14.

Первый урок - самая ужасная пытка, а тем более, если его ведёт Олег Александрович. Этот преподаватель, если, конечно, его можно таковым назвать, являлся молодым парнем лет 25, имеющий довольно-таки эффектную внешность. Поэтому, почти все представительницы слабого пола в нашем классе, за исключением Лизы и меня, конечно, просто визжат от уроков литературы и русского языка, точнее, от их преподавателя. И совсем не важно, что они ничего не смыслят ни в гуманитарных, ни в точных науках.

Вчера приехали родители. Отец, придерживаясь холодного вежливого тона, написал мне короткую sms, оповещающую об их приезде, и звук пришедшего сообщения заставил меня и Артема подскочить в час дня. Это действительно рано, если учитывать, что легли мы в 9 утра, слушая песни под гитару у потухшего костра, весело смеясь над всякими глупостями вместе с Димой и Лизой. Родители приехали, и в доме, как и обычно, царила тишина. Но, впрочем, мне показалось, что в матери что-то изменилось... Что-то неуловимое, не поддающееся разумному объяснению. Она не притронулась к дорогому вину, всегда присутствующему в нашем доме, и лицо её стало менее каменным, что ли. И, на моё удивление, она даже поговорила со мной о новой школе, не обижает ли меня кто-нибудь, спросила об Артёме. Даже пару раз улыбнулась... В тот момент я сомневалась, наяву ли все это происходило, и точно ли передо мной стояла женщина, которая приходится мне матерью. Но было бы нечестно не сказать, что я обрадовалась таким переменам в наших отношениях, и поистине детская натура трепетала во мне, заселяя в сердце самую наивную надежду. Перемен в отношениях между родителями я, к своему огромному сожалению, не заметила. Отец все так же игнорирует присутствие жены и дочери в своём доме, постоянно разговаривая по телефону или же просто запираясь в своём кабинете. Но мамино отношение ко мне... Быть может, когда-нибудь мы станем настоящей семьёй? Не все же потеряно? И несмотря на все те ужасные моменты, которые принесли родители в мою жизнь, я все ещё верю, что все изменится. Глупая. Я перевела взгляд на пустующее за партой соседнее место и протяжно вздохнула. Наша классная руководительница, оказавшаяся приятной женщиной преклонных лет, как раз-таки вчера, когда мы с Лизой отсутствовали, предъявила всем учащимся список рассадки учеников в классе. К моему огромному удивлению и сожалению, все его придерживались. Поэтому моим соседом по парте должен стать Антон. Вчера я отсутствовала и не могу точно сказать, удостоил ли он сие общеобразовательное учреждение своим присутствием, но дома он не появлялся, и сегодня я его не наблюдала в школе. Артём, начавший беспокоиться по этому поводу, вчера целый день обзванивал многочисленных приятелей своего брата, и все тщетно. Как оказалось, друзей у парня нет. Без своих денег он не нужен никому. По крайней мере, так говорит Артём, который сейчас себе места не находит. Про свой разговор с Антоном я умолчала, но, кажется, Артём имеет право знать. Ведь, получается, я была последним человеком, который видел Антона. Мотнув головой, я решила не забивать свою голову всей этой кашей в самом начале дня. Тем более, что вчера меня не было, и я должна восстановить пропуск знаний. Хотя... В этой школе никто из учителей даже не спросил, по какой причине я не посетила их уроки, поэтому сильно переживать не стоило. Мне вообще кажется, что преподавателям этой школы глубоко плевать на посещаемость и объем знаний учеников. Взять, например, этого Олега Александровича, который уже около десяти минут урока говорит о вообще левой теме, не касаясь произведения, которого мы разбираем. Я не могу найти адекватного объяснения его рвения в столь молодом возрасте стать учителем и часами распинаться перед пустоголовыми учениками, который младше его не более, чем на десять лет. Девушки не сводили глаз с его крепкой фигуры, обтянутой строгой рубашкой и брюками, а парни сверлили его недовольными взглядами, находя в нем серьёзного соперника. Как я и говорила, он часто отходил от обсуждения произведения по программе, разговаривая на темы, которые, по его мнению, волновали многих.