую стенку стакана с кофе, и я вдруг осознала, как хочется удержать в руках что-то неразбитое, надежное.

— Ты ведь все еще живешь у него? — мягко уточнил Рикардо.

— Да. Временно, пока не накоплю на свое жилье. Но иногда я чувствую себя ненужной, как будто мешаю ему дышать. И я злюсь на него за это — за то, что делает меня виноватой в том, чего я не совершала. Мне хочется понять, что у него происходит, но он не подпускает. Я даже не знаю, стоит ли...

Рикардо остановился у стены старой пекарни, чьи окна были залеплены афишами местных спектаклей и открытками от туристов. Он всмотрелся в одну из афиш — словно нашел в ней подсказку — и затем обернулся ко мне.

— Может, он просто не умеет делиться болью. Это ведь не о тебе. Иногда это про то, что внутри него так громко, что для других уже не остается места. Но ты можешь попытаться найти путь. Ты же не из тех, кто сдается.

— Какой путь? — я пожала плечами, делая глоток кофе, что обжег губы, но подарил ту самую короткую секунду тишины внутри.

— Tesoro, пригласи его на спектакль, — сказал он просто. — Это твой мир. Покажи ему, кто ты есть. Не словами — действием. Он увидит тебя такой, какая ты настоящая — и, возможно, что-то внутри него откликнется.

Я вскинула на него глаза — неожиданно оживленные, как от внезапной вспышки вдохновения.

— А если он откажется?

— Тогда ты хотя бы будешь знать, что попыталась. Иногда это — уже много.

Я улыбнулась. Где-то в груди стало чуть легче, как если бы кто-то незримо пообещал: ты не одна в этом городе, в этой истории, в этом выборе.

Мы продолжили идти, а ветер играл подолом моего пальто, словно пробуя на ощупь, способна ли я еще верить в перемены.

— Сейчас я тебе кое-что покажу... — с улыбкой сказал Рикардо, чуть пригнувшись ко мне, словно собираясь поведать секрет, отчего я выгнула бровь и удивленно уставила на него.

Он свернул за угол, и я послушно последовала за ним, вдыхая терпкий аромат сырого камня и запеченных каштанов, что продавались неподалеку.

Через несколько минут мы оказались перед скромной дверью, над которой висела почти незаметная вывеска: «Libreria del Sogno». Дверь была приоткрыта, и легкий звон колокольчика раздался, когда Рикардо толкнул ее вперед.

Внутри пахло старой бумагой, кожаными переплетами и едва уловимой пряной смесью — как будто кто-то только что пил чай с корицей среди высоких книжных стеллажей. Пространство было узким, но уютным: полки под потолок, деревянные лестницы, чтобы доставать книги с верхних рядов, старинные лампы, разбрызгивающие теплый свет.

— Добро пожаловать в мое тайное место, — шепнул Рикардо, подмигнув мне, — где-то должен быть Лукас...

Из-за одной из полок выглянул молодой парень с взъерошенными золотистыми волосами, которые сияли в лучах света, пробивавшихся сквозь высокие окна. Его большие очки слегка сползали на нос, а сама фигура казалась настолько легкой и неловкой, что он напоминал персонажа, случайно выпавшего из страниц любимой старой книги.

— А вот и Лукас. — проговорил Рикардо, когда с верхней полки посыпались книги.

— Ой, Mamma Mia!.. — выдохнул парень, приседая, чтобы собрать их обратно. Щеки его вспыхнули малиновым, и он замахал руками. — Все под контролем! Почти...

Я не удержалась и тихо рассмеялась, прикрывая рот ладонью. Парень заметил это и еще сильнее покраснел, но тоже улыбнулся — широко, искренне, так, что стало невозможно не ответить на его теплоту.

Лукас поднялся, держа в руках несколько книг, и, словно оправдываясь, пробормотал:

— Здесь, знаете ли, свои законы гравитации... особенно когда кто-то новый заходит. Книги радуются. — светловолосый улыбнулся еще шире, словно приглашая меня стать частью этой особенной реальности, где книги действительно могут радоваться.

— Лукас, познакомься, это Таси, — представил меня Рикардо, помогая ему поднять последнюю книгу с пола. — Она актриса. Настоящая.

Лукас выпрямился, судорожно стряхнул с джинсов воображаемую пыль и чуть наклонился вперед, как будто собирался поклониться.

— Впечатлен, — с серьезным видом сказал он, а потом вдруг скорчил комичную мину и добавил, заговорщицки понизив голос: — Только, пожалуйста, не превращайте меня в лягушку, если что-то сделаю не так.

Я захихикала, а Рикардо рассмеялся в голос, хлопнув Лукаса по плечу.

— У нее пока в репертуаре нет таких ролей. Но кто знает?

Парень смущенно почесал затылок, а затем вдруг оживился:

— У нас есть пара книг, которые могут пригодиться начинающей ведьме... то есть актрисе! — поправился он поспешно. — Хотите, покажу?

Я кивнула, и он повел нас в глубь магазина, ловко лавируя между стеллажами. Порой он так увлеченно рассказывал о книгах, что не замечал, как задевает плечом полки или сталкивает с края старые закладки, которые потом в панике ловил на лету.

Я улыбалась. В этом было что-то удивительно родное: неидеальность, человечность, легкая растерянность — все то, чего иногда так не хватало в мире сцены и чужих ожиданий.

Лукас остановился у одного из стеллажей и вытащил потрепанную книгу с золотым тиснением.