Вот и сейчас его занесло в какие-то дебри, и этому непонятно что делающему в роли учителя молодому человеку приспичило поговорить о наследственности. Раньше мне казалось, что он цеплялся до Лизы : постоянно спрашивал у неё, что она думает по тому или иному поводу, дал дополнительное задание в самом начале четверти. Как оказалось, родители Лизы попросили его быть требовательнее к их дочери, так как "4" за прошлый год по литературе, которую они сравнивали с позором, их, мягко говоря, не устроила. И если к Лизе Олег Александрович был требователен, то ко мне, а точнее, к моей фамилии он, чёрт бы его побрал, дышал неровно.После того, как она посвятила меня во все нюансы своего учебного процесса, я постаралась изменить мнение о молодом учителе. Вдруг мне показалось, что он постоянно смотрит на меня с непонятно откуда взявшимся презрением и отвращением, постоянно отпускает колкости и делает прочие пакости, забывая о статусе учителя? Но как бы прискорбно это ни было, он действительно заострял на мне внимание из урока в урок, и почти все девушки класса награждали меня косыми взглядами. Тяжело вздохнув, я решила всё-таки послушать о чём говорит излюбленный мною преподаватель, ведь в любой момент он может устроить опрос по теме, о которой так рьяно разглагольствует. - ...Согласитесь, некоторые качества, схожие с качествами благородных предков, дети приобретают не во время воспитания...Допустим, если кто-то из родителей, ну, скажем, мать - хранительницы очага, злоупотребляет алкоголем, то тоже самое будет и с несчастным чадом...Очередная бредятина, которую я слушать просто не в состоянии. Поскорее бы прозвучал этот треклятый звонок.Телефон в заднем кармане джинс завибрировал, оповещая о приходе сообщения, но читать его на уроке Олега Александровича было крайне опасно. Тем более мне. Но в данный момент мне было настолько наплевать на его урок, да и на учителя в целом, что, кажется, ещё немного его бессмысленных речей, - и я пулей вылечу из кабинета.Я подняла глаза, чтобы всё-таки удостовериться, что никакая опасность в виде несносного учителя мне не угрожает, но поймала на себе его прожигающий взгляд. Речь он свою буквально шипел, не стараясь скрыть распирающей его злости, всё время смотря на меня. Колкий взгляд пронзительных серо-голубых глаз смотрел на меня с неприкрытым отвращением и яростью, и моё желание убежать из его кабинета неимоверно обострилось. Если бы можно было убить взглядом, то я давно бы валялась безжизненной плотью где-то под партой ему на радость.- И если родители были бездушными тварями, не имеющими ни капли гуманности, то отпрыск, увы, станет таким же. Все согласны со мной? - Ученики ошарашенно смотрели на неизвестно на что озлобленного преподавателя молча. Тогда он решил выбрать свою излюбленную мишень. - Мирных, ты согласна со мной?- Я не согласна с вами, - начала я, гордо подняв голову и выпрямляя спину. - Дети не всегда становятся похожими на родителей. Мировоззрения могут быть совершенно отличны, ведь ребенок может быть воспитан в другом времени, другой среде, отличных от родительских...- Довольно, - перебил он меня. - Сейчас я услышал просто жалкую надежду. Надежду на то, что ты, Кира, не будешь такой же, как и твои родители. Надежда на то, что ты будешь лучше их, счастливее их. Но нет, милая, открой глаза. Этого стерпеть я не смогла. Разозлённая словами этого кретина я смахнула с парты в рюкзак все свои учебные принадлежности и размеренным, неторопливым шагом покинула ненавистные стены, кинув напоследок громкое : "Всего хорошего". Разве можно возненавидеть человека настолько сильно за такой короткий промежуток времени?! Как показывает практика, можно, ещё как.Бредя по пустующему холлу, я всё никак не могла прийти в себя и успокоиться. Я не думала, что могу разозлиться настолько сильно. Какого чёрта он предъявляет мне такое и что вообще он может знать о моей семье?! Кто позволял ему рыться в этом, он просто-напросто учитель! Так пусть покопается в своих пособиях и почитает, о чём всё-таки с учениками на уроке разговаривать нужно! Грёбанный филисов, господи прости!Посчитав в уме до 10, что мне не помогло, я решила, что на свежем воздухе всё-таки смогу привести свои мысли в порядок и прекратить проклинать этого осла до седьмого колена.Сторож, представляющий из себя мужичка лет 50, никак не отреагировал на мою самовольную вылазку, продолжая читать газету, что было для меня настоящим подарком, ведь я беспрепятственно вышла на желанный свежий воздух. Стоя у крыльца, я решила посидеть в школьном дворе на одной из многочисленных кованных скамеек в школьном саду. Должна отметить, что этот сад является огромным плюсом нашего "элитного" лицея, если не единственным, потому как с учителями здесь явно туго. Быть может, роль сыграло самовнушение, но мне действительно стало легче, пока я шла по тропинке к давно примеченной мною скамье, которую, увы, занять мне не удалось. Издалека я заметила сидящего на ней парня, который, положив локти на колени, склонил голову; у меня засела в голове мысль, что, наверное, бедному пареньку плохо. Не передать слоавми моё удивление, когда, подойдя ближе, я признала в этом парне Антона. Я была рада тому, то встретила его, и Ветров-младший всё-таки был живой и целый, но, когда я подошла к нему на расстояние вытянутой руки, а он на это никак не отреагировал, тревога во забушевала с новой силой, и я, отгоняя от себя воспоминания того вечера, потрясла его за плечо. Антон поднял голову и наградил меня пустым, безжизненным взглядом. Его глаза будто заволокло пеленой, и от этого взора становилось донельзя жутко. Зрачки ужасно расширены. На болезненно бледном лице пролегли тени; тёмные синяки под глазами свидетельствовали об истощённости организма. Иссохшие фиолетово-синие губы были полуоткрыты, и, кажется, чтобы просто дышать, Антон прилагал множество усилий. Он увядал, как сорванный цветок, как человек, отдавшийся агонии. Он прикрыл глаза, будто не имея сил смотреть на меня, будто не имея никаких сил вообще. Он увядал. Разные догадки крутились в моей голове с бешеной скоростью, но я никак не могла понять, какая из них верная. Я лихорадочно трясла его за плечо, кричала и била по щекам, пока он вновь не открыл глаза и не посмотрел на меня из полуопущенных век. - Что? - Прошептал он. - Что тебе нужно?Опустив голову, он зашатался из стороны в сторону, хрипло смеясь, пугая меня всё больше. К этому времени я уже звонила Артёму, который всё никак не брал трубку. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Чёртчёртчёртчёрт. Страшная мысль промелькнула у меня в голове, и я, наплевав на все приличия, начала копаться у него в карманах.Пакетик с "колёсами", который сразу нащупали мои пальцы, заставил меня всхлипнуть. И не один раз. Наркотики. Вот, почему, когда мы стояли в той заброшке, мне показалось странным его поведение и зрачки... Вот, почему он не появлялся в доме и в школе...