— Вот эта, — сказал он, протягивая мне. — Про театр, о котором мало кто знает. Здесь не только о пьесах, но и о закулисье, о жизни актеров... о страхах, вдохновении и тех моментах, когда кажется, что весь мир обрушивается.

Я осторожно взяла книгу в руки. Обложка была шероховатой, а страницы — тонкими, чуть шершавыми. Пахло давним летом и запыленной сценой.

— Спасибо, — прошептала я, чувствуя, как внутри зарождается новая, теплая искра.

Лукас застенчиво улыбнулся и, будто оправдываясь, добавил:

— Мне кажется, она должна быть у тебя. Она немного странная. Но искренняя.

Я прижала книгу к груди, чувствуя, как ее вес будто соединяется с моим сердцем и поднимаю глаза, чтобы осмотреть это место поподробнее.

Книжная лавка была словно другой мир — уютный, пропитанный историями и временем. Низкие потолки, где деревянные балки, местами потрескавшиеся от старости, создавали ощущение старого чердака, где каждый предмет бережно хранил память о прошлом. На стенах висели маленькие картины в потемневших рамах: акварельные зарисовки уличных кафе, театральных сцен, старых мостов.

Вдоль полок, уходящих ввысь, тянулись лестницы, покрытые мягким налетом времени. Книги были повсюду: на полках, на стеллажах в центре комнаты, в старых плетеных корзинах у окна, где тонкие шторы качались от сквозняка, впуская золотистый свет полудня.

На прилавке стояла маленькая латунная лампа с зеленым абажуром, под которой были разложены редкие издания — настоящие сокровища для тех, кто умел искать. Где-то глубже в магазине, в нише между стеллажами, тихонько играло радио, старое, шипящее — легкая музыка казалась частью дыхания этого места.

Воздух был густым: смесь пыли, старой бумаги, едва уловимого запаха воска и чего-то пряного — возможно, корицы, оставшейся от чьего-то утреннего чая.

Под ногами поскрипывали теплые деревянные доски. Где-то в дальнем углу стоял потрепанный кожаный диван, усыпанный подушками, и перед ним — маленький столик, на котором кто-то оставил открытую книгу и чашку, откуда все еще поднималась едва заметная дымка.

Теперь мне стало ясно, почему лавка — маленькая тайна Рикардо. В этом месте было так спокойно, что даже шепот казался бы громким. Здесь слова не кричали — они шептали, едва касаясь сознания. И каждый шаг звучал так, будто приглашал стать частью чьей-то старой, забытой истории.

Когда я вернулась домой, в квартире было тихо. Лишь слабый аромат пряностей, словно воспоминание о прогулке, еще витал в воздухе. Я скинула пальто, повесила сумку на крючок и прошла вглубь квартиры. В комнате горел приглушенный свет. Я остановилась у двери.

Айзек сидел на полу, прислонившись спиной к стене, с наушниками в ушах. Он что-то разглядывал на экране телефона, время от времени мотая головой в такт музыке.

Я постучала по косяку, заставляя его обернуться. Он на секунду замер, потом снял один наушник.

— Что слушаешь? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал легко, как будто это был обычный, ничем не обязывающий момент.

Айзек пожал плечами.

— Просто плейлист с рок-музыкой. Ничего особенного.

Я улыбнулась краешком губ.

— Как всегда что-то тяжелое. Ты мог бы попробовать иногда послушать что-то легче. Например, джаз... или хотя бы что-то без ударных, от которых стены дрожат.

Он скривил губы в полуулыбке.

— Джаз — это не для меня.

Я присела напротив него, скрестив ноги на ковре. На мгновение между нами повисла тишина, и я почти могла услышать, как громко бьется у меня в груди сердце. Но я знала: сейчас нельзя отступать.

— Айзек, — начала я, стараясь не опустить глаза, — я хочу тебя кое-куда пригласить.

Он вопросительно поднял бровь.

— На спектакль, — уточнила я, чувствуя, как жар поднимается к щекам. — На мой спектакль. Он будет в эту субботу.

Айзек отвел взгляд, словно я поставила его перед чем-то слишком трудным.

— Не знаю... Театр — это не мое. — пробормотал кареглазый, намереваясь вернуться к музыке. — Не уверен, что это хорошая идея.

— Конечно, не уверен, — я резко вскинула голову. — Иногда я думаю, что ты ни в чем не уверен, когда речь идет о тебе самом.

Он дернулся, но я не дала ему ответить.

— Слушай, — продолжила я, — я не прошу тебя встать на сцену. Просто прийти. Просто посмотреть. Просто... быть живым, хотя бы на пару часов.

Он провел рукой по волосам, явно внутренне борясь с чем-то. Айзек молчал, сжав губы в тонкую линию. На его лице промелькнула тень — глубокая, болезненная.

— Подумай об этом, — сказала я тише. — Просто подумай. Никаких обязательств. Просто... дай себе шанс увидеть мир иначе.

Он долго смотрел на меня, потом медленно кивнул.

— Ладно. Я подумаю.

Улыбка, которую я подарила ему в ответ, была настоящей — теплой, чуть растерянной, как первая надежда после долгой зимы. Айзек чуть опустил взгляд, словно что-то в этих словах тронуло его сильнее, чем он хотел бы показать. Между нами на секунду повисла тишина — не неловкая, нет, скорее полная чего-то нового и едва уловимого.

Я поднялась на ноги и, развернувшись, тихо ушла в кухню, оставляя его одного с этим чувством. На сердце у меня было странное тепло — как будто что-то хрупкое только-только начало прорастать сквозь лед.