Парень на пороге взросления, не проживший жизнь, но знающий цену смерти. Хотелось рыдать. Громко, навзрыд. Чтобы пришёл кто-нибудь и сказал, что мне просто кажется, что Антон не принимал эту дрянь, что он абсолютно не зависим от неё.Что делать? Вызову скорую - он не простит мне, если останется жив. Господи...- И тебе доброе утро, малышка, - Артём, зевавший мне в трубку, наверняка ещё пару минут назад досматривал свои беззаботные сны. Его голос был настолько весёлым, что я не могла вот так вот взять и сказать, что наблюдаю, как его брат находится под действием наркотиков, на продажу которых Артём так рьяно реагировал тогда в клубе. Я всхлипнула в трубку, и Ветров-старший решил даже не спрашивать, что случилось. - Где ты?- Я в саду. При школе... Тут Антон, он... Обдолбанный. У него "колеса" в кармане...- Еду. В его голосе слышались безумная злость и отчаяние. Не могу даже представить, насколько тяжело Артёму будет видеть своего брата... таким. Слабым, уязвленным и мертвенно бледным. Моё сознание отказывалось верить в происходящее, и я стояла на коленях около Антона, который смотрел на меня в упор. Синие губы были искривлены в омерзительной, пугающей улыбке. - Что же ты делаешь? - Я не узнала собственный голос, проходивший сейчас на противный скрип старых оконных створок, разбивающий хрустальную тишину на сотни осколков. Они брызнут переливающимся на солнце фонтаном и несколько из них обязательно ранят нас. Как в сказке про Кая и Герду. Но там не было грязи, от которой люди гниют заживо. Родители всегда рассказывали своим детям сказки со счастливым концом. Мы и сами часто смотрим такие фильмы, выбираем такие книги в библиотеке. То, что хоть где-то все кончится хорошо, должно вселять в нас надежду... Но нет уже ничего. Ни надежд на светлое будущее, ни шансов на спокойное дальнейшее существование. Сейчас для меня не существовало вообще ничего. - Почему? - Вновь прохрипела я. - Почему ты их глотал? Я потрясла найденном в кармане пакетиком с таблетками перед его лицом. Он никак не отреагировал. - Одна такая таблетка - ты чувствуешь себя свободным, весёлым, и все твои проблемы уходят на второй план. Ты забываешь обо всем, просто наслаждаешься ощущениями, охватившими тебя. Но потом одной такой таблетки становится мало. Ты начинаешь принимать эти чудесные таблетки чаще. Приход становится все менее ощутимым. Увеличиваешь дозу. Если дело не заканчивается холодной палатой реанимации или уютным участком земли под ивой на местном кладбище, то ты переходишь с таблеток на что-то более серьёзное. Ты пропал. Упал в яму с абсолютно гладкими и скользими стенами, из которой самостоятельно ты выбраться не сможешь. Да и не захочешь. А чужую помощь просто не примешь. Ты пропал! От всего, к чему ты когда-то стремился, о чем когда-то мечтал, осталась лишь жалкая горстка пепла. А все из-за твоей мимолетной слабости! Или же из-за того, что так, наверное, принято у богатеньких?! Ты слабый! Ты пытался убежать от реальности, пытался спрятаться от мира! И что получилось?! Ни-че-го. Ты можешь доказать, что ты сильный. Всем, кто продавал тебе это, всем, кто советовал. Но докажи просто самому себе. Докажи, что ты имеешь право на жизнь. Антон посмотрел на меня своими пустыми глазами. Он ничего не сказал на это; его тайны и мысли таились на дне тёмных расширенных зрачков. Мне было страшно. Страшно от осознания того, что вся та грязь, что казалась сюжетами фильмов и книг с печальным концом, свежими сенсациями вечерних новостей, да в конце концов тем, что давно прошло, вокруг тебя. Все, чего ты боялся, неотступно следует за тобой. Всё, от чего ты пытался убежать, дышит тебе в спину. Вот и я за моей спиной стоит прошлое, которое просачивается в мою настоящую жизнь. Вся эта чернота вокруг. Я не смогла избавится от неё насовсем. Я не смогла.

Приехал Артём. Он, должно быть, изрядно помотался по саду, чтобы найти нас. Он посмотрел на меня - испуганную, заплаканную и донельзя печальную. Не представляю, насколько это жалобное зрелище. Артём мне печально улыбнулся, как бы успокаивая, но, кажется, в поддержке нуждается больше он. Его злобный взгляд метал молнии. Он смотрел лишь на своего брата. На брата, от которого вскоре могут остаться лишь фотоснимки, вещи и воспоминания. Потому что он убивает себя. И ему это нравится. - Бра-а-атик, - растянул Антон, кривя свои губы в подобии улыбки. Она была настолько мерзкой и отвратительной именно в этот момент, что я отвернулась. Вместо ответа послышался глухой звук удара. Я зажмурила глаза и закусила губу, подавляя истеричные рыдания. Он заслужил. - Какого черта ты творишь?! Ты о матери подумал, об отце?! Про себя даже не заикаюсь! Подумай о ком-то, кроме себя! Хоть раз, мать твою! Уебок, кто тебе продал?! - Яростные крики Артёма заставили меня вздрогнуть и боязливо втянуть голову в плечи. - Ты вообще понимаешь, что ты делаешь? - Голос Артёма стал чуть спокойнее, но слова он отчеканил жестоко и холодно. Лучше бы кричал. Антон что-то бормотал себе под нос, и я хотела сама надавать ему по голове. Даже камень приметила для исполнения сего желания. Не получив в ответ ничего, кроме каких-то нелепых шуток, которые были явно не в тему и язвительных смешков, Артём отвесил своему младшему брату увесистую затрещину и глубоко вздохнул, наверняка понимая, что сейчас до его очень уж послушного братишки ничего не дойдёт. - Кир, тише. Все хорошо, - Артём вновь выдавил из себя печальную улыбку, но как только он перевёл взгляд на своего брата, его глаза потемнели, желваки заходили ходуном, скулы проступили ещё сильнее, чем прежде. Он взял Антона за шкирку и поволок на выход из школьного сада, наверное, к машине. Я молча поплелась за ними следом.

***

Парень обливал холодной водой своего брата, сидящего в ванне прямо в одежде. Тот апатично посмотрел в глаза своего "мучителя", затем просто прикрыл тяжёлые веки. Ему было абсолютно безразлично происходящее вокруг. Ему было весело, и он не знал, почему никто не разделяет его веселья. Ведь все вокруг такое яркое, такое смешное. Артём что-то кричал, обливал младшего холодной водой и яростно доказывал, что тот, принимая эти прекрасные таблетки, сгнивает. Чушь. Антон "соскочит" с них как только захочет, никаких проблем нет. - Знаешь что? Пошёл ты, мудила. Не показывайся мне на глаза, пока не поймёшь, какую херню творишь. Антону вдруг стало холодно, начала саднить переносица. Прошло около 6 часов, и он понял, что действие экстази подходит к концу, чему очень разозлился. Порылся в карманах и ничего не нашёл : Кира забрала заветные таблетки. Антон не знает, что может найти их, если хорошо покопается в саду. Младшего Ветрова охватила такая злоба, что он, взревев, ударил кулаком о кафельную стену ванной комнаты и опустил поврежденную руку обратно в воду, почувствовав, что козанки защипало. Вода слабо окрасилась в красный.

Артем быстрым шагом зашёл в свою комнату, на ходу стягивая с себя в футболку, которая была забрызгана водой. Злость плескалась в его глазах, и он даже не пытался это скрыть. На его кровати сидела Кира - бледная и испуганная. Интересно, она боялась за Антона, что он будет убит своим братом-извергом? Артём сжал челюсти от злости, но как только Кира нашла в себе силы посмотреть ему прямо в глаза, его решительный настрой поспешил удалиться в неизвестном направлении. Он прилег на кровать, протягивая девушку к себе. Абсолютно молча она приземлила свою задумчивую голову к нему на подушку, а её волосы щекотали Артёму щеку. Она закрыла глаза и наслаждалась теплом, исходящим от молодого человека, лежащего рядом. Он же смотрел на неё. Кира давно чувствовала на себе этот пожигающий взгляд глаз цвета конька, переливающегося на солнце, и открыла глаза, поворачиваясь к Артёму. Они оба упорно сохраняли молчание.Ветров всегда думал, что слова - что-то лишнее, ненужное, ложное. Он всегда придерживался мнения, что нет правды в словах, что доказать могут что-либо только поступки. Слова были ему не нужны. Он никогда не умел красиво говорить, да и надобности не было, но он всегда доказывал все поступками. И если что-то обещал, что бывало редко, то потом свои обещания сдерживал. И сейчас ему не нужно было слов. Внутри что-то ныло, постоянно заселяя в голову утверждение, что это именно он виноват во всем том, что происходит с его братом. Он был зол, но перед ним лежала Кира - чистая, невинная и, как ему казалось, никогда не сталкивалась с грязью человеческого мира. Парень думал, что, вообще, люди - самые ужасные существа из всех живущих. Они лгут, предают, подставляют и много чего прочего... И не было в нем той веры в человечество, которая, казалось бы, должна присутствовать в нем в таком юном возрасте. Он дотронулся большим пальцем до щеки Киры, проводя ровную линию по скуле, и движение его завершилось, когда он коснулся уголка губ. Ему самому смешно становилось от такого трепета, будто он маленький мальчишка, влюбившийся в первый раз. Но... так и было. - У тебя так много шрамов, - прошептала девушка. Она слегка коснулась указательным пальцем самого свежего - красная полоса от чего-то острого пролегла на ключице. Много мелких шрамов было на лице, в том числе и засечка на брови, некоторые были на голове, но больше всего было на торсе и руках. Он положил свою ладонь поверх её, на губах его заиграла залихватская улыбка. Только такая улыбка у него была искренней. - Много... Но лучше не знать, откуда они. - А я все равно хочу. Откуда он? - Кира кивком указала на их ладони, лежащие у парня на ключице. - Подрался. - Что? Но тебя ведь могли зарезать... Артём улыбнулся её реакции. Не говорить же ей, что с ним и не такое бывало. Похоже, она действительно боится за него... И ничем хорошим это не закончится, он знал. Кира по-своему расценила его молчание и, убрав свою ладонь, чем заслужила недовольный, но все тот же насмешливый взгляд, невесомым движением коснулась шрама на груди. Около сердца. Она вмиг устыдилась своих действий. - Последствие ещё одной драки. - Ты слишком неугомонный. И много дерешься. На её слова Артём лишь улыбнулся. Какой же она ребёнок... - А этот? - Кира провела большим пальцем по щеке, на которой красовался небольшой (по сравнению с предыдущими) шрам. - Как и остальные. - Кира изогнула бровь в немом вопросе, а Артём улыбнулся её реакции. - Теперь я. Он, загадочно улыбнувшись, лёгким движением пробрался пальцами под невесомую ткань блузки. Ощущение её кожи вскружило ему голову. У Киры сперло дыхание. И не из-за страха. Такая реакция на простые касания ему нравилась. Очень. Он уже представлял, как она будет таять в его руках... Отгоняя от себя эти мысли, Артём коснулся шрама на ребре. "Так и знал", - подумал он. Кира испуганно округлила глаза и закусила губу. Она не знала, как поступить и что делать. - Откуда он? Девушка упорно сохраняла молчание, закусив губу. Почему он касается этого уродливого шрама? Он не должен... - Я ответил, Кира. Теперь твоя очередь. Ответь мне. Пожалуйста. Если минутами ранее это все походило на простое веселье, то сейчас Артём был слишком серьёзен, а Кира - слишком испугана. Он не переставал гладить израненную полоску кожи у неё на ребре. Кира подавила судорожный вздох. На глаза навернулись непрошенные слезы, а девушка вновь подивилась и устыдилась своей слабости. - Это было около двух лет назад... Те люди пробрались в дом, и... Артём не дал ей договорить, накрыв своими губами её. Он не мог слышать её всхлипы, не мог видеть её слез. - Тише, малышка. Я понял.

Вот такими они и нашли друг друга - израненными и разочаровавшимися в людях и в самой жизни.